Гарольд Шехтер - Маска Красной смерти. Мистерия в духе Эдгара По
Оценив ситуацию, он неспешно шагнул к месту действия. Походка пружинистая и несколько враскоряку, кавалерийская. Видно было, что в седле он проводит немало времени. В наступившей абсолютной тишине его каблуки оставались единственным источником звука.
Когда он оторвался от кассы, я заметил там еще какие-то признаки жизни. В тени остался какой-то малыш, одетый аналогично, но без головного убора. Одну руку мальчик держал на спине собаки-полукровки, внимательно наблюдающей за продвижением незнакомца в оленьей коже.
Хозяин собаки тем временем уже подошел к лестнице и поднял голову, направив взгляд стальных глаз из-под полей надвинутой низко на лоб шляпы вверх.
Хотя он не произнес еще ни слова, в его облике и поведении было нечто, заставившее даже Барнума отступить на шаг, чтобы дать ему дорогу. Король зрелищ явно пребывал в недоумении.
Молчание нарушил вожак толпы, с напускным радушием щедрого хозяина предложивший:
— Добро пожаловать, друг! Приглашаем на праздничек с пеньковым галстучком.
Незнакомец тут же ответил голосом негромким и мягким, но не без скрытой угрозы.
— Извините, ребята, но праздник окончен.
Вожак от неожиданности чуть не поперхнулся.
— Как? Глянь-ка на него! Из какого леса вылез?
— Прошу прощения, ежели не нравлюсь, — усмехнулся незнакомец. — Выходной костюм дома забыл. Не знал, что здесь такая тонкая публика, как ваши милости.
Вмешался другой член банды, стоявший рядом с индейцем и прижимавший ствол ружья к его боку. Здоровенный громила с массивной нижней челюстью.
— Хватит чесать язык с этим выгребанцем, Пит. Пошевеливаемся, время не ждет.
Незнакомец как будто его не услышал. Он указал подбородком на Медвежьего Волка.
— Что он натворил?
— Да ты и вправду из лесу выскочил! — подивился вожак. — Ничего особенного не натворил, сущие пустяки. Покрошил народишку кучку, да скальпов парочку снял, всего делов-то. Только сегодня целую семью вырезал.
Повернувшись на каблуках, незнакомец обратился к индейцу на грубом гортанном языке, который, как я понял, был каким-то диалектом сиу, понятным племени кроу. К сожалению, мои познания в языках ограничиваются латынью, греческим, ивритом, немецким, санскритом и всеми романскими, включая румынский и провансальский. Племенные языки индейцев для меня — тайна за семью замками, так что я лишен возможности передать, о чем говорил пришелец. Несколько раз прозвучало словосочетание, похожее на «дапиек абсарока».
Интересно было наблюдать за Медвежьим Волком. Как я уже упомянул, даже отчаянное положение, в котором он оказался, не сломило его. Но, услышав слова незнакомца, он как-то встревожился, чуть ли не вздрогнул.
Через несколько мгновений, обменявшись фразами с пленником толпы, пришелец повернулся к главарю смутьянов и сказал:
— Он не виноват. Отпустите его.
— Ха! А вдруг не послушаемся? — презрительно ухмыльнулся тот, кого назвали Питом.
Незнакомец молча положил руку на рукоять пистолета.
Ухмылка Пита погасла, но тут же снова возродилась в каком-то искривленном варианте.
— Что, всех нас перестреляешь?
— Нет, — отчеканил незнакомец. — Не всех.
Немая сцена. На какое-то мгновение все замерли и даже затаили дыхание. Затем последовала такая бурная вспышка действий, что для описания ее потребуется гораздо больше времени, чем она длилась.
Как будто по сигналу, главарь и тот здоровяк, который назвал его Питом, вскинули оружие в направлении незнакомца. С быстротой египетской кобры тот выхватил пистолет из кобуры. Два выстрела, слившихся в один — и вожак с криком рухнул на колени, схватившись за окровавленную кисть правой руки. Другая пуля поразила левое плечо второго бандита, отброшенного выстрелом и подхваченного стоявшими за ним.
И снова все замерло. Лишь от ствола оружия незнакомца лениво поднимался сизоватый дымок. В воздухе запахло жженым порохом, в ушах стоял звон от двойного выстрела. Тут я заметил крадущегося сзади бандита с ястребиным носом и пиратской черной нашлепкой на глазу. Он выскочил из зала Великой Косморамы и устремился к незнакомцу с занесенной над головой деревянной дубиной, толстый конец которой был густо усажен металлическими шипами.
Я открыл рот, чтобы предупредить храбреца об опасности, но не успел издать ни звука. Раздалось глухое рычание, скрежет когтей о каменные плиты пола, и собака незнакомца, подпрыгнув, сомкнула челюсти на руке «пирата» с разбойничьей дубиной. Раздался дикий вопль укушенного, он выронил дубину и упал, извиваясь и стараясь освободиться от мертвой хватки собачьих челюстей. Кто знает, что стало бы с его рукой, если бы незнакомец, не поворачивая головы, не бросил собаке краткое:
— Пес!
Собака тотчас оставила свою добычу в покое и, еще разок взрыкнув, затрусила обратно, к мальчику, скромно стоявшему в тени.
За несколько мгновений трое самых активных участников нападения на музей вышли из игры, в их числе и главарь орды бандитов. Скорость и беспощадная эффективность действий незнакомца ошеломила толпу. Но вечно это ошеломление не продлится. Они сейчас опомнятся и тогда… Каким бы могучим воином ни был этот храбрец, но он один. Что он теперь намерен делать? — мучил меня вопрос.
К счастью, ответ пришел со стороны. Собака еще не успела вернуться к мальчику, как со стороны входа донесся громкий шум, и в музей ворвалась полиция во главе с капитаном Даннеганом, сходу зарычавшим на погромщиков:
— Стоять на месте! Сложить оружие! Отпустить этого человека!
Полицейские набросились на толпу бандитов, которые даже не пытались оказать сопротивление. Барнум с распростертыми объятиями направился к незнакомцу, который спокойно вложил пистолет в кобуру и встретил «короля зрелищ» непонимающим взглядом.
— Дорогой мой, я хочу вас поздравить! — сиял Барнум. — Хочу пожать вашу мужественную руку! Бог мой, со времен Ахилла под Троей такого в мире не случалось! Да Александр Македонский по сравнению с вами просто ребенок! Кто вы, как вас зовут, скажите мне имя, чтобы я мог увековечить его на стенах моего музея. Я выбью ваш профиль на бронзовой доске. Выставлю восковую группу в честь этого события! Выпущу вашу красочную биографию!
Незнакомец спокойно выслушал эту тираду, чуть помедлил и ответил.
Не думал я, что после всех событий что-то еще сможет меня поразить. Но ответ этот поверг меня в шок.
— Карсон, — представился незнакомец. — Друзья зовут меня Кит.
Глава десятая
Прошло три четверти часа. Вместе с полудюжиной других действующих лиц я сижу в удобном рабочем кабинете Барнума. Рядом со мной Джордж Таунсенд строчит в своем репортерском блокноте. Напротив устроился капитан Даннеган. Рассеяв толпу и отправив под арест наиболее ему приглянувшихся смутьянов (включая и раненных Карсоном), он оставил своего помощника распоряжаться в музее и ретировался в кабинет Барнума, чтобы вникнуть в детали происшествия.
Вождь Медвежий Волк застыл в дальнем углу кабинета. По виду его нельзя было заключить, что смерть только что дышала ему в лицо. Он стоял совершенно неподвижно, скрестив руки на груди, с непроницаемым выражением лица, и смотрел на Карсона, который небрежно полустоял, полусидел на столе.
Пятилетний мальчик — как я впоследствии узнал, сын Карсона по имени Иеремия — крепко спит на диване у стены. Чертами лица он сильно напоминает отца, но кожа у него намного темнее, и волосы не светлые, как у Карсона, а цвета воронова крыла. Перед диваном свернулась кольцом собака, принявшая столь активное участие в суматохе еще не закончившейся ночи, откликающаяся на кличку «Пес» и, похоже, не имеющая никакого иного имени.
Сам «Наполеон зрелищ» устроился за своим обширным рабочим столом, поглядывая на Карсона с видом гурмана, которому повар только что подал лакомую вырезку молодого оленя. Как только Барнум узнал, кого ему послала судьба, он впал в состояние возбуждения, время от времени даже потирал руки. Казалось, он забыл об ущербе, нанесенном его музею бесчинствующей толпой. Конечно, разум его обладал невероятной силой, способностью не терять присутствия духа. Случались и ранее в его карьере катастрофы, из которых он выходил окрепшим, восставал из пепла, как птица Феникс. Время от времени его махинации вызывали громкие скандалы; порой неожиданно умирали самые популярные — и прибыльные — звезды его шоу; несколько лет назад пожар уничтожил значительную часть его коллекций. Подозреваю, впрочем, что он умел выгодно застраховать свою собственность.
И вот сейчас в мозгу Барнума вертелись валики и шестеренки счетной машины, он калькулировал варианты наиболее рационального использования нежданного щедрого дара судьбы.
Рядом со столом Барнума обмяк, расплылся на стуле невысокий, полный субъект средних лет с обширной лысиной; от прически его остались лишь две растрепанных кочки на висках. Субъект часто моргал большими голубыми глазами, морщил сочные красные губы и нервно тряс висячим подбородком, напоминающим бородку индюка. Освальд, помощник Барнума, мастер на все руки, «великий флорентийский живописец», под дулом пистолета выдавший озверевшей толпе индейца. События ночи совершенно раздавили Освальда; чтобы успокоить его расшатанные нервы, Барнум пожертвовал своему ассистенту сигару. Руки Освальда тряслись, и с сигары то и дело срывались крохотные лавины пепла, осыпавшие грудь, живот и ноги курильщика.
