Эрл Гарднер - Дело сердитой плакальщицы

– В общем… нет.

– Думаю, что у меня все, – сказал Хейл, улыбаясь Мейсону. – Я хотел лишь быть уверенным, что свидетеля правильно поняли.

– Да-да, все в порядке, – любезно ответил Мейсон. – Думаю, я все понял. На этом ваш прямой допрос завершается?

– Да, у меня все.

– Один момент, – произнес Мейсон. – Поскольку вы обращаетесь к технической стороне дела, мистер Хейл, и поскольку вы упомянули мою репутацию «гения перекрестного допроса», я хотел бы задать пару вопросов в порядке перекрестного допроса.

– Давайте продолжайте ваши разговоры, если хотите.

– Подождите, джентльмены, – вмешался судья Норвуд. – Попробуем избежать этих обменов замечаниями, которые можно определить как приятно-саркастические. Опыт показывает, что все это может вылиться в язвительную перепалку, унижающую достоинство суда и вызывающую неприязнь между членами судебного заседания. Давайте же покончим с этим.

– Очень хорошо, ваша честь, – сказал Мейсон. – Я хотел бы задать несколько вопросов доктору Джеффри.

– Это ваше право. Начинайте, – произнес судья Норвуд.

– Теперь, доктор, когда вы заявили, что по состоянию самого тела вы сделали вывод, что смерть наступила часа за два до вашего первого осмотра, на чем конкретно вы основываетесь?

– С одной стороны, температура, – сказал доктор Джеффри, снова переминаясь с ноги на ногу на своем свидетельском месте. – Тело подвержено определенной степени охлаждения. Как вы понимаете, мистер Мейсон, человеческое тело представляет собой великолепный пример воздушного кондиционирования. Реагируя на внутреннюю инфекцию в форме жара, тело сохраняет при жизни почти постоянную температуру в девяносто восемь и шесть десятых градуса по Фаренгейту. После наступления смерти тело охлаждается в каком-то среднем темпе, что позволяет опытному медику с довольно высокой точностью установить время смерти.

– Совершенно верно, – отозвался Мейсон. – Спасибо большое за ваше объяснение, доктор.

Доктор Джеффри кивнул.

– И, насколько я понял, – спокойно продолжал Мейсон, – вы установили по температуре тела, что смерть наступила примерно за два часа до того, как вы впервые осмотрели труп Артура Кашинга?

– Да, сэр.

– Итак, если я хорошо понял, температура тела понижается в среднем на один-полтора градуса за час после смерти. Верно?

Доктор Джеффри поднял руку и начал потирать шею.

– Ну, в общем, что-то в этом роде, – сказал он. – Конечно, это зависит от обстоятельств.

– То есть я предполагаю, что при первом осмотре тела Артура Кашинга вы установили, что температура составляла точно на три градуса ниже девяноста восьми и шести, то есть девяносто пять и шесть?

– Это не так. Ваше предположение неверно.

– В каком смысле неверно?

– Видите ли, я не измерял температуру при первом осмотре тела. Я сделал это потом, когда перенесли тело в такое место, где мне было удобно воспользоваться термометром.

– И сколько же времени прошло после первого осмотра?

– Думаю, около часа.

– Значит, я могу предположить, что температура в то время могла показывать наступление смерти тремя часами ранее?

– В общем… да.

– Почему вы колеблетесь, доктор Джеффри?

– Я просто хотел убедиться, что правильно понял вопрос.

– Но вы поняли его?

– Да.

– И ответил на этот вопрос, – фыркнул окружной прокурор Хейл.

– Правильно, – проговорил Мейсон. – Он понял вопрос и ответил на него. Следовательно, доктор, вы хотите сейчас засвидетельствовать, что температура была девяносто четыре и одна десятая градуса в то время, когда вы действительно измерили температуру?

– Я этого не говорил, – ответил доктор.

– Вы сказали, что температура указывала на наступление смерти примерно тремя часами ранее.

– Да, сэр.

– Это было тремя часами ранее того момента, когда вы действительно измерили температуру термометром?

– Да, сэр.

– Затем вы показали, что средний темп понижения температуры один-полтора градуса за каждый час после наступления смерти?

– Ну, я заявил это в ответ на ваш вопрос, в котором вы исходили из такой нормы.

– Но это верно, не так ли?

– Ну, это зависит…

– От чего это зависит?

– От температуры окружающей атмосферы.

– А, понимаю. Вы об этом не упомянули, когда я задавал свой вопрос, доктор.

– Обычно, если брать среднюю норму, в определенных пределах, темп в один и полтора градуса является стандартом.

– Именно в определенных пределах. Но, насколько я припоминаю судебную медицину – и если я ошибусь, надеюсь, доктор меня поправит, – пределы окружающей температуры для такой нормы изменений находятся между пятьюдесятью и девяноста градусами по Фаренгейту. Все, что выше либо ниже этих температур, имеет радикальный эффект на температурные изменения тела. Это верно?

– Это верно, – сказал доктор Джеффри, – и я учитывал эти факторы.

– Что вы имеете в виду?

– Температура снаружи составляла примерно двадцать три градуса по Фаренгейту, и поскольку окно было разбито к моменту наступления смерти, а температура в помещении быстро опустилась до уровня внешней, то я учел эти факторы.

– Понимаю. Так, а вы сами измеряли температуру снаружи?

– Нет. Я воспользовался сводками метеослужбы.

– А как вы узнали, что стекло было разбито в момент смерти?

– Ну, это диктуется здравым смыслом. Это…

– Как вы узнали, что окно было разбито в момент смерти?

– Мне сообщил об этом окружной прокурор Хейл.

– Понятно. А он не говорил вам, откуда он сам узнал?

– Он сказал, что свидетель Сэм Баррис, услышав тот самый фатальный выстрел и звон стекла, почти сразу направился к коттеджу Кашинга и обнаружил, что окно было выбито. Как было сообщено, он нашел комнату в том же состоянии, что и я по прибытии.

– В таком случае, когда на вопрос окружного прокурора вы заявили, что констатация наступления смерти за два часа до вашего первого осмотра тела не зависела ни от чьих-либо заявлений, вы ошибались. Так?

– Ну, я подумал тогда, – сердито сказал доктор, – что вопрос был немного опасен.

– Но вы поняли его?

– Да, я его понял.

– И вы ответили?

– Да, ответил.

– И вы дали неверный ответ, не так ли?

– А что мне оставалось делать? Окружной прокурор вложил слова в мои уста, и в каком-то смысле они были верны. Они…

– Обождите минутку, – сказал Мейсон, в то время как доктор колебался. – Не хотите ли вы дать нам понять, что готовы сделать любое заявление, какое окружной прокурор от вас потребует?

– Нет, я не это имею в виду.

– А я подумал, что это.

– Нет-нет. Я чувствовал себя довольно неудобно, давая свой ответ… Ведь все в жизни зависит от каких-то предположений, вытекающих из информации источников, которые мы считаем как бы образцом.

– Понимаю. Я не считал этот пункт особенно важным, доктор, пока окружной прокурор не акцентировал на нем внимание. Тогда я решил докопаться до истинных фактов. Спасибо, доктор, у меня все.

Доктор Джеффри вскочил со свидетельского места, словно стул под ним внезапно раскалился.

Окружной прокурор Хейл пытался скрыть свою растерянность, демонстративно роясь в бумагах.

– У вас будут вопросы? – осведомился Мейсон голосом, так и излучавшим мягкость и примирение.

В задних рядах послышались смешки.

– Вы занимайтесь своим делом, а я своим, – огрызнулся прокурор через плечо, все еще не отрываясь от бумаг.

Судья Норвуд резко хлопнул по столу перед собой:

– Достаточно, джентльмены. Суд объявляет десятиминутный перерыв.

Глава 15

Миссис Баррис обладала ярко выраженным пытливым умом и повышенным интересом к отдельным персонам. Каждодневные темы, обсуждавшиеся в газетах, казались ей бледными и бесцветными, если только не затрагивали интимных подробностей жизни обитателей Медвежьей долины.

Во время утреннего десятиминутного перерыва в судебном заседании миссис Баррис, ощущая собственную значимость из-за причастности мужа к разбирательству, не смогла удержаться от соблазна сделать несколько загадочных замечаний в беседе с Хейзл Перрис, женой местного мясника.

В ответ на заявление миссис Перрис, что мать и дочь Эдриан были слишком милыми людьми, чтобы быть замешанными в подобной истории, она заметила:

– Может быть, именно потому, что они действительно милые, они-то и замешаны.

– Что ты имеешь в виду, Бетси?

– Ну, ведь ты же знаешь, Хейзл, каков был этот Артур Кашинг.

– А какое это имеет отношение к делу?

– Ну, как бы ты себя повела, ужиная с мужчиной, если бы он не понял, что ты действительно отвечаешь «нет»?

– Я колотила бы его по голове скалкой до тех пор, пока его уши не заработали бы как следует, – с большой решимостью заявила Хейзл Перрис.

Миссис Баррис согласно кивнула:

– И я бы так сделала, и Карлотта так сделала, только у нее не было скалки, а было зеркало.