Бестолочь - Патриция Хайсмит
Но ее застывший обиженный взгляд сказал ему, что она все равно вложила в его слова другой смысл.
Глава 8
C неделю Клара большей частью пролежала в постели, задремывая через каждые пару часов. Вечерами Уолтер катал ее в автомобиле и покупал ей шоколадное мороженое в Бенедикте с лотка прямо у обочины. Два раза ее навещала Бетти Айртон. Все, похоже, поверили Уолтеру, заявившему, что у Клары была тяжелая форма гриппа. Наконец как-то вечером Клара смогла пойти в кино, а на другой день объявила, что с понедельника выходит на службу. C того дня, как она вернулась из больницы, не прошло и двух недель. В тот же вечер — это была пятница — мать Клары позвонила из Гаррисберга.
Уолтер слышал, как Клара сдержанно, невозмутимо поздоровалась с матерью; затем она долго молчала, мать же, предположил Уолтер, умоляла ее приехать погостить.
— Хорошо, но если тебе не так уж плохо, скажи зачем? — спросила Клара.— Ты же знаешь, у меня тут работа, не могу я срываться с места по чужому капризу.
Уолтер нетерпеливо поднялся и выключил радио. Он знал, что мать у нее не в лучшем состоянии, перенесла два инсульта. Как может Клара быть такой безжалостной к чужим слабостям, удивился он, после того как сама побывала в гостях у смерти всего двенадцать дней тому назад?
— Мама, я тебе напишу. Ты бы посчитала, во сколько тебе обходятся эти разговоры... Да, мама, обещаю, прямо сейчас.
Уолтеру вдруг вспомнились тюльпановые луковицы, которые привезла Элли.
Клара со вздохом повернулась к нему:
— Нет, на нее решительно не наберешься терпения.
— Как я понял, ты не поедешь?
— Разумеется, нет.
— А знаешь, по-моему, месяц отдыха у матери пошел бы тебе на пользу. Если, конечно, ты все из головы выбросишь и не станешь...
— Ты же знаешь, что я терпеть не могу общества матушки.
Уолтер не стал настаивать. Он стремился обходить темы, которые ее раздражали, а эта, несомненно, относилась к их числу.
— Да, а куда подевались тюльпанные луковицы? Разве Клавдия тебе их не приносила? Я ее просил.
— Я их выкинула,— бросила Клара, устраиваясь на диване и беря в руки книгу, от которой ее оторвали. Она с вызовом посмотрела на Уолтера.
— В этом была какая-то необходимость? — спросил Уолтер.— Зачем срывать злость на дюжине ни в чем не повинных луковиц?
— А я не желаю, чтобы наш сад украшали ее цветы.
Он неожиданно вышел из себя:
— Клара, ты поступила глупо и по-мелочному!
— Если нам понадобятся тюльпаны, мы и сами купим себе луковицы,— возразила Клара.— Так вот зачем ты спроваживаешь меня в Гаррисберг! Чтобы я не мешала тебе порезвиться на воле.
Никогда еще Уолтер так не хотел закатить ей оплеуху. Он с трудом сдержался и сказал:
— Твои слова отвратительны. И унизительны.
— Уезжай к ней. Позвони ей вечером и отправляйся. Ты, должно быть, соскучился — столько времени не встречались.
Уолтер шагнул к Кларе и схватил ее за запястье.
— Может, перестанешь, а? Ты в истерике!
— Убери руку!
Он убрал, она потерла запястье.
— Прости,— сказал он.— Порой мне начинает казаться, что хорошая оплеуха привела бы тебя в норму.
— Шоковая терапия,— съязвила она.— Я-то в своем уме, как тебе прекрасно известно. Почему ты не хочешь признаться, Уолтер? Ты ведь спал с этой девушкой, пока я была в больнице, скажешь нет?
Уолтер хотел возразить, но махнул рукой и вышел. Он отправился на кухню, на ходу расстегивая рубашку. В полусвете, что проникал из гостиной, он все с себя снял, кроме белья, и принялся облачаться в старую одежду, что висела в кухонном чулане за вениками и тряпьем. Он надел старые парусиновые брюки, старую рубашку и свитер — одежду для работы по дому. Извлек из-под швабры теннисные туфли. Вышел из дома и сел в машину.
Он поехал в сторону Бенедикта. Он весь дрожал, главным образом от переутомления. C того самого воскресного вечера, когда она это выкинула, нервы у него были напряжены до предела; теперь она снова на ногах, но лучше не стало. А он, дурак, еще надеялся, что они могут начать все сначала!
«Таверну трех братьев» он обогнул стороной. Ему хотелось отыскать бар, куда он еще не заглядывал. Не доезжая Хантингтона, он заприметил у дороги именно то, что требовалось.
Подойдя к стойке, Уолтер заказал двойную порцию разбавленного виски. Он обвел взглядом помещение, изучая публику: двое мужчин, по виду — водители грузовиков; безвкусно одетая дамочка читает журнал, перед ней — рюмка с мятным ликером премерзкого цвета; заурядная супружеская пара средних лет — оба уже под мухой и переругиваются. Уолтер закрыл глаза и принялся вслушиваться в бессмысленные слова песенки, раздававшейся из музыкального автомата. Он хотел забыться, не помнить ни кто он, ни о чем думал весь вечер. Сидя на стуле перед стойкой, он опустил взгляд, увидел, что одна пуговица на его парусиновых брюках расстегнута, небрежным движением исправил упущение, встал и оперся на стойку. Перебранка между супругами усилилась, теперь их голоса вклинивались в музыку.
Мужу было под пятьдесят, лицо худое, небритое. Жена была толстой и неопрятной. Вероятно, они прожили вместе лет тридцать, подумал Уолтер — и позавидовал. Размолвки у них такие простые — все ясно как на ладони. Даже когда лицо мужа искажалось от гнева, гнев его все равно был слабый, неглубокий. Вот он размахнулся, сделав вид, будто хочет ударить жену, но сразу опустил РУКУ-
Это о чем-то напомнило Уолтеру, но вот о чем — память никак не подсказывала. Сам он ни разу не ударил Клару. Он допил виски и поставил стакан. Да, конечно: об этой убитой, Киммель. Ее мужу мало было ее ударить — он ее убил. Никто, однако, не утверждал, что это сделал именно муж, вспомнил Уолтер. Это он так решил. Муж только мог ее убить — подошел к жене во время стоянки автобуса, уговорил отойти. Уолтеру захотелось узнать, раскрыли ли что-нибудь новенькое по этому делу, может, он пропустил, просматривая газету? Ничего удивительного, если и пропустил. Не такое это дело, чтобы газеты его расписывали. Но все-таки — нашли убийцу или нет и был ли муж под подозрением?
— Повторить? — спросил бармен, дотронувшись до
