Заводная девушка - Анна Маццола
Мадлен смотрела на его вспотевшее лицо и черные, как у жука, глаза. Верил ли он собственным словам? Трудно сказать. Ей встречалось множество мужчин, настолько уверенных в себе и их пути в мире, который до этого момента был прямым и гладким, что они не представляли, как все может измениться в одночасье. Им был неведом вкус нищеты. Снова взглянув на Лефевра, она увидела нахмуренное лицо. Королевский хирург смотрел в окошко кареты. Мадлен поняла, что его трясет. Ей вспомнились ужас Лефевра, когда он впервые увидел куклу, и его доброе отношение к Веронике.
– Месье, а еще кто-нибудь умеет обращаться с куклой? – спросила она.
– Насколько я знаю, никто, хотя в последнее время я мало общался с Рейнхартом, – ответил Лефевр, поворачиваясь к Мадлен. – Это было его изобретение, хотя он частично использовал замыслы Вокансона. Ну и я помогал ему своими соображениями. После смерти Вероники Рейнхарт настоял, что дальше созданием куклы будет заниматься сам. С тех пор он отказался обсуждать со мной какие-либо подробности. Признаюсь, тогда я на него даже рассердился, поскольку считал себя таким же создателем куклы. Я думал, что Рейнхарт хочет стяжать всю славу сам. Но сейчас я считаю… – Лефевр не договорил. – Это не значит, что другие, наблюдая за ним, не могли бы сами придумать схожий механизм. Правда, им пришлось бы следить за каждым его движением и обладать незаурядным умом. – Лефевр рассеянно провел ладонью по лицу. – Но не забивай себе голову этими мыслями. Сейчас тебе важнее решить, чтó будешь делать, если рассмотрение дела затянется. Слугам Рейнхарта придется идти на все четыре стороны. Луврские апартаменты у него отберут. Тебе есть куда податься?
Внутри Мадлен все оборвалось.
– Нет, месье.
– Разве твои родные живут не в Париже?
– Моя мать живет здесь, но… она не сможет поддерживать меня.
Ничем и ни в чем.
– Понятно.
– Насколько я знаю, Жозефу и Эдме тоже некуда идти.
– В таком случае мы сделаем все от нас зависящее, чтобы эта история благополучно закончилась и мы смогли вернуться к прежнему порядку вещей.
Лефевр говорил так, словно речь шла о пустяке, об устранении мелких шероховатостей. Но Мадлен видела его обеспокоенное лицо, а под словесной бравадой угадывалось напряжение.
Она попыталась в ответ улыбнуться, но вдруг почувствовала себя на крошечном островке, окруженном замерзшим морем.
В Париж они въехали поздним вечером. В воздухе удушливо пахло горящим ламповым маслом. Колеса кареты подпрыгивали на обломках балок и мебели. И это в непосредственной близости от Лувра. Мадлен увидела, что вся улица Дофина усеяна битым стеклом, поблескивавшим в свете редких фонарей.
– Какое бессмысленное разрушение, – пробормотал Лефевр. – Люди уподобились несущемуся стаду. Неужели они думают, что насилие поможет?
– Люди рассержены, месье. Власти бездействуют. Как им еще выразить свой гнев? – (Если кукла написала правду, если похититель детей находился под защитой полиции, парижане имели полное право выплеснуть свой гнев.) – Месье, попросите остановить карету. Я сойду здесь. Хочу заглянуть к матери и убедиться, что никто из моих не пострадал.
– Нет. Не вздумай идти пешком. Мы тебя довезем. Говори адрес.
– Вы очень добры, месье, но место, куда мне надо, не из приятных. Улица Тевено.
Лефевр открыл окошко кареты и велел кучеру изменить направление. Через несколько минут они подъехали к прежнему дому Мадлен. Она попросила остановиться на некотором расстоянии от «Академии». Лакей Лефевра помог ей выйти. Оказавшись на мостовой, Мадлен услышала крик, а вскоре увидела и личико племянника, по которому так скучала.
– Маду! – крикнул Эмиль, но смотрел он не на тетку, а на сверкающую карету, запряженную парой гнедых лошадей.
Взяв Эмиля за руку, Мадлен обернулась и кивком поблагодарила Лефевра. Тот приподнял шляпу. Карета отъехала. Эмиль продолжал смотреть ей вслед.
– Как ты тут? – спросила Мадлен, наклоняясь к племяннику. – До чего я рада тебя видеть! Прости, что не приехала раньше. Меня вынудили остаться.
– Во дворце?
– Да.
– В настоящем дворце?
– В настоящем дворце. Я хотела привезти тебе что-нибудь, но…
Ей вдруг захотелось плакать.
Почувствовав это, Эмиль положил ей голову на плечо и позволил крепко себя обнять.
– А здесь было настоящее сражение, – сообщил он.
– Честно?
– Да. И не одно. Люди кричали, колотили в двери и даже стреляли. Отовсюду! – добавил Эмиль, возбужденно размахивая рукой.
– Даже слушать страшно.
– А мне не было страшно. Я был храбрым.
– Не сомневаюсь. Храбрый солдат. Успокаивал девушек?
– Новая девушка появилась. Она добра ко мне. Я ей помогал.
– Ей повезло.
Эмиль кивнул:
– Но лучше бы я помогал тебе.
– Эмиль, я бы тоже предпочла заботиться о тебе.
А что, если убежать прямо сейчас? Взять Эмиля и их нехитрые пожитки и под покровом ночи убраться из Парижа. Но куда? Как они выживут без друзей, имущества и денег? Ей представилось, как они бродят по деревенским дорогам: голодные, оборванные, подобные множеству нищих. Те стремились в Париж, думая, что здешние улицы вымощены золотом. А потом убеждались, что не на всех улицах есть даже булыжники, зато предостаточно вонючих сточных канав.
Когда Мадлен вернулась в луврские апартаменты, Эдме, едва взглянув на нее, повела на кухню, усадила за стол и налила большой бокал рубиново-красного вина.
– Пей и рассказывай.
Жозеф сел рядом с Мадлен. Она чувствовала жар, исходящий от его тела. Глотнув вина, девушка принялась рассказывать, стараясь ничего не упустить.
– Неужто это правда? – воскликнула Эдме, едва Мадлен закончила рассказ. – Неужто кто-то убил Веронику, чтобы заткнуть девочке рот?
– Похоже, что так. Тогда понятно, почему никто не видел происшествия с каретой.
– В это я еще могу поверить, – сказал Жозеф. – Но как объяснить все остальное? Как кукла могла написать такое послание без вмешательства хозяина?
– При помощи колдовства – вот как, – заявила Эдме. – При дворе всегда занимались колдовством. Людям говорили, что всех колдуний сожгли, а они живехоньки до сих пор.
Мадлен понимала, о чем речь. В прошлом были громкие дела об отравлениях. Маман говорила про это довольно часто. Про размолотые кости младенцев, которые использовали для заклинаний и добавляли в приворотное зелье. В городе и при дворе тогда арестовывали сотнями. Всех пытали, добиваясь хоть какого-то признания. Женщин, объявленных колдуньями, сжигали у столба.
– Так это же было давно, – тихо сказала Мадлен. – При старом короле.
– Не так уж и давно, – покачала головой Эдме. – Занятия колдовством никогда не прекращались. Говорят, любовница нынешнего короля сохраняет молодость тем же способом, что и Монтеспан, любовница прежнего. Ты про это знала?
Мадлен вспомнила красивое лицо Помпадур с густым слоем белил, неестественный блеск глаз и неестественно румяные щеки.
