Смерть в салоне восковых фигур - Лев Брусилов
Пролётка остановилась возле дома свидетельницы.
– Так это же мой дом! – воскликнула она, увидев знакомую дверь. – Он что же, в моем доме живёт?
– Да, на чердаке. Сейчас поднимитесь и увидите его, только ступайте тихо, а то спугнёте, он осторожный, как голубь…
Кочкин говорил, а сам кулаком пихал кучера: «давай!» Тот что-то медлил, но потом словно очнулся, стеганул лошадь кнутом, и пролётка рванула с места.
Старуха осталась стоять на улице с разведёнными в стороны руками.
Кашинцева, как и прочие, не признала в женщине, живущей на улице Аграфены Купальницы, ту, что приходила к Сиволапову.
– Нет, та была другая, коренастая и более походила на мужчину, чем на женщину…
– А вы не думали, что это был переодетый мужчина? – спросил Кочкин.
– Но как такое может быть? – У Кашинцевой округлились глаза. – Зачем, позвольте вас спросить, какому-то мужчине переодеваться женщиной?
– Да мало ли зачем? Например, чтобы проникнуть в квартиру вашего жильца Сиволапова и убить его! – спокойно сказал Кочкин.
– Ну, вы прямо такие страсти говорите, неужели подобное случается?
– Случается! – кивнул чиновник особых поручений. – И даже чаще, чем вы думаете!
* * *
– Итак, подведём итог нашей, пусть утомительной, но такой нужной работы. Ни один из свидетелей не опознал в женщине, живущей на улице Аграфены Купальницы, ту, которая к ним приходила. Что это значит? Это значит, мы всё время следили не за тем человеком. Это тяжело осознавать, но это так! – сказал начальник сыскной после того, как Кочкин доложил о результатах опознания.
Глава 43
Неожиданный исход мирной беседы
В дверь кабинета начальника сыскной осторожно постучали. Так обычно стучал дежурный. Фома Фомич оторвался от бумаг и, собирая их в стопку, громко произнёс:
– Да! Войдите!
Дверь приоткрылась, в неё просунулась голова дежурного.
– Пришли Бобриков и Головня, – доложил он глухим голосом. Фома Фомич внимательно посмотрел на дежурного, на его выражение лица. Оно было унылым и скучным, это могло означать только одно – никакие тревожные разговоры среди агентов не ведутся. Значит, ни Бобриков, ни Головня ни о чём не подозревают.
– Пусть входят! – Начальник сыскной сделал зазывающий жест.
Агенты вошли по очереди, первым – Головня, за ним – Бобриков. Только они вошли, дежурный быстро закрыл дверь и, судя по стуку кованых каблуков, сбежал вниз по лестнице. Он не знал, зачем начальник вызвал к себе агентов, но спиной чуял – не пряниками угощать. Поэтому решил, чем раньше окажется на своём месте, тем лучше.
Агенты остановились у порога.
– Проходите, вот здесь стулья, берите, присаживайтесь! – Тон Фомы Фомича был спокойный, взгляд рассеянный. Агенты не спеша расселись и внимательно уставились на фон Шпинне. Им, конечно же, было интересно узнать, зачем их пригласили, – может, награду какую вручить… Так ведь бывает, служит кто-то, служит, а потом вызывает его начальник и бумагу показывает, что вот, мол, прислали сверху, знак тебе полагается, за многолетнюю и беспорочную службу. А человек ведь и не чаял, и не гадал, и не мечтал.
Некоторое время начальник сыскной молча рассматривал агентов. Вначале Бобрикова, потому что он сидел ближе к столу, а потом и Головню. Головня был коренастее напарника и шире в плечах, носил усы, рыжие, задиристо торчащие в стороны. Настоящие полицейские усы.
– Вам усы не мешают? – спросил агента Фома Фомич и, судя по всему, поставил его этим вопросом в тупик.
– Усы? – Головня испуганно смотрел на фон Шпинне и осторожно трогал, словно прощался, жёсткую растительность под своим носом. – Нет, не мешают! Да я их, почитай, с юности ношу, уже привык, без усов себя не представляю…
– А если придётся сбрить? – колол фон Шпинне агента взглядом.
– Ну, не знаю…
– Вдруг этого потребует дело или будет такой приказ? – Голос начальника сыскной приобретал металлические отливы, а от глаз начинало веять холодком.
– Приказ? Но зачем? Нельзя с усами? Я всегда ношу усы, они мне нравятся, да и что это за мужик, у которого усов нет…
Бобриков, который, по всей видимости, был немного умнее и осторожнее, толкнул Головню ногой. Однако толкнул слишком поздно, лишнее уже было сказано. Фома Фомич улыбнулся, но сделал это вынужденно, с натяжкой. Он даже не старался быть вежливым и улыбчивым, напротив, сейчас ему хотелось быть злым и грубым, как просмолённая парусина. Эти двое сильно раздражали его, особенно Головня, – он, как теперь выяснилось, не обладал ни гибкостью, ни понятливостью.
– По вашим словам, ни я, ни Бобриков, ни многие другие не являются полноценными мужчинами?
– Какими? – не понял Головня, по всей видимости, слово «полноценный» он слышал впервые.
– Полноценными, ну, то бишь настоящими! – пояснил начальник сыскной.
– Ну, наверное! – кивнул Головня.
– А вы с усами, значит, настоящий мужчина?
– Да!
– А если вам усы сбрить, то вы перестанете быть настоящим мужчиной? Я правильно понимаю ваше представление о мужественности?
– Ну да, наверное! – снова кивнул агент.
Фома Фомич краем глаза заметил, как лицо Бобрикова искривила досада, – он-то понимал, что его напарник говорит глупости. И такие глупости, которые неизвестно к чему приведут.
– То есть вся ваша мужественность от усов? В них сила, в них стать, боевой дух и мужской ум, всё в них? Получается, усы – это в мужчине главное! Или я ошибаюсь?
– Это главное! – кивнул Головня.
– Ну что же, я вас прекрасно понял, можете идти!
– Можно уходить? – удивлённо переспросил агент.
– Да, да, уходите; всё, что мне нужно было узнать, я узнал, вы свободны!
– Я тоже могу идти? – спросил вкрадчивым голосом Бобриков.
– А вы останьтесь, с вами я ещё поговорю.
– Так, может быть, и мне тоже можно здесь посидеть, пока вы с Митькой беседу вести будете? – Решаясь на подобный вопрос в кабинете начальника сыскной, агент был или непроходимо глупым, или же наглым и напористым.
Глядя на Головню, Фома Фомич всё же склонялся к первому. Хотя во время службы полковника случалось многое и он старался не быть категоричным, иногда происходило так, что кажущаяся человеческая тупость в нужный момент превращалась в изощрённую хитрость. Он это помнил, потому что просчёт, который совершил ещё в молодости, едва не стоил ему жизни.
– Нет, Головня, вы должны выйти отсюда, потому что мне с вашим напарником нужно будет поговорить с глазу на глаз! – спокойно сказал фон Шпинне.
– А о чём вы с ним будете говорить?
– Вы хотите это знать?
– Да!
– Ну что же, я вам отвечу. Моя беседа с вашим напарником будет о вас, я расспрошу его, как он к вам относится, насколько вы знаете
