Заводная девушка - Анна Маццола
– Так и слечь недолго, – вздыхала Эдме. – Я готовлю ему самые изысканные блюда – все, что он любит, – а он даже не притрагивается.
Вместо хозяина приготовленное поварихой ели слуги: омаров в масле, террины из зайчатины, корзиночки с карамелью и ганноверскую ветчину. «Безрадостный пир», – думала Мадлен, отдирая кусочек мяса, прилипший к верхнему нёбу.
Рейнхарт даже не стал разыскивать кучера, сбившего Веронику, настолько горе и потрясение высосали из него силы. В те редкие моменты, когда он появлялся за обеденным столом, Мадлен, набравшись храбрости, спрашивала, есть ли какие-то новости из полиции. С момента смерти Вероники прошло больше недели.
– Месье, они наверняка должны были что-то найти.
– Ничего они не нашли. Во всяком случае, они мне так сказали. Наверное, слишком заняты подавлением бунтов. Но что толку в этом, Мадлен? Вероника мертва.
– И вы не хотите узнать, по чьей вине? Не хотите наказать этих людей?
– Наказать… – горько усмехнувшись, повторил Рейнхарт; он произнес это слово с какой-то тщательностью, будто пробовал на вкус. – Допустим, мы найдем виновного. И какому наказанию, по-твоему, нужно его подвергнуть? Что бы ты сделала? Думаешь, мне станет легче или Вероника вдруг воскреснет?
Она не знала, что ответить хозяину. Казалось, в нем угасал свет жизни, как гаснет фитиль, когда в лампе кончается масло. Меж тем сама Мадлен, как бы ей ни хотелось оставаться в оцепенении, возвращалась к жизни.
Без лишних разговоров Мадлен и Жозеф взяли на себя работу, которую полиция, по их подозрению, делала спустя рукава или не делала вовсе. Они отправились на площадь Бодуайе искать место гибели Вероники. Место было бойкое и людное. Кареты норовили протиснуться между телегами. Через площадь, преграждая путь всякому движению, перегоняли на рынок скот. Как и в большинстве мест Парижа, здесь не было тротуаров, что заставляло прохожих брести по обочинам, пробираясь сквозь грязь и огибая навозные кучи. Проезжающие кареты заставляли людей прижиматься к стенам домов.
Первым Мадлен решила расспросить уличного торговца коньяком, чей красный нос свидетельствовал о его пристрастии к этому напитку. Она спросила, помнит ли он девушку, которую дней десять назад насмерть сбило каретой. Услышав вопрос, торговец нахмурился:
– Насмерть? Про такое не слышал. Девчонку тут не так давно зашибло лошадью. Про это слышал. И месяц назад мальчонка пострадал. Угодил под повозку. Вон там это было. – Торговец показал место. – Думаешь, кучер прощения попросил? Признал, что виноват? Как бы не так. Он все свалил на мальца и на мать. Орал, что надо следить за детьми и не позволять им одним шляться в такое время. Tout ça…[27] – Он махнул рукой, словно подчеркивая жестокую нелепость таких происшествий.
– Значит, про девушку, попавшую под карету, вы не слышали? – допытывалась Мадлен.
– Такого не слышал, – надул губы торговец. – Но я же не каждый день здесь бываю. Хожу и по другим площадям. Сейчас все только и говорят о пропавших детях, а не про уличные происшествия. Вы лучше спросите у местных торговцев, кто держит здесь лавки.
От местного табачника они тоже ничего толком не узнали. Жозефа он и на порог не пустил. Сам торговец не видел никакой девушки, сбитой каретой, и ничего об этом не слышал, хотя и допускает, что такое могло быть. Далее табачник назвал себя человеком занятым, которому некогда болтать с другими торговцами и докучливыми посетителями.
– Происшествия на этой площади не редкость. Мы полиции все уши прожужжали: сделайте что-нибудь. Столбики какие-нибудь поставили бы или ворота. Надо же как-то упорядочить движение карет. Площадь узкая. Думаете, они прислушались? Сделали что-то? Как бы не так! Плевать им, что каждый год под колесами и копытами гибнут сотни. Им-то что до этого? Они и детей пропавших искать не желают. Жизни бедняков – товар дешевый.
– Значит, девушки не было. И вы не помните, чтобы фиакр или карета сбили девушку и даже не подумали остановиться?
Табачник покачал головой:
– Сам не видел, но не удивлюсь, если такое случилось. Спросите мадам де Жонтен, хозяйку boulangerie[28]. Эта старая карга вечно на все глазеет.
Увы, им не повезло ни в булочной, ни у местного букиниста, продававшего с лотка книги и памфлеты. Им охотно рассказывали о других пострадавших, о нарастающем недовольстве парижской бедноты, о драках, смертях и мошенничестве. И ни слова о Веронике, сбитой каретой. Мадлен с Жозефом повернули назад. Смеркалось. На улицах появились фонарщики с лесенками на плечах. Люди спешили по домам. На воротах Сен-Дени белела свежая афиша с призывом: «Парижане! Не отпускайте детей из дому одних».
– Неужели никто из местных не слышал о девушке, сбитой каретой? – удивлялась Мадлен.
– Не знаю, что и думать, – ответил Жозеф. – По словам хозяина, так ему сказали в полиции. Но может, ему назвали не то место или он не так понял.
– Возможно.
А может, не было никакого происшествия с каретой и Вероника умерла при других обстоятельствах.
Вернувшись в Лувр, Мадлен решила снова заглянуть в мастерскую Рейнхарта. Вдруг там что-то обнаружится? Из-за смерти Вероники Камиль не освободит ее от задания. Более того, Мадлен не оставляло ощущение, что Рейнхарт рассказал им только часть, утаив остальное.
Около полуночи, взяв лампу, она босиком сошла вниз. На этот раз поддельный ключ без труда повернулся в замке, однако дверь не открылась. Мадлен посильнее надавила на ключ, потом еще сильнее. Дверь оставалась запертой. Подняв лампу, она стала осматривать дверь и увидела второй замок, которого прежде не замечала. Быть может, Рейнхарт сам поставил его. Или замок уже стоял, но раньше у хозяина не возникало потребности запирать дверь на оба замка. С колотящимся сердцем Мадлен вернулась на лестницу. Должно быть, доктор обнаружил, что кто-то проник в его мастерскую. Заподозрил ли он ее?
На середине лестницы Мадлен остановилась и обернулась. Отсюда дверь мастерской была едва видна, а может, ей только казалось, что видна. Наверное, помимо машины Рейнхарт прятал там еще что-то, нечто имевшее самое прямое отношение к Веронике и настоящей причине ее смерти.
* * *
Через месяц после кончины Вероники доктор Рейнхарт неожиданно предстал перед слугами. Было видно, насколько утрата иссушила его. Кожа на лице натянулась, грудь под парчовой жилеткой стала впалой, а в черных волосах добавилось седых прядей. Но он был полон нервной энергии, которую Мадлен не видела уже несколько недель. Глаза за стеклами очков сверкали, а руки беспокойно двигались.
– Свершилось, – объявил он утром. – Задание, которое дал мне
