Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
Отовсюду слышались крики продавцов, наперебой расхваливающих свой товар на все лады.
Троица подошла к сапожной мастерской – к ларьку, обитому крашеной фанерой, где двое немолодых мужчин, одетые в ватники и вооруженные молоточками, сноровисто чинили и правили рваную и побитую обувь.
В довоенные времена сапожники тоже не оставались без работы. Дешевле починить, чем тратиться на новую обувь. А в нынешнее, когда все обувные фабрики перестроились на выпуск военной продукции, работы им прибавилось многократно.
– Постойте здесь, – сказал хромоногий крепыш и заковылял к сапожной мастерской. Приоткрыв дверь, весело спросил: – Как работается, мастеровые?
Его встретил хмурый взгляд коренастого сапожника с большой проплешиной, который подбивал вырезанную по размеру подошву на сапожной лапе. Другой – кряжистый и потемневший, как старый корень дерева, – разогревал на электроплитке клей. Рядом с ним на полочке лежали подготовленные подметки и супинаторы. Здесь же под рукой лежали кусачки и плоскогубцы. На дощатом полу стояли подбитые скобами ботинки, подклеенные сапоги, подшитые валенки. Выполнено добротно, за свою работу сапожникам было не стыдно. Торжество настоящего мастерства.
– Понемногу. А ты помочь, что ли, хотел? – усмехнулся сапожник, извлекая из коробочки из-под монпансье очередной сапожный гвоздь. – А то мы помощникам всегда рады.
– Мне бы кто помог.
В подошву был вбит последний гвоздь. Сапожник повертел в руках ботинок, критически осматривая его со всех сторон. Справная получилась обувка. Взял из картонной коробки подходящие стельки и распихал их по ботинкам.
– А какая у тебя работа? Деньги, что ли, собирать на рынке? – скривился сапожник. – Так ты попроси нас, мы тебе поможем.
– Поговорили, и хватит, мне не до шуток, – нахмурился хромой.
– Вижу, что ты серьезный парень, даже поговорить не хочешь. Ладно, вот… забирай. – Сунув руку в карман ватника, мастеровой вытащил пачку купюр.
– Здесь все? – подозрительно спросил хромоногий. – Как договаривались?
– Глянь, если сомневаешься, – хмыкнул сапожник.
Взяв деньги, завернутые в промасленную бумагу, хромой небрежно сунул их во внутренний карман.
– Не переживай. Если не хватит, вернусь забрать оставшееся… вот только уже с процентом. – Застегнув верхнюю пуговицу пальто, направился к выходу. – Закрывай покрепче, а то здесь у вас сквозняки. Простудишься!
– Боишься клиента потерять?
– О ливере твоем забочусь. Тебя не будет, другие отыщутся. Свято место пусто не бывает.
Вышли на холод. Сквозило. Порывы ветра сердито раскидывали мелкий сор по стылой земле, норовили затолкать его по углам; раздирали свалявшиеся кучи опавших листьев.
– Похолодало, – поднял воротник хромоногий. – Постоишь тут немного, так совсем задубеешь. Как они тут часами стоят? Давай к мясному ряду, этот хрен еще в прошлый раз с нами не рассчитался. Сколько он там задолжал?
– Триста рублей. Сказал, что никакой торговли нет.
– Ты поверишь, что в мясном ряду никакого навара нет? Что-то темнит этот армяшка. Вон, посмотри, как у его палатки народ трется.
Покупатели, несмотря на стужу, продолжали подходить. У прилавков стояли плотно, торговались активно. Колченогий невольно посмотрел по сторонам – самое удачное время для карманника, среди них встречаются настоящие мастера, обчистят так, что и не заметишь! А в такой толчее не то что без карманов, без подкладки можно остаться. Хромой невольно притронулся к внутреннему карману, который оттопыривала пачка денег.
Идти до мясного ряда метров тридцать, правда, в тесноте. Пока добирался до мясных прилавков, энергично работая локтями, четырежды предлагали примерить пиджак; дважды пытались всучить «совсем задешево новые сапоги»; еще дважды хватали за руки, пытаясь остановить, чтобы глянул на товар. Но более всего следовало опасаться не оторванных рукавов, а карманников, каковых в толчее всегда пребывает немало. Многие из них работали самостоятельно, в шайки не сбивались, приезжали в Первопрестольную на гастроли: хапнули жирный кусок – и съехали! А потом продолжали свой промысел в другом месте.
Дотопали до мясного ряда. Над прилавком среди колбас, висевших гирляндами, возвышался крепкий армянин с крупным лицом, заросшим густой черной щетиной, и с хмурым недоверчивым взглядом. Поверх стеганой ватной фуфайки натянут белый несвежий халат.
– Как торговля, Армен? – бодро поинтересовался хромой.
– Пришли?
– Вижу, что клиентов у тебя прибавилось. Даже удивляюсь, откуда у людей деньги на мясо, когда у всех остальных все по карточкам.
– А я у них не спрашиваю. Видно, люди умеют жить… – угрюмо протянул продавец. – Ты бы еще у меня спросил, откуда я мясо беру. И почему оно так дорого.
– Не спрашиваю, Армен, – широко улыбнулся хромой.
– А вот ты спроси! Ведь животное нужно накормить, содержать его, следить за тем, чтобы не сдохло. И все это стоит немалых денег.
– Понимаю тебя, – сочувственно протянул хромой. – Живешь ты впроголодь, по вокзалам побираешься.
– Зачем ты говоришь так? – неодобрительно покачал головой продавец. – Зачем обижаешь хорошего человека? Разве я тебе говорил плохие слова? По вокзалам не хожу, но живу небогато, имею на ужин кусок мяса, и на том спасибо! Чего же гневить Бога?
– Повеселил ты меня, Армен… Ладно, посмеялись, и хватит! Приготовил должок? – Заметив перемену в лице Армена, строго предупредил: – Только не нужно мне говорить, что твои дела хреновые, тебя могут не понять. Это я могу войти в твое положение, потому что я твой друг, а вот другие не станут этого делать. Знаешь, как они могут с тобой поступить? Да ты не дрейфь! Шуткую я. Если понятие имеешь, никто тебя не тронет.
Сунув руку в карман халата, продавец вытащил пачку денег.
– Возьми.
– Про должок не забыл?
– Все здесь, – заверил Армен.
Взяв деньги, хромой сунул их в карман пальто. Широко улыбаясь, произнес:
– Колбасой бы, что ли, угостил.
– Деньги теперь у тебя есть, можешь и купить.
– Эх, Армен, – неодобрительно сказал хромой, – с людьми дружить нужно, а ты все горло дерешь. Лаешься! Ладно, пошли мы. Будь здоров!
Вышли из Тишинского рынка и направились по Малой Грузинской улице. Ветер усилился. Понемногу смеркалось.
– Идите прямо, не оглядывайтесь… Кажется, за нами топают, – сказал хромой приятелям.
Прошли по улице и свернули в переулок; беспечно пошагали дальше. Прошли по Большой Грузинской, встречая редких прохожих, и свернули на улицу Горького. У одного из домов хромой приостановился, сделал вид, что рассматривает нумерацию. Незаметно обернулся, а потом беззаботно потопал дальше, увлекая за собой спутников.
– Может, и показалось…
– Как он выглядел?
– Сразу так и не рассмотрел. Худой как жердь. Выглядел пацанисто. А Рыжий
