Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
— С чего бы это вдруг? — вполне искренне удивился вопросу Спартак.
— Дело в том, сударь мой, что на обычной звезде ордена имеется изображение креста. И только при пожаловании Белого Орла лицам нехристианской веры, в ней изображается не крест, а императорский Российский герб.
— Да неужели? — криво усмехнулся ряженый «гвардеец». — Я, право слово, просто поражен, откуда вам такие геральдические тонкости известны!
— О, поверьте мне, совершенно случайно… — улыбнулся в ответ молодой полицейский чиновник. — К вашему сожалению, именно такая красивая, но редкая награда числится среди драгоценностей, которые пропали прошлым летом после ограблении дома вдовы его высокопревосходительства генерала от кавалерии Султан-бека Нахичеванского[40]. Не припоминаете за собою подобной заслуги?
— Ловко! Ловко вы раскусили меня, господин полицейский… — неожиданно весело расхохотался Спартак. — Отпираться не стану. Готов к разговору. Позволите закурить?
И рука его потянулась в карман, вроде бы за портсигаром. Однако агент, стороживший каждое движение человека в офицерской форме, перехватил эту руку как раз в тот момент, когда пальцы ее уже стали отстегивать клапан висящей на поясе кобуры.
— А ну, не балуй, господин хороший! — Агент сыскной полиции жестко вывернул народовольцу запястье, и тяжелый армейский револьвер перекочевал в его карман.
На столе зазвенела о блюдце и едва не опрокинулась чашка.
И в это же мгновение Семен, воспользовался тем, что внимание городовых оказалось отвлечено происходящим. Он рванулся вперед, сделал пару шагов — и со всего маху ударил ногой по стоящему возле окна саквояжу…
* * *
Карета повернула с широкой набережной Невы, раскатанной за день сотнями саней и экипажей. Миновала заиндевевший на морозе Исаакиевский собор и великолепную площадь перед Мариинским дворцом, которую украшает конный монумент честь императора Николая I.
Карета была не казенная и не богатая, поэтому часовой возле памятника не обратил на нее особенного внимания. На посту здесь стояли седобородые старики-инвалиды из роты дворцовых гренадер, облаченные в теплые валенки и чёрные шинели с белыми ремнями, которые перекрещивались на спине. У каждого из них имелось старинное кремневое ружье со штыком, высокая меховая шапка на голове, а грудь украшали полученные за время службы кресты и медали. Отдыхали часовые в полосатой будке, устроенной неподалеку и исполняли, скорее, декоративную функцию, чем несли настоящую службу.
Проехав еще немного, карета остановилась возле дома семь по Новому переулку[41].
Федор Федорович Трепов подождал, пока бессменный многолетний ординарец из унтеров, который после отставки генерала был переименован в камердинеры, поможет выйти. Тяжело опираясь на поданную руку, выбрался наружу — и тотчас заметил, что в переулке сегодня значительно многолюднее, чем обычно.
Первым делом, ему бросился в глаза знакомый зимний экипаж на полозьях, с гербами и позолотой. Рядам с ним, чуть подальше, стоял какой-то закрытый возок, выкрашенный черной краской — наподобие тех, на которых зимой перевозят из государственного казначейства большие суммы денег или же доставляют на суд из тюрьмы арестантов. А еще тут присутствовала полудюжина казаков из конвоя, примерно столько же нижних полицейских чинов и еще несколько человек, в которых легко было угадать вооруженных, но переодетых в штатское агентов.
Федор Федорович с достоинством проследовал к нужной двери, вошел и оказался в конторском помещении типографии.
— Честь имею приветствовать, ваше высокопревосходительство!
Встречал его сам хозяин, Василий Федорович Демаков — известный петербургский издатель и основатель школы печатного дела при императорском техническом обществе.
Бывший градоначальник столицы ответил на приветствие и даже демократически подал руку. Хозяин типографии пожал ее с надлежащим почтением, но без подобострастия, и проводил посетителя в свой кабинет:
— Прошу, располагайтесь.
— Здравия желаю, Федор Федорович!
— Здравствуйте, граф…
За массивным столом, на месте Демакова расположился Михаил Тариэлович Лорис-Меликов, который при появлении Трепова тут же встал и сделал шаг навстречу.
— Присаживайтесь, где вам будет удобно.
Они обменялись вежливыми рукопожатиями, после чего Федор Федорович занял мягкое кресло, предназначавшееся, видимо, для посетителей.
— Я могу быть еще чем-то полезен, господа? — уточнил Демаков, обращаясь одновременно и к Лорис-Меликову, и к новому гостю.
Получив отрицательный ответ и благодарность, хозяин типографии деликатно оставил графа и Федора Федоровича наедине, прикрыв за собой дверь кабинета.
— Не возражаете, если мы перейдем сразу к делу?
— С удовольствием.
Лорис-Меликов возвратился за стол:
— Как вы поняли, существуют некоторые обстоятельства, обсуждение которые невозможно, да и не хотелось бы доверять бумаге…
Федор Федорович промолчал, но согласно кивнул.
— Вот, извольте, — Михаил Тариэлович взял одну из довольно высокой стопки книг в одинаковом переплете и протянул ее отставному градоначальнику.
— Что это? — Трепов вытянул руку, отодвигая печатные буквы подальше от глаз, и прочитал заголовок: — Обзор социально-революционного движения в России.
— Это ваш экземпляр, Федор Федорович. Я принял на себя ответственность выделить его вам персонально, хотя после ухода в отставку вы уже не относитесь к тому кругу лиц, который допущен к сведениям подобного рода. Прошу настоятельно никому эту книгу не показывать, ни с кем, кроме меня, ее не обсуждать и сохранять в недоступном для посторонних глаз месте.
— Отчего же такие предосторожности, позвольте полюбопытствовать?
— Издание секретное, подготовлено по распоряжению Третьего отделения собственной его императорской величества канцелярии. Во время набора и печатания в типографии постоянно присутствовал представитель полиции, гранки с набором тщательно запирали и после напечатания тиража немедленно рассыпали.
— Вы меня интригуете, право слово… — Трепов наугад открыл страницу: — «… пройдя почти всю Россию, агитаторы убедились в невозможности имеющимися в их распоряжении средствами произвести хотя бы малейшее движение в массах, и пришли к заключению, что не по воле народа государственная власть может быть потрясена…»
— Федор Федорович, здесь использованы достоверные данные статистического характера, донесения внутренней и заграничной агентуры, совершенные секретные протоколы дознаний… — Лорис-Меликов положил породистую, тонкую ладонь на стопку книг: — Во вступлении сделан ретроспективный анализ революционных возмущений в странах Европы и установлена взаимосвязь их с нашими народниками, социалистами и прочей радикальной публикой. Затем рассмотрена история развития таких идей в российском обществе и основания для их широкого распространения. Во второй части — вы прочитаете потом — весьма подробно описано текущее состояние российского подпольного революционного движения.
Лорис-Меликов долгим взглядом посмотрел на собеседника:
— Федор Федорович… Выводы относительно перспектив нашей государственности получаются в высшей степени неприятные. Все идет к тому, что при бессилии
