Золото Джавад-хана - Никита Александрович Филатов
— Играете?
— Нет. Не интересуюсь. От прошлых квартирантов было оставлено.
— А это ваше?
— Да, — Семен действительно считал увлечение картами совершенно бессмысленной и пустой тратой времени. Но различного рода литературу по экономике уважал и даже сам немного занимался статистикой. Поэтому некоторые материалы в последнем номере «Отечественных записок» за прошлый год им были отмечены закладками.
— Позволите? — Не дожидаясь ответа, гость открыл журнал:
«…Оказалось, что никаких виноградников в Кашине нет, а виноделие производится в принадлежащих виноделам подвалах и погребах. Процесс выделки изумительно простой. В основание каждого сорта вина берется подлинная бочка из-под подлинного вина. В эту подлинную бочку наливаются, в определенной пропорции, астраханский чихирь[39] и вода…
На бочку вливается ведро спирта, и затем, смотря по свойству выделываемого вина: на мадеру — столько-то патоки, на малагу — дегтя, на рейнвейн — сахарного свинца и т. д. Эту смесь мешают до тех пор, пока она не сделается однородною, и потом закупоривают. Когда вино отстоится, приходит хозяин или главный приказчик и сортирует…».
Руководитель боевой группы усмехнулся и пробежал глазами дальше:
«…Принимая во внимание все вышеизложенное, приказчики единогласно полагали: ввоз иностранных вин в Россию воспретить навсегда. О чем и послать телеграммы в московский Охотный ряд для повсеместного опубликования…
Политическая точка зрения была еще яснее. Прежде всего, кашинское виноделие развязывает руки русской дипломатии. Покуда его не существовало, на решения дипломатов могли оказывать давление такие вопросы: а что, ежели француз не даст нам лафитов, немец — рейнвейнов, испанец — хересов и мадер? Что будем мы пить? Чем гостей потчевать? А теперь эти вопросы падают сами собой: все у нас свое — и лафиты, и рейнвейны, и хереса. Да еще лучше, потому что «ихнее» вино — вредительное, а наше — пользительное…»
— Вполне, достоверно и метко изложено, — признал со снисходительной улыбкой гость. Он вернулся к столу и сел, закинув ногу на ногу. — Кто автор, ну-ка? А, все тот же Михаил Евграфович! Известный нашей прогрессивной публике любитель зубоскалить, не затрагивая основ самодержавия и не выходя за дозволенные пределы…
Семен собрался что-то возразить в защиту Салтыкова-Щедрина, но как раз в этот момент в дверь квартиры негромко, но очень настойчиво постучали.
Колокольчик в прихожей опять не работал.
Поэтому стук в дверь спустя непродолжительное время повторился. Семен и гость обменялись короткими взглядами — ни тот, ни другой посетителей не ожидал. Скрываться, впрочем, дальше смысла не имело:
— Кто там? Что вам угодно?
— Проверка пашпортов. Извольте открыть.
Голос дворника показался Семену знаком. Поквартирный обход домов по вечерам стал также за последнее время обыкновенным делом. Значит, следовало открывать. Документы у жильца квартиры были, судя по всему, в полном порядке, он при заселении передавал их в околоток и сам видел соответствующую запись в домовой книге. А на гвардейских офицеров полномочия полиции вообще не распространялись. Офицер не обязан был носить с собой документы и кому-либо их предъявлять — при первой личной встрече, после слов представления он передавал новому знакомому свою визитную карточку, да и то, в основном, чтобы избежать ошибок в произнесении имен или должностей.
Семен отодвинул засов, потянул на себя ручку двери — и сразу оказался буквально впечатан в оклеенную боями стену прихожей.
— Что происходит? Какого черта…
— Сыскная полиция! Прошу не двигаться. И держать руки так, чтобы их было видно.
Молодой человек в сюртуке с полицейским значком остановился прямо напротив стола, за которым сидел Спартак в форме штабс-капитана Измайловского полка. Тут же за спину к лейб-гвардейцу проскользнул господин средних лет, крепкого телосложения с круглым бритым лицом — тот самый агент сыскной полиции, который когда-то во время наружного наблюдения играл роль извозчика.
Двое городовых завели в комнату Семена и с обеих сторон крепко удерживали его под руки.
На пороге переминался с ноги на ногу дворник. Кто-то еще оставался в прихожей у двери…
— Этот? — молодой чиновник по особым поручениям, который, видимо, сейчас руководил происходящим, показал на человека за столом.
— Точно так, ваше благородие! — подтвердил агент в штатском.
— Потрудитесь объяснить… как вас там… — высокомерно, как и подобает лейб-гвардейцу при общении с официантами и полицейскими, приподнял бровь руководитель боевой группы. В голосе его слышалось, скорее, презрительное удивление, чем какая-либо тревога.
— Господа, это кузен моей жены… — попытался напомнить о себе Семен.
Но на него никто не обратил внимания.
— С кем имею честь? — обратился к сидящему напротив человеку молодой чиновник.
— Штабс-капитан лейб-гвардии Измайловского полка Леонтьев-второй!
Представляясь, он даже не попытался или не посчитал для себя обязательным встать. Но сотрудник сыскной полиции, кажется, не обратил на это внимания:
— Врете. Никакой вы не штабс-капитан.
— Милостивый государь!
Теперь возмущенный неподобающим обращением «гвардеец» все-таки решил подняться. Однако тяжелые руки агента, положенные сзади на плечи, без церемоний удержали его на месте.
— Ряженый вы… вот вы кто, — полицейский чиновник пренебрежительно покачал головой: — Где ваша сабля, господин фальшивый офицер? При вас не видно, в прихожей также нет…
Отвечать на это было нечего. В самом деле, переодеваясь в военную форму, человек с партийным прозвищем Спартак никогда не носил с собой офицерскую саблю. Во-первых, из-за того, что управляться с холодным оружием он все равно не умел, и толку от него при случае было бы мало. А во-вторых, эта сабля бы непременно торчала из-под гражданской одежды, привлекая внимание…
— И шинели в прихожей не видно… — продолжил сотрудник сыскной полиции, будто бы прочитав его мысли. — Но зато висят штатские вещи, в которых вы сюда прибыли.
Действительно, богатая купеческая шуба с бобровым воротником и меховая шапка не имели ничего общего с форменным обмундированием. Офицерам Измайловского полка зимой полагалось носить гвардейскую шинель установленного образца и шапку с недавно дарованным по высочайшему повелению знаком «За Горный Дубняк, 12 октября 1877 г.»
Нарушение, даже малейшее, формы одежды было совершенно недопустимо. Тем более что ношение партикулярного платья офицерам русской императорской армии категорически запрещалось. Правда, при государе Николае Павловиче носить его вне службы стали позволять военным чиновникам — да и то не каждому, а лишь тем, которые состояли не в войсковых частях, а в управлениях и различных военных заведениях. А в гражданской одежде офицер мог и даже обязан был находиться только при выезде за границу по частным делам.
— Что скажете?
— Можете продолжать, — невозмутимо кивнул руководитель боевой группы.
— Извольте-с… — полицейский показал на мундир Измайловского полка: — Я вот вижу, у
