Фрэнк Толлис - Смертельная игра
Брюгель забарабанил пальцами по столу: пять ударов между длинными паузами. Райнхарду эти звуки казались похоронным маршем. Наконец решив продолжить стук словами, Брюгель произнес:
— Откуда вы знаете, что эти два убийства связаны?
— Я и не знаю.
— Эти убийства настолько разные, что трудно представить, что их совершил один человек.
— Да, господин комиссар. Возможно, следует искать двух убийц вместо одного. Но…
— Ну же, говорите, Райнхард.
— Я думаю, что это маловероятно.
Брюгель просмотрел еще несколько бумаг и начал читать. Через несколько мгновений он произнес:
— Насколько я знаю, вы много общаетесь с медиком, который установил, что Шарлотта Лёвенштайн была беременна…
— Доктором Либерманом.
— Да, Либерманом. Как эта информация повлияла на ваше понимание этого дела?
Райнхард понял, что лучше будет признать поражение.
— Это не слишком помогло, господин комиссар.
— Да, — сказал комиссар, поглаживая серебристые пряди бакенбард. — Это не слишком помогло — особенно теперь, когда эта информация просочилась в газеты.
— Наверное, это Браун, господин комиссар. Я думаю, он рассказал эту новость журналисту из «Цайтунга» за бутылку волки.
— Я рад за Брауна, но расследованию это очень мешает.
Райнхард решил благоразумно промолчать.
— Райнхард, — продолжал комиссар, — я вам должен кое-что сказать. — Тишина была зловещей. — Обязанности комиссара многочисленны и разнообразны, мне часто приходится посещать светские мероприятия, где я встречаю других авторитетных персон: из парламента, муниципалитета, Хофбурга. Все они обсуждают разные дела. В основном, это сплетни, но не всегда. И так случилось, что недавно до меня дошел слух, которым я не могу пренебречь. Мне намекнули, что одно известное лицо из королевской семьи заинтересовалось делом Лёвенштайн, когда о нем впервые сообщили в газетах. Некий высокопоставленный чиновник заверил это лицо, что полиция очень скоро разрешит эту загадку. К счастью, царственная особа забыла об убийстве, — наверное, отвлекли другие, более важные государственные и светские дела. Эта недавняя статья, в которой говорилось, что убитая фройляйн Лёвенштайн была беременна, снова привлекла внимание этого господина к данному делу…
Комиссар Брюгель замолчал и поднял глаза к потолку. Райнхард проследил за его взглядом, поднимая голову до тех пор, пока массивный портрет императора не встал перед его глазами.
— Не может быть, — сказал Райнхард.
— Боюсь, что так, — ответил комиссар. — Я узнал это из очень надежного источника.
Райнхард глубоко вдохнул и медленно, со свистом выдохнул воздух сквозь зубы. Брюгель кивнул и переложил с места на место несколько бумаг на столе. Теперь наконец Райнхард понял, почему его начальник так беспокоился из-за этого дела.
— Я должен действовать решительно, Райнхард, — сказал комиссар. — Учитывая обстоятельства, дело Лёвенштайн должно быть раскрыто как можно скорее. А для этого нам нужен новый человек со свежим взглядом на это расследование. — Он провел рукой по бумагам. Брюгель заметил разочарование, мелькнувшее на лице инспектора. — Слушай, — продолжал он уже немного мягче. — Я не собираюсь отстранять тебя от дела, Райнхард, но думаю, что тебе пригодится помощь.
— Помощь, господин комиссар?
— Да. Я пригласил инспектора фон Булова изучить обстоятельства дела.
— Хорошо, господин комиссар, — ответил Райнхард. Ему удалось сохранить внешнее спокойствие и смирение, но от одного упоминания имени фон Булова у него появилось ощущение тошноты.
— Как вы знаете, он занимается сейчас у профессора Гросса в Черновцах, но любезно согласился вернуться в Вену примерно на месяц. Вы ведь работали раньше с фон Буловым, Райнхард?
— Да, господин комиссар, — ответил Райнхард. — Он очень талантливый сыщик.
— Я тоже так думаю, — сказал Брюгель. — Я очень рад, что вы разделяете мое мнение.
60
Женщина в большой шляпе с перьями жаловалась на качество своего пирожного «Эстерхази» и угрожала, что вместо «Империала» будет обедать в ресторане отеля «Захер» или «Бристоле». У ее столика стоял метрдотель, а вокруг, как вороны, столпились официанты. Их сходство со стаей птиц усиливало то, что они часто кланялись, как будто клевали что-то. Неподалеку расположилась большая группа людей, очевидно, только что из Королевской Оперы; они производили много шума, громко смеялись и часто произносили тосты, высоко поднимая бокалы с шампанским. А в это время пианист энергично играл «Блестящий вальс» Шопена почти в два раза быстрее обычного, проявляя чудеса ловкости и безошибочно проигрывая повторяющиеся пассажи. На Либермана это произвело большое впечатление.
— На богемских фабриках опять волнения, — проворчал Мендель. — Там царит такая ужасная атмосфера — из-за этих чешских и немецких националистов! Вести дела там стало невозможно. Я думаю, в ближайшие несколько лет ситуация не стабилизируется. Все прибыли и инвестиции пропали. Наверное, ты не знаешь Бауэров… В общем, у них были проблемы. Уходя в отставку, Бадени оставил после себя полный беспорядок. Ты слушаешь, Макс?
— Да, ты говорил, что после того, как Бадени ушел в отставку…
Мендель подозрительно посмотрел на него.
— А что касается нашего племени… — Мендель всплеснул руками и покачал головой. — Это так ужасно!
— Нашего племени?
Либерману стало не по себе от того, что отец заговорил такими словами.
— Нас никогда не жаловали немцы на северо-западе, а в глазах чехов мы вообще союзники немцев. Как тут победить?
Мендель немного помолчал, помешивая кофе.
— Мой старый приятель из ордена, Рубенштайн, умер в прошлом месяце — слабое сердце. — Мендель похлопал себя по груди. — Так вот, он потерял там большую часть своего капитала, все из-за мятежей и политической нестабильности. У него не было детей, возможно, и к лучшему. Его жена получает проценты со вкладов, но небольшие. Кстати, надо не забыть навестить ее… Наверное, ей тяжело сейчас — совсем одна в этом большом доме, столько воспоминаний.
Компания у дверей собралась уходить, и сразу вошла другая. Официант бросился приводить в порядок освободившийся стол. Шум, суета и неразбериха в зале усилились.
— Где он?
— Дом?
— Да.
— В Альзергрунде.
— А что она за человек, фрау Рубенштайн?
Менделя удивила неожиданная заинтересованность сына.
— Ты хочешь знать, что за человек Мими Рубенштайн?
— Да. Она хорошая женщина?
— Довольно приятная, но скромная… и чересчур образованная. Мне всегда немного трудно с ней разговаривать… Я не большой любитель книг, ты же знаешь. А с какой стати тебя вдруг заинтересовала Мими Рубенштайн?
— У нее есть компаньонка?
— Я не знаю.
— А она хотела бы ее иметь?
Мендель попробовал свое пирожное «Эстерхази» и одобрительно кивнул:
— По-моему, совершенно нормальное. — Затем спросил с полным ртом: — А что? У тебя есть кто-то на примете?
— Да, — ответил Либерман. — Гувернантка-англичанка ищет новое место, мне кажется, она прекрасно подойдет. Как думаешь, фрау Рубенштайн захочет познакомиться с ней?
— В любом случае, спросить-то можно. А откуда ты ее знаешь, эту гувернантку?
Либерман набрал побольше воздуха в легкие и приступил к длинному, но тщательно обдуманному рассказу.
61
Райнхард сидел в кресле и не слышал, как жена тихо подошла к нему. Он поднял голову, улыбнулся и взял ее за руку. Она не ответила и слегка отстранилась.
— Девочки спят?
— Да.
— Извини, я сорвался тогда на Митци.
— Ничего страшного, — сказала Эльза, отходя от него и выдвигая стул из-под стола. — Она капризничала.
Райнхард вздохнул и закрыл полицейский журнал, который пытался читать, но безуспешно.
— Что случилось? — спросила Эльза. — Я вижу, тебя что-то беспокоит — за весь вечер ты еще ни разу не перевернул страницу.
— Ты необыкновенно наблюдательная женщина, Эльза, — сказал Райнхард. — Иногда мне кажется, что из тебя вышел бы детектив получше меня.
Он откинулся на спинку кресла.
— Итак? — сказала Эльза. — В чем дело?
Райнхарду не хотелось взваливать на жену свои проблемы; однако он знал, что если попытается увильнуть от ответа, она станет еще более настойчивой в своих вопросах.
— Сегодня меня вызывал комиссар. Он считает, что мы совсем не продвинулись в деле Лёвенштайн.
— Герр Брюгель никогда не бывает довольным.
— Верно. Но на этот раз у него есть для этого основания. Он пригласил одного коллегу помочь нам в расследовании, его зовут фон Булов. — Секунду помолчав, он добавил: — И если кто-то и вызывает во мне неприязнь, то это, несомненно, он.
