Заводная девушка - Анна Маццола
Она отвинтила крышку чернильницы. Мысли крутились вокруг темно-серых глаз Мадлен. Невзирая на разницу в возрасте, опыт и то, что парижское общество именовало сословной принадлежностью, между ней и горничной появилась связующая нить. Однако Вероника сомневалась в крепости этой нити; вряд ли та выдержит. Вряд ли сама Вероника сумеет противостоять силам или людям, подчинившим себе Мадлен. Их хватка была крепче. Едва увидев ожог, Вероника сразу поняла: это след чьей-то трубки или сигары. Какой-то мужчина пытался заставить Мадлен делать то, чего она не хотела, поскольку эти действия противоречили ее интересам. При всем хорошем отношении к Веронике горничной придется в первую очередь заботиться о себе и своем дорогом племяннике. Нет, Мадлен такое нельзя рассказывать, да и вообще никому.
Вероника решила заняться собственным расследованием, действуя незаметно и с предельной осторожностью. Завтра вечером она и начнет. Надо молить Бога, чтобы она ничего не обнаружила, а если и обнаружит, чтобы это оказалось совсем ничтожным и развеяло ее страхи. Вероника подумала о пропавшем Викторе, с его улыбкой во весь рот и серебряной сережкой в ухе. Ей вспомнилась клетка с воробьями, которых он наловил по просьбе отца, и последующая их участь. Мысли переместились на Клементину и на то, как она сильно подвела монастырскую подругу. Вероника перенеслась на несколько лет назад, в то утро, когда вдруг зазвонил монастырский колокол, созывая всех в церковь. Войдя туда вместе с другими воспитанницами, Вероника увидела аббатису, лицо которой, обычно спокойное и благодушное, было усталым и испуганным. Аббатиса рассказала, что этим утром одна из воспитанниц пыталась перелезть через монастырскую стену, но была поймана.
– Мы все потрясены, – говорила аббатиса. – Но наша вера в Господа осталась непоколебимой. Дабы восстановить покой в монастыре и в душе виновной, она понесет наказание, предписанное отцом Франсуа. Запомните, mes filles[22], это делается для ее же блага. Страдать – значит учиться.
Аббатиса не назвала имени виновной, но было несложно догадаться, кто она, поскольку только эта девочка и отсутствовала в утреннем сумраке церкви. Эта девочка имела все основания для побега, и в то же время ей было совершенно некуда бежать.
Вероника обмакнула перо в чернильницу. Вот только с чего начать? Толком ей ничего не известно, но можно хотя бы их предупредить. Перо застыло над бумагой. Наверное, глупо выплескивать свои страхи на бумагу, не найдя им подтверждения. Ее сочтут глупой девчонкой или, того хуже, спятившей. Лучше подождать, пока она не соберет настоящие доказательства, от которых уже не отмахнешься.
Повернувшись к окну, она поймала свое отражение: бледный овал лица на темном фоне. Вероника завернула крышку чернильницы и потушила лампу.
Глава 16
Мадлен
Мадлен стояла в тени лестницы, держа поднос. Ей было очень страшно. Около одиннадцати часов к доктору Рейнхарту должен прийти серебряных дел мастер. Затея Мадлен не отличалась продуманностью и попахивала безрассудством, но ее подпирало время. Четыре дня прошло с тех пор, как Камиль нанес ей неожиданный визит. Место ожога почти зажило, осталась лишь красная корочка. Через три дня он вернется, и тогда… От него можно ожидать чего угодно.
Часы в передней луврских апартаментов отсчитывали секунды. Минуты тянулись как часы. Мадлен столько времени провела в тени, что стала больше похожа на паука, чем на муху. На насекомое, снующее с места на место. При всякой возможности она увязывалась за Вероникой, когда та шла на урок к Лефевру, жившему близ Нотр-Дама. Иногда Вероника гуляла по Тюильри, переходя туда по мосту. Мадлен следила за ней и там. Бывали моменты, когда Веронике удавалось выскользнуть из-под наблюдения. Она незамеченной уходила из дому и как невидимка покидала дом Лефевра. Порой она возвращалась с мокрым подолом и грязными сапогами, не придумав этому никакого объяснения. Камиль оказался прав: Вероника действительно куда-то ходила, но куда – Мадлен так и не знала. Чем пристальнее она следила за дочерью Рейнхарта, тем сильнее убеждалась: что-то терзает Веронику изнутри, вгрызаясь острыми зубами.
Вероника сообщила ей, что, как и обещала, написала заявление в полицию и комиссару относительно исчезновения Виктора, но те делали мало или вообще ничего. Мадлен с Жозефом продолжали поиски мальчишки, тратя на это немало времени. Результаты оставались прежними: никаких новостей, никаких реальных зацепок. Только свидетельства нарастающего гнева парижан: сломанные бревна, послания, нацарапанные на стенах, перешептывания о назревающем большом бунте.
Наконец Мадлен услышала шаги. Скрипнула дверная ручка. Мадлен замерла, перестав дышать. Рейнхарт вышел, запер дверь, убрал ключ и направился к выходу. Пора! Мадлен бесшумно побежала по коридору и налетела на хозяина. Кувшин с молоком, стоявший на подносе, опрокинулся, залив Рейнхарту перед камзола.
– Ой, месье, простите меня, ради Бога!
Рейнхарт хмуро промокнул носовым платком молоко, капавшее с камзола.
– Какая же ты растяпа!
– Позвольте, я сейчас замою.
Не дожидаясь ответа, Мадлен начала снимать с него камзол.
– Давай, только быстро.
Мадлен отнесла камзол на кухню, вытащила ключ и вдавила в кусок мыла, предварительно украденный у Эдме. Наверное, впервые в жизни она благодарила судьбу, что выросла на улице Тевено среди шлюх, лгунов и воров. Удалив с ключа следы мыла, Мадлен как могла очистила губкой камзол и понесла обратно.
Бормоча проклятия, Рейнхарт надел камзол и пошел в гостиную. Мадлен вернулась на кухню, убрала мыло и только теперь перевела дух. При первой же возможности она выскользнет из Лувра и помчится в квартал Монторгейль к горбатому слесарю.
Ей пришлось дожидаться позднего вечера, хотя пальцы так и чесались попробовать ключ.
– Замочную скважину смажь жиром, – сказал ей слесарь. – Ключ держи крепче и поворачивай со всей силой.
Хорошо, что у нее были сильные руки. Как-никак всю жизнь отжимала белье, накачивала воду, ворочала тяжелые крышки, ощипывала кур, шила, поднимала и таскала тяжести. Были и другие дела, о которых вспоминать не хотелось.
К десяти часам все улеглись. Мадлен, в ночной сорочке, прокралась к двери мастерской, держа в одной руке лампу, в другой – склянку с гусиным жиром. Дрожащей рукой она вставила ключ в замочную скважину и медленно повернула. Чертов ключ повернулся совсем чуть-чуть и застрял.
