Заводная девушка - Анна Маццола
– Не видела его больше двух недель. Не скажу, что я особо по нему скучаю. Теперь понимаю, почему Сюзетта терпеть его не могла. Он из тех, кто не просто натешится, а еще и отметину оставит.
– Благодарю, Коралина, – торопливо произнесла мать. – Маду пришла не за этим. – Маман уселась на диван, поправляя грудь под халатом. – Согласна, Камиль ведет себя не лучшим образом. Не люблю мужчин, которые не платят вовремя и чрезмерно тянут с оплатой. Возможно, он просто занят или ему понадобилось залечь на дно, но мне все равно это не нравится.
Маман заглянула в чашку с шоколадом и поморщилась.
– Маду, мы его найдем, будь уверена. Мы заставим его платить.
– Как? – Надо же быть такой дурой – соглашаться на что-то, не видя денег! Мадлен задним числом стало досадно. Почему маман с ее деловой хваткой не увидела подвоха? – Если Камиль откажется платить, что нам делать? Пойти в полицию? Прямо к Берье?
Маман подняла на нее свои водянистые глаза:
– Полегче, девочка. Не забывай, с кем ты говоришь. Думаешь, у меня нет других друзей, к кому я могу обратиться и напомнить им о должках? Камиль обязательно заплатит. И тогда мы отпразднуем победу.
Мадлен на эти слова едва улыбнулась. Маман всегда умела сорвать куш. Это было написано на материнском лице. Напрасно она сюда пришла. Нужно было самой разыскивать Камиля.
– Да не смотри на меня так, – продолжила маман. – Все кончится хорошо, и, если на то будет Божья воля, ты через неделю благополучно вернешься домой. В крайнем случае, дней через десять.
– Угу. Если на то будет Божья воля, – холодно ответила Мадлен. – И если Богу вообще интересно, чтó творится в этом доме или любом таком же.
– Мы приготовим твою комнату. Обои новые наклеим. Сделаем ее уютной.
Мадлен заставила себя улыбнуться, однако у нее не было намерений возвращаться в этот убогий дом с пожелтевшими обоями, засаленными кроватями и грязными окнами, щели в которых затыкали тряпками. Здешний воздух наполняли воспоминания, которые она пыталась похоронить, и от самой мысли о возвращении сюда ее начинало мутить. Но дело было не только в этом. С тех пор как Мадлен познакомилась с Вероникой, доктором Рейнхартом и Жозефом, в ней что-то изменилось, что-то проросло, как прорастают корни, долго спящие в земле. Она не могла вновь стать такой, какой была. И не могла позволить Эмилю оставаться здесь и гнить заживо, как когда-то гнила она.
В передней было дымно. Мадлен вновь увидела маленькую служанку. От девочки пахло угольной пылью и заброшенностью.
– Дорогая, уходи отсюда, – сказала она девочке. – Найди себе другое место. Хватает домов, где тебе будет лучше, чем здесь.
Эмиля она нашла на улице. Племянник играл в «кольца» с двумя тощими, сопливыми мальчишками, к ногам которых вместо башмаков были привязаны куски кожи. Мадлен попыталась с ним заговорить. Эмиль угрюмо молчал. Она начала беспокоиться: не заболел ли он снова и не досталось ли ему от маман, как вдруг мальчик выпалил:
– Ты же говорила про тридцать дней! Тридцать дней, и ты вернешься. Прошло уже больше. Я считал.
У Мадлен сжалось сердце. Ее охватило знакомое чувство вины.
– Знаю, Эмиль. Я думала, что пробуду там только тридцать дней. Мне так говорили. Но меня обманули. Пока я не могу уйти от доктора Рейнхарта.
– Почему не можешь?
Он выпятил подбородок, но Мадлен заметила блеснувшие слезы.
– Не знаю, mon petit. Это я и пытаюсь узнать. Сегодня пришла расспросить маман. Но долго я там не останусь. Такого просто не может быть.
Вранье. Она снова врала, сама не зная, что ее ждет.
– А я знаю, – с обидой произнес Эмиль. – Тебе больше нравится быть с той красивой госпожой. Теперь ты любишь ее больше, чем меня.
– Ты про мадемуазель Веронику? Не говори глупостей!
Но ведь так оно и было. Сама того не желая, Мадлен проникалась к девушке все большей симпатией. Надо отдать Веронике должное: на прошлой неделе, во время их прогулки по настоящему Парижу, она не вздрагивала и не воротила нос от увиденного, будь то culs-de-jatte, тычущие культями в прохожих и выпрашивающие подаяние, или штабеля гробов на кладбище Невинных, где недавно умерших хоронили на костях прежних покойников. Разумеется, Мадлен не показала ей самые темные углы Парижа: банные дома и серали, удовлетворяющие любые пороки знати; трущобы, где целые семьи ютились в одной грязной, сырой комнатенке и где процветали болезни, а также публичные дома самого низкого пошиба, где собиралось и развлекалось парижское дно. Вероника оказалась сделанной из более крепкого теста, чем первоначально казалось Мадлен, а честолюбию и целеустремленности дочери Рейнхарта можно было только позавидовать.
– Да, Эмиль, мне начала нравиться эта девушка, но она не родня. Она не ты.
– Без тебя я здесь не останусь. Так и знай!
Мадлен показалось, что ее полоснули по сердцу острой льдинкой.
– Как понимать твои слова?
– А так и понимать. Возьму и куда-нибудь убегу с мальчишками. Мне здесь противно одному.
Она взяла племянника за плечи и наклонилась к нему:
– Эмиль, не смей так говорить! И не смей никуда убегать! Тебе нельзя уходить далеко от дома. Помнишь, о чем я тебе говорила? – (Эмиль попытался вырваться.) – Эмиль! В Париже кто-то похищает детей. Ты знаешь об этом?
Мальчик перестал сопротивляться и смотрел на Мадлен. Из глаз потекли слезы.
– Значит, правду говорят про чудовище, которое охотится за детьми на улицах?
– Эмиль, кто говорит?
– Ребята. Я от них слышал про чудовище. Он кровь пьет. По вечерам он садится в черную карету, запряженную черной лошадью, и хватает мальчишек прямо на улице.
Мадлен ощутила страх, мимолетный, похожий на прикосновение тонких крылышек мотылька.
– Эмиль, нет никакого чудовища! Слышишь? Никакого. Это просто выдумки. А вот коварных людей хватает. Поэтому прошу тебя, больше не заговаривай о побеге.
– Маду, ты знаешь не больше меня. И боишься, как и я!
Он зашелся кашлем.
Мадлен поднесла к губам племянника носовой платок.
– Я приду, как только смогу, и заберу тебя. Обещаю. Здесь я тебя не оставлю. – Она обняла Эмиля за тощие воробьиные плечи. – Я обещала твоей матери, что мы оба выберемся отсюда. А пока меня нет рядом, ты должен быть сильным. Повторяю: как только смогу, я вернусь за тобой.
Будь сильной. Сколько раз ей говорили эти слова? И в кого они ее превратили?
* * *
Мадлен возвращалась в Лувр. Туман рассеялся, обнажив закопченные стены домов и улицы,
