Калифорния на Амуре [litres] - АНОНИМYС
– Я не предатель, – забормотал Юй Лучань, – не предатель. Он хотел в меня выстрелить, он целился в меня из пистолета.
– Хватит, – прервал его Ван Юнь, – хватит. Здесь надо прибраться.
Скупщик глядел на него со страхом.
– Вы убили его, – пробормотал он. – Убили русского…
– Не убил пока, – отвечал староста. – Его нельзя здесь убивать, русские знают, куда он пошел.
Меняла снова задрожал: неужели господин да-е отпустит русского? Ведь он донесет, он все расскажет.
– Никто никого не отпустит, – мрачно отвечал староста. – Его уже давно ждут в русском аду.
Если бы Нестор Загорский услышал этот разговор, он, вероятнее всего, был бы несколько обеспокоен. Однако он лежал на полу без чувств и при всем желании услышать ничего не мог.
* * *
Надворный советник очнулся от холода. Ледяной ветер дул ему прямо в грудь, на лицо падали мокрые снежинки, он не чуял ни рук ни ног.
Загорский с трудом разлепил веки и тут же закрыл их снова: глаза нестерпимо слепила снежная белизна, голова болела, кровь в ней бухала, словно кто-то бил в череп мягким молотом. Некоторое время надворный советник дышал животом, стараясь утихомирить боль и по возможности прийти в себя. Отчасти ему это удалось, и он попытался вновь открыть глаза.
То, что он увидел, ему крайне не понравилось. Вокруг стеной стояли деревья, засыпанные снегом. Редкие снежинки, опускаясь на лицо, теплели, таяли и превращались в мельчайшие капли. Нестор Васильевич неожиданно почувствовал жажду и слизнул несколько капелек прямо с губ… Легче ему не стало.
Рук и ног он по-прежнему не чувствовал – это могло быть следствием слишком сильного удара по голове. Кроме того, что-то давило ему на спину.
Когда Загорский только очнулся, ему показалось, что он лежит на земле. Однако открыв глаза, он понял, что каким-то непонятным образом сохраняет вертикальное положение. Скосив глаза вниз, а потом влево и вправо, надворный советник уяснил, что привязан к стволу какого-то дерева – какого именно, разглядеть он не мог. Веревки пережали руки и ноги, мешали нормальному кровотоку, потому-то он их и не чувствовал. Очевидно, китайский староста со своим подручным вывезли его в лес, привязали к дереву и оставили на произвол судьбы.
Если Ван Юнь хотел так разделаться со слишком любопытным русским, способ он выбрал чересчур трудоемкий. Гораздо проще было всадить Загорскому пулю в затылок и закопать в отработанном шурфе. Впрочем, нет. Проще – не значит лучше. В русской части Желтуги знают, куда он пошел, он сам велел Курдюкову сообщить об этом Фассе. Если он не вернется к вечеру – а он, очевидно, не вернется – его начнут разыскивать. Прокунин возьмет в оборот старосту, организует розыск и рано или поздно отыщет его труп с пулей в голове. После этого бедному Ван Юню придется несладко, простой расстрел ему покажется за счастье. Да, нет никаких сомнений, что вдохновителем всей истории с фальшивыми деньгами стал именно китайский староста. И Загорский был почти уверен, что это именно он нанес подлый удар со спины. Впрочем, терять Ван Юню было нечего, за фальшивую монету в Желтуге наверняка карали смертью.
Итак, китайскому старосте надо было убить Загорского, но сделать это так, чтобы не навлечь на себя подозрений. И, очевидно, труд по уничтожению надворного советника Ван Юнь решил возложить прямо на природу, проще говоря, бросить Загорского в лесу, чтобы его сожрали дикие звери. Скорее всего, когда Прокунин узнает об исчезновении надворного советника и возьмется его искать, китайский староста со своей стороны тоже организует поиски и совершено случайно обнаружит в лесу обглоданные останки русского гостя. Останется лишь аккуратно снять с покойника веревки, после чего выглядеть это будет так, как будто надворный советник заплутал в чаще, на него напал тигр, барс или стая волков и с большим удовольствием употребили его на ужин. С Ван Юня, таким образом, взятки будут гладки, а фальшивые денежные знаки и дальше будут наводнять Российскую империю.
Ход, надо сказать, остроумный и выигрышный. Если только он, Загорский, не выберется из этой смертельной ловушки, как это уже делал раньше в похожих обстоятельствах. Впрочем, обстоятельства обстоятельствам рознь – опасностей много, а жизнь одна, и нельзя рассчитывать, что фортуна всякий раз будет отбивать тебя у смерти.
Для начала Нестор Васильевич успокоил дыхание, затем стал напрягать мышцы рук и ног, стараясь привести их в боевую готовность. И хотя все тело его было закалено тренировками, словно сталь, но запас прочности у человека все-таки гораздо меньше, чем у стальных изделий. Тем не менее, надворный советник своих усилий не оставлял, потому что рассчитывать на помощь извне никак не приходилось. Сейчас от его стойкости зависела жизнь по меньшей мере двух человек – его самого и Ганцзалина. Потому что если он не освободится сам, то никто не спасет его помощника – в этом Нестор Васильевич почему-то был свято убежден.
И хотя веревки держали его вмертвую, но, вероятно, рано или поздно он все равно добился бы своего… Добился бы, если не одно неожиданное и страшное обстоятельство.
Обстоятельство это вышло из леса на могучих мягких лапах, которые почти не проваливались в наст и встало в десяти саженях от Загорского, раздраженно постукивая полосатым хвостом по белому снегу. На него желтыми, как преисподняя, глазами, глядела сама смерть – могучий князь тайги, свирепый и ужасный тигр-амба. Казалось, что в мглистом вихре падающих снежинок вдруг зажглось золотым огнем солнце, но солнце это было страшным, усатым, клыкастым, и черного в нем было больше, чем золотого.
Нестор Васильевич замер, дыхание его пресеклось. Надворный советник был храбрым человеком, долгие годы занятий китайским ушу выжгли слабость из его тела и страх из его сердца. Он не боялся никого из людей, и не боялся никаких обстоятельств. Пожалуй, он не боялся даже смерти – если под смертью разуметь прекращение жизни. Но перед ним сейчас воздвиглась сама погибель и притом в самом страшном облике из тех, которые может помыслить человек.
Ах, если бы только он был свободен! Да, если бы только он был свободен, он, пожалуй, вооружился бы суковатой палкой, каких много в лесу, он использовал бы всю силу свою, всю нечеловеческую ловкость и дал бы тигру бой. Вероятно, он все равно бы погиб, но погиб в бою, а не безответно и покорно, как какая-нибудь жалкая мышь.
Увы, он был связан по рукам и ногам, он был беспомощен…
Словно поняв это, тигр негромко
