Эдвард Марстон - Ученик дьявола
Они подошли к лошади Николаса.
— Прежде чем вы отправитесь в путь, — сказал викарий. — могу ли я в свою очередь спросить у вас совета?
— Разумеется.
— Я хотел поговорить о споре, который вы услышали в церкви. — Димент смущенно опустил взгляд. — Дело вот в чем. Реджинальд Орр наступил мне на больную мозоль. Сэр Майкл не просто пригласил меня на спектакль, он, в некотором роде, настоял на моем присутствии. Будучи капелланом сэра Майкла, я вряд ли могу ему отказать, и вместе с тем, будучи викарием церкви Святого Христофора, мне довольно сложно принять подобное приглашение. Да и прихожане отнесутся к моему поступку с недопониманием.
— Так зачем же им говорить, что вы были на спектакле?
— Но некоторые из них будут на представлении.
— Так вот вы сами и выразите им свое удивление и недопонимание, — подмигнул Николас. — Как они могут осуждать вас за то, что совершают сами? Когда нам вас ждать?
— В этом-то и беда, — вздохнул Димент. — В воскресенье.
— Ага. Теперь я понимаю, что вас смущает.
— Как поступают труппы в Лондоне? Что они делают в день, уготованный нам Господом для отдыха?
— По-разному. «Уэстфилдские комедианты» по воскресеньям обычно не выступают — мы вынуждены подчинятся городским законам, — но наши соперники в Шордиче и Бэнксайде нередко дают представления и в воскресные дни. Они говорят, что, раз людям нельзя работать, значит, их надо развлекать.
— Но развлекая их, вы трудитесь сами, мистер Брейсвелл.
— Никто из актеров не стал бы это отрицать, — вздохнул суфлер.
— Так что же мне делать? — Димент почти заламывал руки. — Остаться в церкви, рискуя оскорбить сэра Майкла, или пойти на спектакль, рискуя навлечь на себя осуждение паствы?
— Почему бы нам не оказать друг другу услугу? — улыбнулся Николас.
— Какую же?
— Что бы там ни говорил мистер Орр, но мы, актеры, отнюдь не безродные язычники. Мы с мистером Фаэторном и всей труппой придем к вам на заутреню. Мы же как-никак христиане. А потом, — Николас отвязал лошадь, — вы нам отплатите той же монетой.
— В ваших словах есть своя логика, — задумчиво произнес преподобный Димент. — Однако боюсь, что эта логика будет непонятна Реджинальду Орру.
— А разве его звали в Сильвемер?
— Вы правы, мистер Брейсвелл, — расплылся в улыбке викарий. — К тому же у меня есть законное основание наведаться в усадьбу — мне нужно отслужить в часовне. Кто посмеет меня упрекнуть, если я задержусь, чтобы ненадолго заглянуть в Главный зал?
Поблагодарив викария, Николас вскочил на коня и пустил его быстрой рысью. Суфлер скакал по тропинке, которая вела к лесу. Взгляд Брейсвелла был устремлен вперед, поэтому он не заметил высокого человека, который вышел из-за дерева, после того как он проехал мимо.
Реджинальда Орра колотило от злобы.
Эгидиус Пай появился в Сильвемере столь неожиданно, что Фаэторн уставился на него, как на призрак. Памятуя о том, сколько бед и несчастий навлекла его пьеса, Фаэторн перво-наперво хотел убежать и скрыться подальше от ее автора, однако Эгидиус Пай выглядел столь кротким и виноватым, что Лоуренс взял себя в руки. Эдмунд Худ представил адвоката труппе и предложил актерам доказать автору, что они достойны его творения. Комедианты сосредоточились и, вопреки тому что репетиция все утро шла из рук вон плохо, сотворили маленькое чудо. Они не только с блеском отыграли одну из самых сложных сцен, но и сохранили набранный темп до самого конца третьего действия. Барнаби Джилл, мрачно наблюдавший за репетицией через окно, был настолько потрясен, что наконец сдался и присоединился к остальным, завершив сцену танцем, из-за которого и вышел спор.
Пай пришел в дикий восторг и хлопал, пока не отбил ладоши. Когда труппа направилась на кухню обедать, в ушах актеров все еще стояли восхищенные комплименты сочинителя. В Главном зале наедине с адвокатом остались Фаэторн и Худ.
— Изумительно! — восклицал Пай. — Просто изумительно! Я наслаждался каждым мгновением. Поверить не могу, что вы столько успели. У вас же совсем не было времени! Что же до самой пьесы, — продолжил он, поворачиваясь к Худу, — должен признать — вы сущий маг и чародей. Вас следует упомянуть как моего соавтора.
— Не стоит, сэр, — покачал головой Худ, стараясь встать так, чтобы до него не доходило зловонное дыхание Пая. — Вся слава должна достаться вам, ведь пьесу написали вы. И, как видите, труппа от нее в полном восторге.
— Игра актеров просто безупречна!
— А как вам я в роли лорда Мэлэди? — Фаэторн набивался на похвалу.
— Ваша игра стала для меня сущим откровением! Вам удалось передать весь юмор и пафос этой роли. Вы были неподражаемы, мистер Фаэторн!
— Которая из сцен вам понравилась больше всего?
— О, все они были одинаково великолепны! Именно так я и представлял себе лорда Мэлэди.
Довольная улыбка тут же исчезла с лица Фаэторна.
— Об этом, мистер Пай, я и хочу с вами поговорить. Когда я согласился играть лорда Мэлэди, я не предполагал, что он начнет преследовать меня с такой настойчивостью.
— Я вас не понимаю, сэр…
— Позвольте мне объяснить, — вмешался Худ, учуяв в голосе друга нотки раздражения. — Видите ли какое дело, мистер Пай. В пьесе злой сэр Родерик устраивает так, чтобы на лорда Мэлэди навели порчу, и сначала у того начинается лихорадка, потом с ним делаются судороги, затем он теряет голос. И все это произошло с Лоуренсом.
— Не может быть! — ахнул потрясенный Пай.
— Может, — уныло кивнул Фаэторн. — Я считаю, что пьеса проклята.
— Лоуренс страшно мучился, — добавил Худ.
— Это еще не все. Эдмунд, расскажи мистеру Паю об адвокате.
И Худ поведал о смерти Роберта Патриджа — скорбном событии, прервавшем постановку «Ненасытного герцога». Честно рассказав о заверениях доктора Винча о том, что смерть наступила от естественных причин, Эдмунд добавил, что нельзя исключать и того, что несчастного отравили.
Услышанное, казалось, одновременно потрясло и отрезвило Пая. Адвокат мгновенно замкнулся в себе, словно улитка, спрятавшаяся в домик. Фаэторн не отступал:
— Что происходит, мистер Пай?
— Не знаю, — выдавил из себя адвокат.
— Я же вижу, вы что-то знаете.
— Может, знаю, а может, и нет.
— Перестаньте разговаривать со мной как адвокат!
— Но я и есть адвокат, мистер Фаэторн.
— Возможно, произошедшему есть какое-то объяснение, — мягко начал Худ, стараясь сгладить резкий тон друга и вызнать правду. — Мистер Пай, почему вы написали заклинания именно так, как в пьесе, а не иначе?
— Честно говоря, их сочинил не я, — наконец признался Пай.
— А кто же? — спросил Фаэторн.
— Ведьма.
— Значит, я и вправду попал под действие темных чар, — застонал Лоуренс, хватаясь за голову.
— Но, мистер Фаэторн, ведь это произошло совершенно случайно, — залепетал Пай. — К тому же заклятия были наложены ненадолго, и вы быстро поправились…
— Это не оправдание. Сначала меня трясло от лихорадки, потом я грохнулся посреди церкви, но все это ничто по сравнению с унижением, которое я пережил, когда Барнаби Джилл спер мою заключительную реплику в «Двойной подмене». Чума на ваше колдовство! — прорычал он. — Вы лишили меня голоса!
— Который, однако, вскоре к тебе вернулся. — Худ пытался успокоить друга.
— Не напомнишь, как это произошло?
— Ты выпил снадобье матушки Пигбоун.
— Кто такая матушка Пигбоун? — навострил уши Пай.
— Еще одна ведьма, — прорычал Фаэторн. — Какой толк от пьесы, если я под занавес превращусь в калеку? Я думал, ученик дьявола — Дэйви Страттон, но теперь вижу, что имя ему — Эгидиус Пай.
— Все еще можно исправить, — пискнул Пай.
— Да уж постарайтесь, сэр. Я как-то не горю желанием лишиться зрения.
— Тогда мы перепишем заклинание, которое наводит на вас слепоту.
— А как насчет остальных заклятий? — поинтересовался Худ.
— То же самое. Переделаем их, и они утратят свою силу. Понимаете, — признался Пай, — когда я сел за пьесу, я думал, что волшебства не бывает и колдуны — это просто шарлатаны, которые морочат головы простакам. А потом я встретил женщину, утверждавшую, что она умеет плести заклинания, и я засомневался в своей правоте. Было в ней что-то такое, что лишило меня уверенности. Именно ее я представил в пьесе Черной Джоан, слегка приукрасив. — на самом деле ее нрав куда неприятнее.
— И она научила вас наводить порчу?
— Да, мистер Худ, и немало с меня за это содрала.
— Нельзя сказать, что вы выкинули деньги на ветер. Ее заклятия обладают страшной силой.
— Если в ваших несчастьях виновата пьеса, — сказал Пай, — позвольте принести вам мои самые искренние извинения. Я немедленно внесу правку и лишу заклинания силы. Беды лорда Мэлэди вас больше не затронут. Дайте мне пьесу, и я переделаю ее так, что вам будет нечего опасаться.
