Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды
— Как же надоела их суета, — сказал Джек Лео, когда женщина удалилась. — Я знаю, что они руководствуются наилучшими побуждениями, но как же мне надоела их суета…
МИДужасно нагнетает атмосферу, понимаешь. Сплочение, вот как они это называют. Сплочение перед лицом врага. Сраный «Гэтлинг» заел, оборона прорвана, а они, мать их, сплачиваются. — Он отвернулся, взглянул на пианино с семейными фотографиями, на окно, за которым начинался внешний мир. На муху, бившуюся головой об оконное стекло с отчаянным упорством. — Ты знал, что у нее был ключ? — внезапно спросил Джек.
— Ключ?
— От твоей квартиры.
Лео, неожиданно для самого себя, тщательно подбирал ответные слова, взвешивая возможные последствия сказанного. Он не мог разобрать подтекст ситуации, не понимал ее нарочитой обыденности, к тому же его смущал оттенок фамильярности.
— Наверное, остался с тех пор, как вы помогали мне переехать.
Джек кивнул.
— Понимаешь, квартира была заперта. Полицейские привели портье, чтобы тот открыл замок. А на столе они обнаружили ключ. Конечно, тогда они назвали это несчастным случаем. Так мне заявили в магистрате. Кстати говоря, она хочет с тобой поговорить.
— Кто?
— Следователь, Лео. Следователь. — Джек говорил необычайно терпеливо, как будто имел дело с недалеким ребенком.
— А ты не считаешь, что это был несчастный случай?
Он улыбнулся, как подобает улыбаться дипломату, выигравшему очередное очко в переговорах.
— Дорогой мой Лео, — тихо вымолвил он, — я знаю, что это не был несчастный случай.
— Ты это знаешь?
Джек взглянул на него. Интересно, подумал Лео, что в этот момент творится в его голове, что скрывают эти глаза? Что происходит в серой желеобразной массе, скрытой за красивым высоким лбом? В исповедальне лица не видно, Видишь лишь тусклую тень, которая изливает душу, но не показывает своих очертаний. Знаешь только пол. И социальное положение. Иногда, не всегда, угадываешь образование и уровень умственного развития. Но никогда не видишь лица — эту маску панического страха и стыда.
— Странно, что она никогда тебе об этом не говорила, — сказал Джек. — Вы ведь были так близки… Я думал, она доверит эту тайну своему лучшему другу, отцу-духовнику…
— Какую тайну?
— Мэдди уже не в первый раз пыталась покончить с собой. Ты разве об этом не знал? Не знал? Разве она не рассказывала об этом своему духовнику? — Он хихикнул. На лице Джека преобладали два цвета: белый и серый, — сочетание горя и отчаяния, но говорил он с интонацией дружелюбной, покровительственной, с интонацией Винчестера и Кембриджа, с интонацией человека, который долгие годы был на высоте, не прилагая особых усилий. — Мэдди не нужны были утешительные слова из уст священника. Она была больна, Лео. Ей нужен был врач, психиатр, но она, разумеется, и слышать об этом не желала. Поэтому она нашла замену в твоем лице. И даже не рассказала тебе…
Лео попытался что-то ответить, но Джек его перебил. Внутри он, казалось, клокотал от нетерпения, как будто стоял на той самой улочке и, глядя на охристое здание, видел, как женщина балансирует на парапете, на высоте в пять этажей, на фоне неба. А он просто стоял и смотрел, ожидая, пока она сделает шаг в бездну.
— Мэдди выжила после шести попыток самоубийства, Лео. Чаще всего это были таблетки. Один раз она резала запястья — вернее, одно запястье, на оба ее не хватила. Также имел место инцидент с привлечением алкоголя и одного из моих галстуков, обмотанного вокруг шеи. Об остальном догадайся сам. Но, в основном, она пила таблетки. Она однажды сказала мне: «Ты, наверно, думаешь, я просто дурачусь, да? Думаешь, что я пытаюсь привлечь к себе внимание. Но рано или поздно я доведу дело до конца». Вот что она сказала. А теперь ей это удалось.
Последовало долгое молчание. Джек смотрел Лео прямо в глаза, улыбка сошла с его лица, как снег, растаявший на голой черной земле. Был ли в этом взгляде упрек? Мог ли Джек Брюэр винить Лео Ньюмана, невинного Лео Ньюмана, наивного Лео Ньюмана?
— Она была больна, Лео. Бы, священники, все такие тупые? Знаешь, я никогда не верил, что исповедь помогает людям. Мне всегда казалось, что это сродни гранате в руках ребенка. Она была больна. Депрессивный психоз, называй как хочешь. Половину жизни она провела на грани отчаяния, а вторую половину — в идиотском воодушевлении, как пятилетняя девочка на именинах. Как девочка, которая на именинах переволновалась, и теперь ее тошнит. Вот только Мэделин была взрослым человеком и потому не блевала на ковер. Вместо этого она просто трахалась с другими мужчинами. — Он замолчал, как будто для вящего эффекта. Как будто выжидал, пока его слова достигнут намеченной цели. — Об этом она тебе тоже не рассказывала? Не описывала все это с обилием грязных подробностей? Наверное, нет. Наверное, это не входило в список тех прегрешений, за которые люди казнятся в исповедальне. Возможно, она и своего ручного священничка тоже трахала.
Лео поднялся. Казалось, земля уходит у него из-под ног. Ему пришлось потратить некоторое время, чтобы восстановить равновесие.
— Ты пережил страшное горе, Джек, — сказал он. — Ты взвинчен, ты страдаешь и сам не понимаешь, что говоришь. Мы с Мэдди были друзьями, и тебе это известно. Близкими друзьями. — Почему же ему было так легко врать, врать не напрямую, а косвенно, окольными путями? Почему слова проявляли такое послушание? Лео еще постоял, ожидая, пока его оценка случившегося дойдет до Джека, после чего развернулся и направился к двери, оставив Джека в гостиной наедине с самим собой. Служанка выглянула из кухни, проверить, что там происходит, но тут же скрылась опять. Лео отпер дверь. Стыд прокатился по его телу леденящей волной, чувство вины и чувство стыда одновременно, причем одно переходило в другое. Оба чувства отрицали возможность искупления, ибо одного необходимого человека недоставало, один человек исчез в смертоносном прыжке.[89] Она трахалась с другими мужчинами. Лео вышел на лестничную площадку и запер за собой дверь. Она шлепала босыми пятками по его памяти, и ее ягодицы нелепо переваливались при ходьбе. Она повернулась к нему, и темная, неопрятная дельта волос говорила ему о вещах, которые он не способен был постичь. Он даже вымолвил ее имя, спускаясь по лестнице, как будто она могла ему ответить и все объяснить. «Мэделин, — прошептал он. — Мэделин».
В тот вечер Лео снова отправился на узенькую улочку за дворцом. Цветы по-прежнему были там, но успели пожухнуть и истрепаться, представляя собой теперь лишь жалкую кучку желтых и красных лепестков. Он посмотрел наверх, на выжженную охру стены, на тающие линии перспективы, что сходились у далекого парапета. Интересно, что происходит, когда летишь вниз? Всего-навсего несколько секунд. Решение принято, дело сделано. Своего рода логическое завершение. Но что же происходит на протяжении этого мгновенного падения? Какие посещают мысли. О ком? Он видел, как она болтает ногами в воздухе. Видел, как развевается ее юбка. Нечаянный проблеск белого бедра. А потом — удар. Что-то мягкое, тяжелое. И все ломается внутри…
12
Следователь внимательно рассмотрела удостоверение Лео, сверилась с фотографией и несколько раз в задумчивости перечитала графу «профессия»: sacerdote.[90]
— Prete, — сказала она, и в ее голосе послышалась едва заметная нотка презрения.
— Да, священник, — согласился Лео.
— Кем вы приходились англичанке?
— Другом.
Офис находился на верхнем этаже здания министерства, откуда открывался чудесный вид на платановую посадку и реку, неспешно катящую свои темные воды. Сама следователь была женщиной умной и живой: ей не терпелось покончить с текущим делом и перейти к следующему. Папки манильской бумаги стопкой лежали на ее рабочем столе. В углу комнаты, отгороженный какими-то коробками, сидел мужчина за текстовым процессором. Слышался перестук клавиш.
— Где вы находились, когда она погибла?
— Я был за рубежом. В Англии.
— Вы можете это доказать?
— Доказать?
— Вы можете предоставить доказательства вашего отъезда из страны именно в это время?
И внезапно, так внезапно — прежде чем опомниться — Лео понял, что его тоже подозревают.
— Разумеется, я могу это доказать.
— Как?
Он растерянно оглянулся по сторонам. А как люди обычно доказывают что бы то ни было? Откуда знать, что и когда случилось? Как узнать, кем был человек по имени Юдас и кем он приходился Иешуа?
— Авиабилеты. Господи, да люди… Люди, с которыми я общался в Лондоне. — Лео вспомнил о епископе, и сердце его предательски екнуло. Продолжался стук клавиш: несмелое напоминание о том, что его доказательства фиксируются. Следователь опустила глаза, чтобы изучить некую бумагу — по всей вероятности, рапорт. Голос ее был нейтральным, безразличным, как и у любого бюрократа.
