Цветок мертвецов - Ольга Михайлова
…Во внутреннем саду дворца возвышался павильон Осудзумисё. Старший государственный секретарь Инаба Ацунари сидел в зале Церемоний. Секретарь выглядел намного старше Абы Кадзураги, был полней и дородней. Его вальяжная солидность внушала почти суеверное уважение. Лицо — умное и приятное — имело в себе, однако, что-то от хищного зверя. Чиновник казался немногословым, но Тодо сразу почувствовал, что Инабу довольно легко вывести из себя. Он тоже, как и Абэ Кадзураги, метнул на Наримаро недоброжелательный взгляд. Принц в ответ просто опустил глаза. Но Тодо не показалось, что секретарь испуган. Тодо подумал, что Инаба похож именно на чиновника, а не на флейтиста, и снова вспомнил рассказ принца. Тут почти всё сходилось. Почти. Такие люди, как Инаба, тяжело прощают и ничего не забывают. Позор перед императором он запомнил бы надолго. Внимательно взглянув на Ацунари, Тодо согласился с Наримаро и в том, что такой человек едва ли способен на импровизацию. И не только на флейте.
На вопросы Хатакэямы о Харуко Инаба ответил, что пока не под следствием. Был ли близок с убитой фрейлиной? Писал ли ей письма? В ответ на все эти вопросы Ацунари послал спрашивающих к чёрту. Какое кому дело до его отношений с какой-то фрейлиной? Он пишет десятки писем в день по служебным и по личным делам. По первым — готов отчитаться, по вторым — никто не смеет спрашивать у него отчёта.
Знает ли о ещё двух убийствах?
— Да, разумеется, слышал, сегодня утром слух об этом разнёсся по всему дворцу.
Что он скажет по этому поводу?
— Что в Павильоне Глициний открылись три новые вакансии. Что тут ещё скажешь-то?
Инаба, очевидно, не отличался тактом, был неоправданно груб. И не стоило ждать, что такой человек всерьёз занервничает — нервы Ацунари были как канаты, и он был абсолютно уверен, что все вокруг устроены точно так же. Все жалобы такие люди считают пустыми капризами. Но почему он тогда пытался покончить с собой? И что, если основания для суицида лежали где-то в личных делах Инабы и никак не были связаны с происшествиями, описанными Наримаро?
…В театральной мастерской они нашли Юки Ацуёси. Младший секретарь ведомства церемоний, в отличие от Инабы, казался способным на любую импровизацию. Темпераментный и своевольный, Юки явно относился к тем, кого звали «ветром и потоком». Ацуёси не был красив, но вполне годился на роль первого любовника-сердцееда: был стройным, белокожим и настолько подвижным, что немного напомнил Тодо мартышку. Однако за внешней суетливостью Ацуёси чувствовалась точность и даже отточенность жестов.
Юки не отвёл глаз от принца Наримаро, но несколько секунд пожирал его жгучим взглядом, исполненным выражения, которое Тодо не смог прочитать. Но это явно была не ненависть, скорее гневная неприязнь. Наримаро же смотрел на сцену вдали зала и вообще не обратил никакого внимания на Юки Ацуёси.
На вопросы Юки ответил с полной искренностью. Фрейлину Харуко он знал несколько лет. Увы, его сердечные пристрастия непостоянны, он склонен менять женщин очень быстро, не замечая, что разбивает немало сердец. Впрочем, кому нужно постоянство? Он всегда гордился тем, что даже короткий его роман был ярким и полным страсти, радовал его подруг приятными неожиданностями и непредсказуемостью. Но с Харуко он встречался достаточно долго: она была хорошенькой, а он весьма ценит красоту.
Писал ли он ей письма? Разумеется. Поэзия — одна из семи благородных страстей самурая. Ещё в отрочестве он услышал, что самурай, вынужденный покончить с собой, по древнему обычаю должен перед ритуальным самоубийством составить прощальное стихотворение. О, как это потрясло его тогда! Он тоже воображал себя самураем…
Что? Не пытался ли убить девушку? С чего бы? Ревность? Но она совершенно неуместна в том, кто сознает, подобно ему, собственную привлекательность. Он никогда не сковывал женщину рамками верности. Это удел примитивных людей. Он свободен сам и позволяет другим быть свободными.
Что? Слышал ли о гибели двух фрейлин? Митико и Ванако? О, но они вовсе не красивы! Нет, такое не для него.
— Я — любитель красоты, — уверенно провозгласил Ацуёси. — Пусть дурочка, но чтобы была миленькой. Конечно, вдвойне великолепно, когда девушка образована, может написать изящное послание, подобно божественной Сей-Сёнагон или блистательной Оно-но Комати. Но там, где всё получить невозможно, умный человек довольствуется смазливой мордашкой.
Ацуёси артистично коснулся пальцами высокого лба.
— Но по натуре все женщины испорчены, увы. Они глубоко эгоистичны, правильного Пути не ведают и легко поддаются заблуждениям, а что касается искусства вести разговор, то они не отвечают, когда их спросишь, однако выбалтывают секреты, когда их о том даже не спрашивают. А если кто-нибудь считает, что их превосходство над мужским умом заключается в мастерстве пускать пыль в глаза, тот не знает, что все женские уловки обнаруживаются с первого взгляда. Женщина — существо неискреннее и глупое. Всяческого сожаления достоин тот, кто добивается благосклонности женщины, подчиняясь её прихотям, — тараторил он, не умолкая, потом вдруг опомнился. — Однако я должен просить прощения — сегодня премьера в нашем императорском театре, надо ещё немало поработать с артистами.
Когда они ушли из театра, Ясухидэ сказал, что микадо и его супруге нравятся пьесы Юки. Микадо распорядился даже издать сборник его творений, и книга уже поступила в императорскую библиотеку.
…Едва увидев издали в Кабинете министров Минамото-но Удзиёси, Тодо подумал, что уже получил всё нужное, и ему нет никакого смысла задерживаться здесь дальше. Тодо помнил Удзиёси по злобному описанию Наримаро, и сейчас увидел перед собой кривоногого карлика с неприятным одутловатым лицом. Никто из молодых фрейлин никогда бы не влюбился в этого человека, решил он и тут же подумал, что Кудара-но Харуко подлинно была неразборчива, если пустила к себе в спальню подобное существо. Допрос его Тодо прослушал и не обратил никакого внимания на то, как Минамото Удзиёси смотрел на принца. Всё это, он был уверен, не имело никакого значения.
…Во дворце Сэйрёдэн имелось много комнат разного назначения. В одной из них находился императорский архив. В этом здании установили «поющие полы» — «наруита»: даже при самом осторожном шаге они издавали тонкий скрип. И едва они спустились в архив, Тодо понял, что и это излишне: от долгих ночных бдений над книгами его глаза архивариуса Отомы Кунихару почти ослепли, руки поражены подагрой и сильно опухли.
Если когда-то он мог быть обаятельным, то с годами превратился в несимпатичного зануду, сделался холодным и необщительным. Казалось, архивариус постоянно живет в ожидании грядущих бед,
