Зверь в Ниене - Юрий Фёдорович Гаврюченков
Пастор Фаттабур утёр холодный пот рукавом рясы и перекрестился.
После того, как Господь услышал молитвы и прислал Малисону письменное указание, а потом и брата, купец больше не сомневался, что найдёт антихриста и с божьей помощью покарает Зверя — за всё зло, за кровь невинных, за свою порушенную жизнь.
— Я буду ловцом Зверя, — в тот же день пообещал купец в «Медном эре», и многие слышали его зарок.
На следующей неделе в Ниене случилось чудо — дождь прекратился!
Малисон решил не упускать счастливый случай. Усадил Аннелису в лавку, вместе с Фадеем отмыл пивную бочку и, пригнав от бордингауза телегу Петровича, отвёз на поварню.
Йенс Брауэр построил курную избу выше по течению Свартебек, чтобы пожар, который легко мог случиться от постоянно горящих огней, не затронул город. Место было удобное — чистая вода и рядом деревеньки, с которых приходила работать на подёнщину всякая ижора. Оная же ижора растила ячмень и собирала хмель. А при поварне жили три бобыля. Один слепой, который знатно нюхал солод и зерно, да пробовал сусло, другой глухой и третий немой — они кололи дрова, лили, размешивали и топили за еду, платье и далер в год.
Бобыли были хмельные и толстые от пивного подонка. Саму барду с поварни задёшево покупали в соседних деревнях и ею откармливали свиней. Свиньи у той ижоры росли в сытости и достатке — довольные, дородные, жирные, да вкусные. Так бы всем жить!
— Браумейстер Йенс!
— Герр Малисон!
Купцы обнялись пуще родных братьев.
— А что это с вами за работник? Он на вас похож.
— Похож? А это мой брат! Его зовут Фадей.
— Герр Мальцев? — вежливо спросил Брауэр, который давно всё знал по слухам и предполагал видеть родственника купца в городской общине. — Добро пожаловать к нам!
Он говорил на платтдойч, которого Мальцев не понимал, но уловил в голосе радушие и охотно кивнул.
Коротконогие пузатенькие бобыли в засолодевших колом рубахах выходили из поварни, испуская пар от плечей, и кланялись.
— Заходи, я тут сварил!
— В избу не пойдём, — сказал Малисон, ибо к вечеру подмораживало. — Там баня.
— Выноси горяченького сюда! — распорядился пивной мастер.
Слепой и немой вынесли по паре кружек и поставили на вкопанную в землю бочку под раскидистой ивой, пока глухой шурудил дровами. Бобыли остались стоять на подхвате, ожидая распоряжения господ. Покачивались и рыгали, воротя носы от пивного духа. Если бы им предложили, они бы не захотели.
Малисон толкнул локтём Фадея и сказал по-русски:
— Накатим, брат!
Новый навар отдавал тем мимолётным духом, который бывает только в свежесваренном пиве и быстро уходит в небо к ангелам, стоит лишь пиву немного остыть.
— Как всегда, герр браумейстер! — отметил Малисон.
— С Божьей помощью!
— Зер гут, зер гут, — сказал Фадей, но его никто не расслышал.
— У тебя очень хорошее удалось, но я бы хотел купить тёмного, — Малисон поправил рубаху за пояском, чтобы попустить брюхо.
— Бери и это пока свежее, — предложил пивной мастер.
Малисон поразмыслил. Отхлебнул ещё и ещё поразмыслил.
— Возьму две бочки, — прикинул он на разрост дома, аннелисины детишки должны были прибыть. — Одну тёмного, одну малого.
— А нового? — немедленно спросил Йенс.
— Нового не надоть, — сказал Малисон. — Оно у тебя столовое, а мне детей поить надо. Такое-то застоится и прокиснет у меня.
— Малое как вода, — сказал Йенс. — Уйдёт за неделю.
— Да… Десяток вёдер — не колодезь, — рассудил купец.
— Ведь все пьют. Ты у Дохлого брал, а теперь за ту же цену возьми у меня, — браумейстер Йенс к исходу дня был изрядно распробовавшимся и не чуял цеховых правил.
— А, давай! — согласился Малисон. — Возьму три бочки, а пустую мне зачти. Те две не верну, они прогнили. Я их на дрова пустил.
— А эта тоже старая.
— Я у тебя три беру!
— Идёт в зачёт, — решил пивной мастер и приказал слепому: — Готовь тёмного, малого и нового.
Слепой молча умёлся, будто не слышал приказа, а воспринял его незримо. Он лучше всех умел считать в уме и понимать намёки.
— Нам повтори, и возчику поднеси, — приказал Йенс немому. — А то он заскучал. И давайте грузить, слышал чего?
Немой кивнул и пошагал к дверям, из которых валил духмяный пар, будто ожидая тяжёлой работы. Фадей посмотрел ему вслед как будто с завистью.
Смеркалось, и вот-вот должен был пойти дождь, но он не начинался. Почему? Бог весть.
Малисон распустил мошну и принялся выкладывать на бочку монеты. Одну, другую, третью, много.
— Пиво варится — марка валится! — как увидел серебро, так и расцвёл мастер Йенс.
— Будем, — поднял кружку Фадей.
Купец отсчитал деньги, которые взял с запасом. Их оказалось впритык.
Теперь всего было впритык.
— Ну, что, герр Малисон, зверя-то поймал? — как бы невзначай спросил Йенс, стрельнув глазами на Фадея.
— Поймаю, — купец отхлебнул пива. — Никуда Зверь от меня не денется.
— У нас тут люди пропадают.
— Да они постоянно пропадают, — сказал Малисон. — Новые приходят. Ничем не лучше.
— Это точно, — сказал браумейстер Йенс, бросил взгляд на Фадея и повторил. — Это точно.
И тогда Малисон, выпятив пузо, поднял крухан:
— За холод, солод и совесть пивовара!
За совесть выпили бесспорно.
Бобыли загрузили. Во дворе с Петровичем спустили бочки с телеги, закатили в подклет и установили в дальнем углу на своём месте.
Управились вовремя.
Основательно зарядили дожди, как это бывает в осеннем Ниене — недели без остановки — и на службы преподобного Фаттабура начали собираться толпы. Обновлённая кирха была полна полнёшенька. Заявлялась не только паства, а вообще все, чтобы потолкаться и посудачить, даже если не очень понимали язык проповеди. Аннелиса любила ходить послушать. И если раньше служанка держалась поодаль от Малисона и Айны с детьми, то сейчас она сидела с ним рука об руку. Брак их негласно считали делом уже решённым.
Каждое воскресенье Малисон повадился брать с собой и Фадея. Чем раньше соседи начнут считать его своим, тем для всех лучше. Он намекнул преподобному Фаттабуру, что паству ждёт прибавление, и встретил тёплую поддержку. В это воскресенье пастор много говорил о блудном сыне, о раскаявшемся разбойнике и о том, что для Господа возвращение в лоно грешника значительно ценнее безупречного праведника.
— Вот, пребывает среди нас дитя божье, ненамеренно согрешившее.
Малисон толкнул локтём Фадея, тот встал на всеобщее обозрение и повесил нос.
— Он такой же наш брат и обещает стать добрым христианином, — благожелательно растолковал пастор. — Стопы его направил Господь, чтобы он пришёл
