Ирина Глебова - Пока не пробил час
Через полгода после смерти Владимира у Любочки были именины. Никакого праздника она не устраивала, просто скромно приняла лучших друзей – Макаровых, Кондратьевых и доктора Панина с женой. Часа через два Макаровы откланялись первыми: Анатолий извинился, что сегодня у него ночная проверка постов. Любочка провожала их в прихожей. Вера вспомнила – что-то забыла сказать кузине, Ираиде Кондратьевой, вернулась в комнату. Любочка с Анатолием остались наедине, и она вдруг сказала:
– Я поеду ночевать в другой дом, на дачу. Спать не лягу – буду тебя ждать. – Ее глаза блеснули, и у него заколотилось сердце. – Придешь…
Последнее слово она произнесла так, что непонятно было: спрашивает или утверждает. И тут же порхнула в комнату, навстречу идущей Вере… И он, конечно же, пришел…
Да, он помнит тот разговор. Разве только тот? Он помнил каждую их встречу, каждое слово, произнесенное хриплым шепотом, со стоном или со смехом… Но тот разговор теперь он помнил особо. Любочка лежала в постели, слегка натянув на себя простыню. Вот именно – слегка, так, что оставались обнаженными нога, бедро, изгиб спины, чуть приоткрывалась грудь… Она была опытной женщиной и знала – такая скромная, словно случайная обнаженность возбуждает куда сильнее, чем полная нагота! И у Анатолия вновь помутнело в глазах, вновь неодолимо потянулось к ней все его тело, вся его плоть! Хотя и десяти минут не прошло, как они, обессиленные, разжали объятия – а вот же он снова готов отдавать и отдаваться… Он сдернул простыню и увидел ее затвердевшую, налитую желанием грудь… Она тоже вновь потянулась к нему, тут же, застонав, протянула руки… Он сам произнес ту первую, роковую фразу – так много чувств переплелось, так хотелось их выразить:
– Бедный Владимир! Я завидовал ему, но сам себе в этом не признавался. А ведь если бы он не умер, между нами так бы ничего и не было… Сейчас я не могу себе этого даже представить!
– Глупенький! – Любочка засмеялась своим особенным смехом, который появлялся у нее только в такие минуты. – Так бы я и позволила тебе быть просто другом! И так слишком долго терпела.
– Нет, моя милая! – Анатолий медленно провел ладонью по ее прохладной, мраморно-гладкой коже. Как бы ни было им горячо, ее тело всегда оставалось прохладным – поразительно! – Если бы Владимир не умер, я бы никогда не стал твоим любовником. Офицерская дружба – превыше всего!
– Вот я о том и говорю… – Ее голос стал томным, протяжным. – Я знала, что ты не переступишь через моего мужа… Через живого…
Анатолий сел. Голову пронзила резкая боль. Любочка глядела на него безбоязненно, многозначительно, в зрачках мерцал отблеск свечи…
– Что ты хочешь сказать?
– Как раз то, о чем ты подумал!
– Люба! – Он сам не заметил, как схватил ее руку выше локтя, сжал. – Разве Владимир умер не своей смертью?
– У-у, да ты поверил! – Женщина преобразилась мгновенно: она смеялась, как шаловливый ребенок, глаза игриво сверкали. А кулачок шутливо бил по его руке. – Пусти, деспот, мне больно!
Он стал целовать ее покрасневшую руку, самому стало смешно, весело.
– Признаюсь, ты напугала меня! Я на миг поверил, даже подумал: «Как же ты его извела?»
– Очень просто… Отравила! – Она опять смотрела серьезно, таинственно. – Каждый день подмешивала понемножку в еду… одно снадобье, он даже не замечал… Не могла же я допустить, что ты будешь мне только другом…
И опять у него остановилось сердце, потом резко заколотилось: «Господи, а ведь и правда! Вдруг правда?»
А Любочка уже вновь смеялась, в изнеможении катаясь по кровати:
– Поверил! Опять поверил! Что, хорошая я актриса?
Смена обликов была у нее поразительно мгновенной. Анатолий долго молча смотрел на нее, приходя в себя. Сказал хрипло:
– Гениальная. Театр много потерял. Ну а что же в самом деле?..
Она потянулась к нему, прильнула, стала водить пальчиками по телу…
– Думай как хочешь. Как тебе больше нравится…
Это был первый такой разговор, и тогда Макаров пережил настоящее потрясение. После Любочка еще не раз дразнила его подобными намеками, но он уже относился к ним спокойно. Все-таки он не мог всерьез поверить в то, что Люба убила мужа. Не верил до сегодняшнего дня. Во-первых, потому что об этом сказал Петрусенко – додумался-таки! А во-вторых… Теперь он и сам знал, что убить человека не так уж и трудно.
Не трудно… Особенно когда все продумано и просчитано заранее – как было уже во второй раз. И все же – чего он не предусмотрел? Все пошло не так, вкривь и вкось, когда этот мальчишка, Юлиан, не явился ночью. Пришлось все перестраивать на ходу, импровизировать, а в основном – просто пустить на самотек, крепко надеясь на то, что уж его-то, исправника, никто не заподозрит!.. Хотя и понимал, что в наспех перекроенной схеме – уйма прорех. А все-таки о главной не догадывался до последней минуты – об этом чертовом Юлиане, откуда он только взялся на его голову! Ну не пришел он той ночью, не подставил себя, как было задумано, – ладно! Так ведь теперь выходит, что все-таки он был там, видел… Все видел! Иначе откуда ему было узнать о тайном узле бурятского улуса хана Эрдэна.
Теперь Кокуль-Яснобранский стал опасен, очень опасен. И Макаров, сидя у себя в кабинете после разговора со следователем, совершенно ясно понял: Юлиана нужно уничтожить. Проще всего – убить. И тем самым решить сразу две свои проблемы: устранить свидетеля и убрать соперника. Ведь Наденька Кондратьева – еще одна его боль. Нежная, мучительная сердечная боль…
19
Викентий Павлович знал, что вчера городовой Зыкин дежурил до поздней ночи. Значит, сегодня в этот час его можно застать дома. Вероятно, Алексей Мартынович еще отдыхает, но ничего – придется его потревожить. Следователь уже понял характер своего нового приятеля: преданный служака, добросовестный, любящий свое дело. Уж он-то поймет – такова полицейская служба. А ему нужен именно Зыкин, который по стечению обстоятельств и без того уже много знал и умел держать язык за зубами.
Он не стал расспрашивать про адрес городового, просто заглянул в служебные реестры. Быстро нашел на тихой улице скромный дом с небольшим двором и садом в пять фруктовых деревьев. Верхом на заборе сидел мальчик, а другой, невидимый, дергал его снизу за ногу и спрашивал:
– Ну что там? Что видно?
– Ты Миша или Тимоша? – спросил Викентий Павлович. – Отец дома?
Мальчик кивнул, спрыгнул и побежал отворять калитку. Второй уже мчался в дом звать отца.
Петрусенко не стал присаживаться к столу – поблагодарил радушную хозяйку. Извинился:
– Я по служебному делу. Вы уж простите, ненадолго заберу Алексея Мартыновича…
И, уединившись с Зыкиным, объяснил ему, что нужно делать. А нужно было, чтобы Зыкин, облачившись в форму, разыскал Юлиана Кокуль-Яснобранского и доставил его к следователю. Но не в полицейское управление, а в гостиницу, где проживает господин Петрусенко, в кабинет управляющего гостиницей. Именно там следователь проведет приватный допрос молодого человека – допрос, о котором пока что никому постороннему знать не нужно… Подобное деликатное задание Петрусенко может доверить только ему, Зыкину. Во-первых, городовому уже известны некоторые секретные моменты расследования. А во-вторых, Алексей Мартынович и Юлиан как бы немного знакомы, и это должно немного сгладить формальности.
– Если Кокуль-Яснобранский не захочет идти – а такое вполне может случиться, – вы скажите ему вот что… Следователь, мол, хочет поговорить о происшествии в имении Голицыных! Запомнили?
– Запомнил, слово в слово запомнил, господин следователь, Викентий Павлович! Доставлю вам паныча в лучшем виде!
На лице у Зыкина расплывалась довольная улыбка, он был горд, что оказался доверенным лицом знаменитого следователя. Но Петрусенко поспешил охладить его пыл:
– Нет-нет, Алексей Мартынович, давить на Юлиана не следует. Он сам пойдет, после этой фразы – уж непременно. Вы даже не провожайте его до гостиницы, он ведь не арестованный. Просто четко объясните ему, где я его жду. И после этого вы свободны.
Когда он выходил, босоногая румяная девочка с толстой косой встретилась ему на крыльце.
– Это ваша Танюша? – обернулся Викентий Павлович к Зыкину. – Хороша, красавица!
Девочка зарделась, а Зыкин счастливо заулыбался…
Кабинет, где ожидал Викентий Павлович, располагался на первом этаже гостиницы, рядом с входом в ресторан. Управляющий уступил его следователю на время – об этом они договорились еще с утра. Петрусенко пил кофе и делал какие-то записи в блокнот, когда в дверь постучали. Кокуль-Яснобранский вошел в комнату, всем своим видом стараясь показать, что прямо-таки делает одолжение следователю. Он был одет изящно, с безукоризненным вкусом – летние светлые брюки, рубашка апаш, легкие туфли, он и выглядел поздоровевшим, загорелым, беззаботным… Вернее, ему хотелось таким казаться.
