Фрэнк Толлис - Смертельная игра
— Я не думаю, что бывший управляющий театром мог, просто работая на оружейном заводе, приобрести больше знаний в области баллистики, чем наши полицейские эксперты. По-моему, это невозможно. И с какой стати виновный человек стал бы делать такие признания?
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь, он сказал, что убил бы Шарлоту Лёвенштайн, если бы у него была такая возможность?
— А может быть, он этого и добивался, Оскар? Ввести нас в заблуждение, притворяясь честным?
— Нет, я так не думаю. Кроме того, чем больше мы узнаем о Брауне, тем более он становится похож на преступника. Ты согласен?
Либерман не ответил.
— Очевидно, что он был любовником и сообщником фройляйн Лёвенштайн, — продолжал Райнхард. — И так как он был иллюзионистом, то вполне мог проделать все эти трюки на месте преступления. Ты же сам настаивал на том, что это все фокусы.
Либерман продолжал молчать.
— Для этого человека нет ничего святого, — обвинительная речь Райнхарда становилась все более пылкой. — Вспомни, например, как он пользовался доверчивостью этой несчастной белошвейки. Это просто подло. Он вспыльчивый человек, и кроме того, его никто не видел с той ночи, когда была убита фройляйн Лёвенштайн.
Либерман прикусил нижнюю губу и недоверчиво хмыкнул, все еще не соглашаясь с собеседником.
— Что? — спросил Райнхард, которого немного раздражало упрямство друга.
— Я все-таки еще не до конца понимаю.
Райнхард жестом попросил Либермана продолжить.
— Мы должны понять, какие у Брауна были мотивы, — сказал Либерман. — Что ему было нужно? Что он выигрывал от ее смерти?
— Деньги. Ведь сбежал же он с деньгами Рохе.
— Но убийство — это совсем другое дело. И потом, вряд ли фройляйн Лёвенштайн можно назвать богатой.
— Может быть, это было как-то связано с беременностью, с будущими детьми.
— Беспринципные люди редко утруждают себя беспокойством о своих незаконнорожденных отпрысках.
— А вдруг он убил ее под влиянием эмоций во время одной из ссор?
— Невозможно. Фокусы требуют подготовки.
— Тогда мотив нам все еще неизвестен, но мы узнаем его, когда поймаем Брауна.
— При всем моем уважении к тебе, Оскар, так нельзя. — После небольшой паузы Либерман добавил: — Это слишком примитивно. Нельзя выдавать желаемое за действительное, если хочешь прийти к правильному решению.
Райнхард подавил улыбку, но не смог удержаться и насмешливо поднял брови. Либерман взял свой стакан и, аккуратно взболтав в нем коньяк, вдохнул насыщенный аромат.
— Есть еще кое-что, — продолжал он. — Почему Браун сбежал, как обычный уличный воришка, запутав таким хитроумным способом полицию? Этим он только навлек на себя подозрения.
— Возможно, он передумал, разуверился в созданной им иллюзии, решил, что она никого не обманет.
— Да нет, вряд ли.
— Бывает, что люди ведут себя непредсказуемо, — сказал Райнхард. — Ты, как никто другой, должен это понимать. Мы не всегда можем найти изящное решение.
— Это верно, — ответил Либерман, — но я твердо убежден в том, что самые изящные решения являются также правильными. Хочешь еще сигару, Оскар?
Перед тем, как воспользоваться этим предложением, Райнхард вытащил из кармана фотографию, которую передал Либерману. — Вот, взгляни.
На снимке был красивый чисто выбритый мужчина около тридцати лет.
— Отто Браун?
Райнхард закурил, выпустил несколько облачков голубого дыма, пока табак разгорался.
— Мы взяли ее у театрального агента, который представлял этого негодяя в то время, когда тот выступал со своими магическими номерами в «Дунае». Фотография довольно старая, но сходство очевидно. Я приказал ее размножить и разослать в отделения полиции по всей стране.
Либерман внимательно рассматривал портрет, повернув его к свету, идущему от камина.
— Итак, что вы можете сказать про лицо этого человека, герр доктор? Заметили что-нибудь интересное?
— Оскар, — сказал Либерман, его лицо приняло обиженное выражение, — ты подозреваешь меня в занятии псевдонаукой, своего рода гаданием, не лучше хиромантии.
— Я думал вы, доктора, используете физиогномику?
— Многие разделяют теорию Ломброзо о том, что можно вычислить преступника по расположению его ушей или размеру челюсти. Но я лично мало с чем согласен в этом учении. — Либерман показал Райнхарду фотографию. — Посмотри на него. Ты видишь признаки животного происхождения на его лице? Атавизмы? Я не вижу. Я даже пойду дальше и скажу, что его внешность говорит как раз об обратном. В чертах его лица есть нечто благородное. Он больше похож на поэта-романтика, например на молодого Шиллера, чем на мошенника. Нет, Ломброзо не прав. Нельзя распознать преступника по форме его носа или рта. Значение имеет только его сознание.
Либерман вернул снимок Райнхарду, который, глянув на него еще раз, пожал плечами и спрятал в карман.
— А что с другими членами кружка фройляйн Лёвенштайн? — спросил Либерман. — Ты выяснил что-нибудь еще про них?
— Да, выяснил, — ответил Райнхард. — Я заинтересовался Брукмюллером после того, как мы увидели его с мэром на концерте в филармонии.
— Да?
— Мне показалось странным, что человек, общающийся с мэром и его приближенными, который занимается коммерцией, посещает спиритические сеансы в Леопольдштадте.
Либерман поворачивал стакан с коньяком в руке, наблюдая, как свет, преломляясь, образует калейдоскоп колеблющихся маленьких радуг.
— В мире много суеверных людей, Оскар.
— Ты прав. Но когда я допрашивал его, я думал: «Это не такой человек». Слесарь — да. Или Заборски, этот эксцентричный граф. Но Брукмюллер? Нет, не может быть.
— Ты то же думал и про Хёльдерлина, банкира.
— Да, думал… Откуда ты знаешь?
— Не важно, — отмахнулся Либерман. — Извини, продолжай, пожалуйста.
— Я решил кое-что разузнать, — продолжал Райнхард, подозрительно косясь на своего друга. — Сначала я выяснил, что Брукмюллер был активным членом Христианской социалистической партии, это его объединяет с Люггером. Потом я узнал, что он помолвлен с Козимой фон Рат.
— Той самой богатой наследницей?
— Да. Ты много о ней знаешь?
— Только то, что она очень богатая и очень полная.
— Она также очень странная.
— Что ты имеешь в виду?
— Она очень интересуется оккультизмом и верит, что в прошлой жизни была египетской принцессой. И это не секрет. На самом деле ее появление на некоторых общественных мероприятиях превращалось в настоящий спектакль. Один остряк, кажется Краус, сказал, что ее присутствие на светских собраниях производит более сильное впечатление, чем постановка «Аиды».
Либерман рассмеялся.
— Мне надо чаще читать «Факел». Он большой шутник, этот Краус, но когда речь заходит об искусстве, становится таким консервативным…
— Эта женщина, фон Рат, — продолжал Райнхард, — покровительствует спиритическим организациям. Очевидно, именно фон Рат открыла для общества фройляйн Лёвенштайн, а затем познакомила ее со своим женихом. Брукмюллер оставался верен группе фройляйн Лёвенштайн, в то время как фон Рат продолжала свои спиритические поиски в других местах, пробуя другие многочисленные кружки и новых медиумов. Это сохранилось у нее и по сей день.
— Откуда ты все это узнал?
— Брукмюллер рассказал во время допроса. Но тогда я понятия не имел, что Козима фон Рат — его невеста.
Либерман поставил стакан на стол и посмотрел на своего друга.
— Наверное, она поклоняется богу Сету?
Райнхард кивнул, молча обдумывая возможные выводы, которые вытекали из этого факта.
— Так или иначе, — продолжал Райнхард, — могу рассказать еще кое-что. Вчера я получил письмо от Козимы фон Рат, в котором она убеждала меня прекратить это бесполезное расследование. Очевидно, она входила в контакт с миром духов, которые подтвердили, что смерть фройляйн Лёвенштайн — дело рук сверхъестественных сил.
— Как мило с ее стороны, что она держит тебя в курсе событий. Что еще ты знаешь о Брукмюллере?
— Немного. Он выбился из низов, очень амбициозен. Сын провинциального мясника, он унаследовал дело отца. Много работал, сделал несколько удачных вложений капитала и сумел разбогатеть. Как ты знаешь, он владелец компании «Брукмюллер и K°», которая производит хирургические инструменты. Кажется, ему принадлежат еще две фабрики.
— А теперь он еще женится на наследнице одного из самых больших состояний в Вене.
— И об этом, как ты понимаешь, было много сплетен. Когда умрет старый Фердинанд и Козима унаследует все состояние, Брукмюллер приобретет значительное политическое влияние.
Оба замолчали.
— Ты упомянул того слесаря… — наконец проговорил Либерман. — Удалось узнать о нем что-нибудь еще?
