Список чужих жизней - Валерий Георгиевич Шарапов
– Что со мной будет? – пробормотал помертвевшими губами Дворский.
– Вас не расстреляют – если это то, что вас волнует больше всего. Но отвечать за прегрешения придется.
– Подождите… – Ученый сильно волновался. – Да, я дал слабину, подписал согласие, позволил себя скомпрометировать… А если бы у вас похитили любимую жену? Я готов был на все – это же не значит, что я в реальности стал бы сотрудничать непонятно с кем…
– Стали бы, Борис Лаврентьевич, – вкрадчиво произнес Никита. – Не вы первый, не вы последний. Чего не сделаешь под страхом смерти или угрозы разоблачения. Но не стоит это обсуждать, история не терпит сослагательного наклонения. Если в этом состоит ваша линия защиты, то срочно ее меняйте.
– Но я действительно не совершал ничего предосудительного… – Создавалось впечатление, что Дворский искренне в это верит. – В ту минуту проявил преступную слабость, согласен, но это единственный мой грех… Больше никто не приходил, тем более этот демон… – Дворский непроизвольно покосился на фотографию. – Я хотел явиться в органы и все рассказать, честное слово, хотел… Но шли годы, ничего не происходило, я решил, что Старчоус мертв, – ведь шла война, многие умирали… Ну хорошо, в том, что я не сообщил органам, я тоже виноват… – Похоже, Дворский окончательно запутался. И вдруг осмелел, поднял голову. – Но зачем, объясните? Отправился бы в лагеря, сгинул бы там через несколько лет… Но я окончил институт, стал ученым – хорошим, уверяю вас, ученым… Я принес Родине колоссальную пользу, участвовал в создании оружия, которое надежно защищает страну… Это прорыв в микробиологии, мы сделали то, что еще никто не делал на Западе… А какая польза была бы от моих костей на Колыме? Разве я не искупил свою вину честным трудом на благо Родины? Я не сотрудничал ни с какими разведками, поднимал отечественную науку…
Дворский закашлялся, упустил нить повествования. Самое печальное, что в его словах имелась логика. Даже больше – с его арестом и посадкой советская наука понесет серьезный урон. Но не Платов выдумывал все эти законы.
Не дождавшись реакции на свои слова, ученый бессвязно повествовал дальше. Старчоуса он боялся пуще огня, это было заметно без микроскопа. Вздрагивал при каждом упоминании, отчаянно хотел перекреститься. Пару раз вырвалось из горла: «Демон, сущий демон…» Сначала был звонок, незнакомый женский голос: «С вами хотят встретиться». Почувствовал беспокойство, отправился на встречу – на Пушкинскую набережную столицы. Никакой женщины там не было, а был Старчоус… Весь мир перевернулся, охватил лютый ужас. Тот понятливо усмехался, поедал глазами.
«Думали, про вас не вспомнят, Борис Лаврентьевич? А вы неплохо поднялись за эти годы, стали уважаемым ученым…» – Старчоус к нему присматривался, делал выводы. Конкретных предложений в тот день не поступало, но намекал весьма отчетливо: мол, не за горами тот день… Откуда он взялся в Москве? Столько лет прошло. Не умер, не заболел, не сменил сферу деятельности… Но вместо гитлеровской Германии теперь работал на британскую МИ‐6. Второй раз встретились в Кунцевском сквере. Старчоус усмехался, мол, не вижу, чтобы нас агенты КГБ окружали. Боитесь сесть, Борис Лаврентьевич? Правильно боитесь, непременно посадят, и не за такое сажали. Привычный мир, устоявшаяся жизнь – все полетит в тартарары. Придется поработать – если не хотите всего лишиться. Пока, мол, подумайте, чем можете быть полезны. Дело благое – ослабить бесчеловечный коммунистический режим… Третья встреча была в том самом ресторане «Красная застава». Борис Лаврентьевич не знал всех этих людей. Зачем их свел Старчоус? Повязал всю компанию?
«Вы теперь сплоченная группа, господа, – заявил он. – Один за всех, и все за одного, как писал Александр Дюма. Не забывайте, что за преступную деятельность в группе дают больше…» Вроде как шутил. Никто не посмел отказать в сотрудничестве. История у всех аналогичная: завербовали в смутные сороковые, много лет никто не трогал, все трое добились высот, трудились в оборонной сфере и на приличных должностях. И никто не хотел работать на британцев! Нормальную жизнь прожили, образцовые советские люди. А что было, то быльем поросло. Но понимали, что Старчоус не отвяжется и все закончится плачевно. Сошлись во мнении, что Старчоус в Москве один, живет на птичьих правах. Сдать его в КГБ – сами туда же загремят. А если ликвидировать? Несчастный случай, кто докажет? Позднее встретились, инициатором выступал Гаранин: мол, есть у него один человечек. И на встречу в «Красную заставу», как выяснилось, Гаранин пришел не один, а с этим человечком, но тот глаза не мозолил, ждал на улице, последовал за Старчоусом и теперь знает, где тот обитает…
– И где же это? – встрепенулся Никита.
Дворский не знал, в то время это его не интересовало. Он согласился, но при условии, что все сделают другие. По тысяче рублей с носа – никто не торговался. Человек Гаранина должен подстроить загородную аварию, но что-то пошло не так. Возможно, Старчоус догадался о коварных планах своих перспективных агентов или заметил слежку и сам ликвидировал исполнителя. После такого у всех троих шансов на жизнь не осталось. Взбешенный Старчоус начал искать «ликвидаторов», и те приступили к работе. Они ведь реально могли донести на Старчоуса в Комитет – если подопрет и вопрос встанет ребром: решетка или смерть…
– Я понятия не имел, что происходит, – жаловался Дворский. – Просто отдал деньги – у меня имелись накопления, и жена о них не знала… Я не подозревал, что Лисовец и Гаранин убиты, но чувствовал что-то страшное. Они должны были выйти на связь, но не вышли. Я стал наводить справки – и пришел в ужас… Потом этот вопиющий случай на даче… Появилась возможность уехать в командировку на остров Возрождения – и я с радостью за нее схватился, хотел отсидеться вдали от Москвы…
– Ваше счастье, что Старчоус начал не с вас, – усмехнулся Платов. – Он пожертвовал тремя перспективными шпионами
