Список чужих жизней - Валерий Георгиевич Шарапов
С напарником все было отлично, пуля прошла навылет, задела легкое, но ничего страшного. Прогнозы благоприятные. Но пару недель полежать в палате пареньку придется. Можно представить, какими словами Нурислам характеризовал произошедшие события.
Возник майор Шашуков, опросил пострадавшего. Хмурился по мере рассказа Платова, становился мрачнее тучи.
– Сочувствую, майор, – сказал Никита, – похоже, у кого-то неприятности. Отправьте, кстати, людей через пролив. В паре миль отсюда они найдут труп, надеюсь, сообразите, что с ним делать.
Впоследствии до Зинаиды дошло, она шептала посиневшими губами: он что, на полном серьезе этой ночью убил троих? И это тот самый человек, который учил ее стрелять преступнику по ногам?
Никита оправдывался: он не хотел, все трое покушались на его жизнь, и всем троим чуть не удалось его убить.
Таблетки уняли кашель, воспаление легких прошло стороной. Но слабость прогрессировала. Зинаида помогла добраться до гостиницы, постелила постель. Сама рядом не легла, хотя была не против. Поила чаем с молоком, принесла коньяк, налила две рюмочки – в качестве микстуры.
– Откуда? – изумился Никита.
– От верблюда, – невозмутимо ответствовала Зинаида. – Ты, главное, не шевелись и не старайся сбросить одеяло.
Приходили люди, задавали вопросы, записывали ответы. Видимо, шло расследование. Зинаида все время находилась рядом, следила за событиями.
– Представь, что я твой адвокат, – сказала она. – Есть такая профессия на загнивающем Западе – защищать тех, кто совершает преступления.
Видимо, шутила. До обвинений дело не дошло, и то ладно. На следующий день он чувствовал себя значительно лучше, пешком добрался до госпиталя. Нурислам лежал в палате, скорбно поджав губы – на тот свет уже не спешил, но и оптимизмом не лучился.
– Вот смотрю на тебя, Никита Васильевич, и не знаю, что думать. С одной стороны, ты мне жизнь спас, а с другой… Не появись ты в наших краях, ничего бы и не было. Ладно, не обижаюсь, работа такая. Только с женой моей не пересекайся, ладно? Она девушка простая, может и прибить… Говорят, ты убил этого злодея? Так я и сам мог. Кто кричал громче всех брать живым?
Никита поведал обстоятельства случившегося.
– Ну, так-то умно, – признал Нурислам. – Проявил смекалку, перехитрил врага. Но я повторяю свой вопрос…
Осталось першение в горле, иногда кружилась голова. Но это не мешало жить и работать. Бориса Лаврентьевича Дворского временно изолировали в гостиничном номере, у двери выставили охрану. Номер обыскали – на предмет колюще-режущих и прочих опасных предметов. Иногда заходили с проверками. Выпрыгнуть в окно Борис Лаврентьевич не пытался, вел себя смирно. «В чернухе гражданин, – сообщила охрана. – Не ест, не пьет, права не качает. Но радуется, что жив».
К Инге Валерьевне вопросов не было. Кроме одного – но вопросами морали органы не занимались. Командировка закончилась, ее никто не держал. В случае необходимости можно вызвать в Комитет и в Москве. Гражданка Медянская улетела в столицу первым же рейсом. На следующий день Никита с Зинаидой взошли на борт. Майор любезно пропустил вперед Дворского. Борис Лаврентьевич был бледен, но держался. На руки, скованные наручниками, был накинут плащ. Ему досталось «козырное» место – у иллюминатора. И все же пассажиры посматривали с опаской – шила в мешке не утаишь. Во время полета Дворский не вымолвил ни слова, с тоской смотрел в окно, много думал – видимо, выстраивал линию защиты. При сходе с трапа задержанного приняли на руки московские товарищи.
– Поздравляю, Никита Васильевич, – Зинаида смотрела как-то странно, – вот и закончилась наша боевая командировка. Вы вели себя просто как Спартак, окруженный римскими легионерами…
– Ты тоже проявила себя с положительной стороны, – похвалил Никита. – Сделала подножку, потом всех построила и со мной нянчилась. Спасибо, Зинаида. Послезавтра не забудь прийти на работу.
Остаток вечера, ночь и все последующее воскресенье он провел дома, спал как сурок, слонялся из угла в угол, снова спал. Раскупорил бутылку коньяка, подаренную на день рождения щедрыми коллегами, выпил пару стопок. Подумав, махнул третью. Больше пить не стал, убрал бутылку в тумбочку. Отношения с алкоголем у майора госбезопасности сложились приятельские, но не любовные. Не за горами была депрессия, чувствовалось ее опустошительное приближение. Вечером он сидел у голубого экрана, следил за судьбами членов семьи Савельевых. Бесил некто Алейников из НКВД, подозревающий всех и каждого. С этим вопросом создатели фильма перемудрили. Хотя кто сейчас упомнит, как там было на самом деле?
Коллеги смотрели на Никиту странно, словно это был не он, а его неудачная копия.
– Физкультпривет, командир, – неуверенно поздоровался Белинский. – Ты как, нормально? Выглядишь, честно говоря, хреново.
– Не приставай к человеку, – проворчал Олежка Яранцев, опасливо следя за траекторией движения начальства. И добавил, понизив голос: – Все там однажды будем…
Дворский, съежившись, сидел в комнате для допросов. Последние двое суток изменили человека. Ему было что осмыслить и переосмыслить. Мятый, заросший щетиной, с запавшими глазами. Никита заполнял «шапку» протокола, украдкой посматривая на задержанного.
– Спасибо вам, что спасли жизнь мне и Инге Валерьевне… – выдавил из себя Дворский. – Не знаю вашего имени, простите… Вы успели вовремя, нас бы убили…
– Не уверен насчет Инги Валерьевны, но вас бы убили, Борис Лаврентьевич. Пустяки, не надо благодарности. Я делал свою работу. Зовите меня просто – гражданин майор.
– Хорошо, я понял… – Дворский с усилием сглотнул. – Вы можете не афишировать, что застали нас с Ингой… Валерьевной в одной кровати? Товарищ Медянская давно замужем, у нее взрослые дети, уважаемый муж…
– Серьезно? – удивился Платов. – Это все, что вас беспокоит? Измена Родине, работа на иностранные спецслужбы – это как бы не в счет? Вы странный человек, Борис Лаврентьевич. Разбирайтесь сами со своими женами и любовницами. Если обнародование данного факта не потребуется в интересах следствия, то нам нет до него никакого дела. Не в мусульманской стране живем, где за подобные вещи забивают камнями.
– Хорошо, спасибо… Подождите, гражданин майор… – Дворский стал усердно растирать лоб. – Я не изменял Родине и никогда не работал на иностранные спецслужбы. Это чистая правда, можете у любого спросить…
– У кого? Может быть, у гражданина Старчоуса Федора Григорьевича? Впрочем, не уверен, что он представлялся этим именем.
Дворский побледнел. Все правильно – неважно, какой фамилией тот представлялся, арестант понял, о ком речь. Никита положил на стол старую фотографию Старчоуса, наблюдал за реакцией Дворского. Последняя не заставила ждать. Лицо собеседника меняло оттенки – от темно-серого до пунцового.
– Нам известно о событиях сорок четвертого года, – добавил Платов, – когда у вас была похищена, а затем возвращена жена. Нам известно о
