Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов
– Вижу, что ты в своем деле настоящий мастер, – охотно поддакнул капитан Максимов.
– Это у нас семейное, – с энтузиазмов подхватил задержанный. – Еще мой дед на Тишинском рынке торговал, потом отец, а вот теперь уже и я.
– Выходит, что ты передовик производства? – поддержал беседу Максимов.
– Каждый при своем деле должен быть, – назидательно заметил Дергунов. – Кому-то ведь нужно и за прилавком стоять… Так, может, все-таки отпустите?
– Где у нас тут пропуск? – порылся в бумагах капитан Максимов. Ага, нашел… – Вы можете быть свободны, господин Дергунов, – расписался на пропуске капитан, переходя на официальный тон. – У Московского уголовного розыска к вам претензий больше не имеется.
– Благодарю, товарищ милиционер, – потянулся к пропуску Дергунов. – Если вам потребуется какое-то добротное пальтишко справить или, скажем, сапоги прохудятся, так вы сразу ко мне! Обслужу в самом лучшем виде. Подберу все, что потребуется. Дешевле, чем у меня, вы на всем базаре не сыщете.
Рука с пропуском, застывшая над центром стола, неожиданно обрушилась вниз, не дав Дергунову возможности забрать его.
– Да, еще вот что… Совсем позабыл, – неодобрительно покачал головой Максимов, – формальность одну небольшую нужно соблюсти.
– Какую формальность? – насторожился задержанный.
– Чего же вы так напряглись, Демьян Федорович? – ободряюще улыбнулся Иван Максимов. – Никто вам здесь ничего плохого не сделает. Мы ведь прекрасно понимаем, что вы работящий человек, можно сказать передовик производства. К преступному миру не имеете никакого отношения. Московский уголовный розыск против кого борется? Против преступников! А вы перед законом чисты как бутылочное стеклышко, так что вам бояться нечего. Наоборот, мы вас должны защищать! – Вытащив из верхнего ящика стола листок бумаги, Иван положил его перед растерянным Дергуновым. – Вот вам чернильница, ручка, пишите! Напиши заявление на имя капитана Максимова, то есть на мое имя.
– Что писать-то? – удивленно спросил Дергунов, продолжая с опаской поглядывать на капитана.
– Что вы готовы сотрудничать с Московским уголовным розыском.
– Но как писать-то, если я не…
– Если не Лев Толстой, хотели сказать? – Максимов рассмеялся. – Ну вы меня рассмешили, гражданин хороший! В заявлении никто не требует от вас литературного дара. Пишите в произвольной форме, как получится. Скажем, примерно так… Я, Дергунов Демьян Федорович, имею очень серьезные намерения сотрудничать с Московским уголовным розыском. И как комсомолец…
– Послушайте, но ведь я же…
– Не комсомолец?
– Да.
– Ничего страшного, найдем другую формулировку, – добродушно приободрил лукавой улыбкой Максимов Дергунова. – Можно иначе составить. Например, так… И как добропорядочный гражданин социалистической Родины, буду докладывать вам обо всем подозрительном и преступном, что происходит на рынке… Чего же вы не пишете? – прибавив толику строгости в голосе, спросил Иван. – Конечно, если вам нужно собраться с мыслями и написать, тогда другое дело, никто вас неволить не станет. Все к вашим услугам! Можем предоставить камеру, где вас никто не побеспокоит. До утра сумеете написать? Или дать побольше времени?
Тугой комок перекрыл горло Дергунову. Не без труда проглотив его, тот хрипло произнес:
– Мне нужно немного…
– Собраться? Ценю, ценю… Вы очень ответственно относитесь к своим обязанностям. Тогда идите, собирайтесь с мыслями. Метелкин, проводи гражданина Дергунова в свободную камеру, где никто не помешает его мыслям, – строго приказал Максимов. – Постарайся поприличнее найти, все-таки теперь он наш человек, а не уголовник какой-нибудь!
– Послушайте, но почему именно в камеру? – запротестовал Дергунов.
– Ничего страшного, не переживайте, – с иезуитской улыбкой приободрил Дергунова капитан Максимов. – Просто там попрохладнее и легче думается.
– Я лучше здесь напишу… Сейчас, – выдавил из себя Демьян Дергунов.
– Пусть будет сейчас, возражать не стану. Только у меня небольшая просьба…
– Какая? – с испугом посмотрел задержанный на Максимова.
– Не нужно в заявлении разводить литературу. Пишите поконкретнее. Все-таки у нас уголовный розыск, а не Дом творчества.
– Я постараюсь, – буркнул Дергунов, макнув перо в чернильницу.
Некоторое время он пыхтел над заявлением, напоминая ученика второго класса: старательно вырисовывал буквы; ненадолго прерывался, всматривался в свой школьный почерк, а потом с прежним усердием брался выводить строчки. Когда заявление было подписано, он протянул его капитану Максимову.
– Возьмите.
Прочитав написанное, Иван Максимов одобрительно кивнул:
– Совсем другое дело. А у вас, батенька, самый настоящий литературный талант! – Открыв сейф, положил в него заявление. – Вы не пробовали сочинять стихи?
– Не до стихов мне, – угрюмо обронил Дергунов.
– Я вот что хотел добавить… Кто-нибудь из моих людей под видом покупателей будет приходить к вам на рынок и спрашивать, как идут дела. Если потребуется сказать что-то серьезное и лично мне, бросите в почтовый ящик по этому адресу записку о встрече. – Вырвав календарный листок, Максимов написал на нем адрес. – Мещанская, двенадцать, квартира двадцать четыре.
– А с ним что делать? – указал Дергунов на плащ, лежавший на столе свернутым вдвое.
– А за плащ вы не беспокойтесь, он вам уже не пригодится. Теперь это уже улика! А сейчас топайте домой, – протянул пропуск Максимов. – Через неделю жду от вас подробного доклада, что происходит на рынке. Кто у вас сейчас там главный?
– Рашпиль. Вот только в последнее время его чего-то не особо видно.
– Почему?
– Разное на рынке рассказывают. Говорят, что прячется он от кого-то. Каким-то серьезным людям дорогу перешел. Но точно никто не знает. Какие-то перемены на Тишинке грядут.
– Вот видишь, сколько полезного уже рассказал, а работаешь у нас информатором каких-то пять минут. Представляю, сколько ты нам всего интересного за год сообщишь. Мы тебя еще и к ордену представим за борьбу с преступностью, – серьезным тоном пообещал капитан Максимов, поглядывая на криво ухмылявшихся оперативников. – Ну, чего встал? Давай на выход! Или у нас все-таки решил заночевать?..
Глава 11
1941 год, ноябрь
Облава
Отсидев перед самой войной восемь лет в Воркутинском исправительно-трудовом лагере, Федор Агафонов (кличка Рашпиль) вернулся в Москву. Стараясь не привлекать к себе внимания, поселился в Сокольниках, на самой московской окраине, застроенной длинными некрасивыми бараками, деревянными домами и выбивающимися из общего ряда одноэтажными срубами, каменными строениями. Из достопримечательностей – недавно открытая конечная станция метро «Сокольники» и церковь Вознесения, не прекращавшая свою службу даже в самую суровую смуту.
Проставившись корешам, как полагается всякому правильному вору, Рашпиль поселился у марухи,
