Андрей Баранов - Павел и Авель
– Поздно вы стучите, месье! – ответил ему старик, открывший тяжелую дверь, звеня засовами.
Морозявкин на всякий случай низко поклонился, входя в дом по движению руки хозяина. Тот выглядел весьма представительным вельможей, в темном роскошном одеянии, и Вольдемар удивился этому, так как думал что все французские дворяне после Революции кончили свою жизнь на гильотине или бежали в эмиграцию. Его также удивило, что он никак не мог толком рассмотреть лицо хозяина, свет факелов, зажженных в прихожей, все время бросал на него тень.
– Признаюсь, я вас заждался, – произнес таинственный старик по-французски, но с каким-то странным акцентом.
– Прошу прощения, месье, но как это возможно? Я случайно только что решил зайти в этот дом, и воспользоваться вашим гостеприимством… Разрешите представиться – Вольдемар Морозявкин, студент… – Морозявкин снял шляпу, и низко махнул ею, подметая пол перьями, которых правда не было.
– Не трудитесь, я и сам знаю, кто вы. Вы бродяга и вечный студент, не так ли? – старик бросил на Морозявкина презрительный взгляд.
– Не судите по внешнему виду, мессир! – ответил Вольдемар, несколько обиженный таким приемом. – Да, я брожу по свету, иногда с друзьями, иногда один, но всегда сам вершу свою судьбу! Кстати, как мне к вам обращаться?
– Можешь называть меня «господин барон», – ответил старец величественно. – Проходи и садись за стол.
Морозявкин вошел в большую, богато обставленную залу. Серебряные кубки на столе сияли ярким светом. Старик налил ему вина, ломти хлеба и мяса также не показались лишними.
– Да, я не барон, в отличие от вас, но тоже по-своему благороден! – Морозявкина понесло, он сам не знал, почему. Действие старого хмеля давно прошло, а новый еще не успел ударить в голову.
– И в чем же заключено твое благородство? – поинтересовался собеседник насмешливо.
– Да хотя бы в том… Хотя бы в том, что я сижу здесь и даже не думаю, как вас ограбить, а ведь мог бы! Поглядите – слуг нет, вы сами прислуживаете мне, а ведь вы всего лишь немощный старик! Мигом убил бы и унес все ваши кубки! Или я тварь дрожащая?! – произнес Вольдемар горячо, жалея что под рукой нет подходящего топора из княжеской кухмистерской.
Пожалуй тут Морозявкин несколько перебрал – хотя он был вполне способен на мелкую кражу или небольшое мошенничество, до убийства ему еще не приходилось подниматься. Повлиял ли на него воздух кладбища или только что виденная ужасная сцена, неизвестно. Однако неожиданно хозяин дома выпрямился и произнес нечто совсем странное.
– Старик? О, тут вы ошибаетесь, месье Вольдемар! Это не я старик, это вы!
В эту секунду барон выхватил откуда-то зеркало и тут же ткнул его в лицо опешившему Морозявкину. В черненой раме отразилась его физиономия с совершенно седыми кудрями и глубокими морщинами. Морозявкин отшатнулся, и в ужасе ощупал свое лицо. Пока что новой седины не наблюдалось, но между тем старик продолжал свою речь.
– Ты думаешь, несчастный, что попал в этот дом случайно? Отнюдь – в мире никогда не бывает просто случайностей! Та женщина умерла лишь для того, чтобы как стрелка компаса направить тебя сюда!
– А те люди… Те игроки на кладбище? – переспросил Морозявкин дрожащим голосом.
– Да разве ты не знаешь, что в такую погоду на кладбище играют в карты только черти? Этих людей никогда и не было, все они плод воображения одного писаки, который и сам был дружен с чертом. Впрочем он еще не родился, а герои уже умерли. Небольшая инсталляция в лицах, театр, только и всего.
– Но ведь, о почтенный барон, писатели пишут о живых людях? – как не был Вольдемар напуган, он посмел возразить, почитая себя большим знатоком и поклонником изящной литературы.
– В сущности одни призраки пишут о других! – объяснил ему барон, не вдаваясь в дальнейшие подробности. – Но к делу – либо ты исполняешь мою волю, либо превращаешься в старца и умираешь в одно мгновение!
– Вы хотите забрать мою душу, господин Черный барон? – поинтересовался Морозявкин, наконец-то сообразивший кто стоит перед ним и преисполнившийся бунтарской смелости, обнаружив, что самому Черному барону от него что-то потребовалось
– На что мне такая жалкая душонка? – возразил барон презрительно. – Впрочем у тебя она по крайней мере еще есть, а у многих людей и вовсе отсутствует. И не смей называть меня по имени… Никто не имеет на это права, только я сам! Если хочешь уйти отсюда живым, выполнишь одну мою просьбу. Как видишь, я дьявольски щедр.
– Я… я… я готов, – медленно произнес Морозявкин, даже не задумавшись, на что его просят подписаться.
– Передашь своим приятелям, чтобы они пришли завтра в полночь в Лувр, скажи что там их ждет та тетрадка, которую они так ищут. Если спросят, откуда ты это узнал – объясни, что видел вещий сон! – старец захохотал и к величайшему изумлению Вольдемара растворился в воздухе.
Морозявкин решил не медлить с выполнением поручения, а ночь почему-то перестала его пугать. Под зловещее карканье кладбищенских ворон Вольдемар выбрался на улицу и побрел под жирными хлопьями снега к центральным городским кварталам. Ему посчастливилось выйти на берег Сены, там мосты были подсвечены масляными факелами, их темные громады висели в ночном воздухе. По земле стелился холодный белый туман. Все это напоминало одну огромную и нескончаемую театральную декорацию. Отойдя далеко от мест своих приключений, он уже и сам стал сомневаться – не сон ли все это.
Поутру граф и Лиза, остановившиеся на постой в гостинице, решили наконец прогуляться по набережной и навести справки о своем загулявшем не в меру товарище. О гостинице следует сказать лишь то, что вкусы графа были просты и непритязательны – он привык довольствоваться самым лучшим. Остановившись у Ragueneau, на улице Saint-Honore, он обрек себя на самые лучшие мясные блюда в мире. Когда-то даже кардинал Ришелье посылал к нему за провиантом, сам отец-основатель постоялого двора, которого звали Сиприен, обожал богему, у него гостили поэты, актеры и прочие любители вкусно поесть и хорошо выпить. А его супруга дабы популяризировать вирши мужа упаковывала в них еду, но все равно кухня оставалась популярнее поэзии.
Вкусив с вечера блюд мясных разнообразных, утром граф и Лиза изволили откушать кофею и превосходной выпечки, причем Лесистратова разумеется не удержалась дабы не попробовать шоколадное печенье с орехами, трубочки с ванильным кремом и прочие мелочи, которые так украшают походную жизнь. Графа она угостила яблочной карамелью, а после предложила заняться уже привычным делом и восстановить их троицу, которую должен был любить бог.
На этот раз им повезло на удивление быстро. Уже на второй час гуляния по набережной взад-вперед мимо острова Сите они узрели Морозявкина. Подойдя к приятелю с радостными возгласами, Лиза и граф Г. обнаружили, что тот весьма мрачен, оборван и опять имеет вид как бы не от мира сего.
– Боже мой, Вольдемар, что с вами случилось? – вопросила Лесистратова с испугом. – На вас нет лица!
– Он всегда немного не в себе, не обращайте внимания, сударыня, – отвечал граф за Морозявкина. – Признавайся, сколько ты выпил вчера? Наверняка не менее бочонка?
– Пустяки, почти ничего… Пару пинт, не более. Мне приснился страшный сон, – отвечал Морозявкин несколько механически.
– Сон? А почему у тебя рукав в крови? И порван плащ? И где ты потерял шляпу?
– И что за сон, сударь? – добавила Лизонька.
– Вещий сон… мне приснился Он… Ну, вы знаете… И велел передать, что в полночь нам всем надлежит быть в Лувре. Не знаю зачем.
Лесистратова охнула от неожиданности, граф Г. потемнел лицом. Они начали сосредоточенно размышлять, что сие может означать.
– Ловушка, ловушка! Что нужно в этом заброшенном дворце сему негодяю? Там лишь музейные полотна, короли уже давно забросили этот вертеп… И что мы будем там делать? – вопросил граф Г как бы в пространство.
– Говорят однако же, что некие темные силы проводят там свои заседания… У нас есть такие сведения.
– Что за силы? Якобинцы? Вольтерьянцы? Нынешняя Директория? – вопросил граф, перечислив в одном вопросе почти все, что он слышал о тайных и явных организациях революционной Франции.
– Ах, граф, вы ужасно отстали от жизни! Нет, там нечто другое. Ну что ж… Мы нанесем этому негодяю сюрприз и явимся туда вовсе не в полночь, а гораздо ранее! Правда тогда придется гулять по Парижу только до обеда, а я так на это рассчитывала! – промолвила Лесистратова огорченно.
– О, мадемуазель, обещаю вам, что это мы наверстаем потом! – сообщил ей граф непринужденно с налетом кокетства.
Время до обеда протекало в трудах и заботах – граф почистил шпагу, предчувствуя что она ему понадобится, Лесистратова составила несколько важных, абсолютно зашифрованных личным шифром донесений, и отправила их обычной почтой, рассчитывая что так они дойдут скорее, чем с помощью дипломатических кляч. Затем вся компания дружной кавалькадой проследовала в направлении бывшей королевской обители.
