Андрей Баранов - Павел и Авель
– Ах, сударь, это уже неважно! – Лесистратова не любила глупых вопросов. – Идемте же, кажется уже поднимают якорь!
Граф с Лизой поспешно поднялись на борт вельбота, к уже нетерпеливо их поджидавшему Морозявкину, кот догрыз рыбу, хозяин докурил трубку и скрипя мачтой и раздувая паруса корабль отправился по речной глади к вожделенному Парижу.
Берега Сены в парижских чертогах представляли собой уже в те времена столь увлекательное зрелище, что об этом можно было бы написать отдельную повесть. Чего только стоил один королевский дворец Лувр на правом берегу, и хотя к тому времени его уже давно затмил Версаль, все же сооружение не снесли. Парижские торговки потребовали вернуть королевскую семью во французскую столицу, что и спасло знаменитый дворец. Там же можно было лицезреть и сад Тюильри, протянувшийся от Лувра до Площади Согласия, а левый берег украшался Домом Инвалидов – богадельней для ветеранов, построенной по приказу короля Людовик XIV в 1677 году. Роскошный дворец Марии Медичи в Люксембургском саду, знаменитый студенческий Латинский Квартал с Сорбонной – все это производило неизгладимое впечатление на проплывавших мимо.
Увидев таковое великолепие, дополненное мостами в стиле известного Pont-Neuf, который несмотря на свое название был самым старым мостом Парижа, заложенным еще Генрихом III, а также Собором Парижской Богоматери и Святой Капеллой и многими другими достопримечательностями, которых было и не перечесть, Морозявкин не сдержался и зарыдал как ребенок.
– Я этого не выдержу! – причитал он, размазывая слезы по лицу и утираясь платком, поседевшим от тягот похода. – Это же цивилизация, господа, мировая цивилизация – понимаете ли вы это?!
– Понимаем, понимаем, только не рыдай, – успокаивали его граф Г. и Лиза, но друг Вольдемар не унимался.
– Посмотрите на эти камни, – протягивал он руку к дворцам, в то время как их бот уже причалил к берегу у Ile de la Cite – острова Сите. – Разумеете ли вы своим скудным разумом, что им уже сотни лет, что их сотворили великие архитекторы, которых вы даже не знаете по именам, да, они кажутся нам мрачными, но нравится или нет, а именно отсюда пошла та культура, которой мы лишь пытаемся подражать, в том числе и в царственном Санкт-Петербурге?
– Прекрати это низкопоклонство! – возмутился было граф Г. и попытался поднять Морозявкина с колен, на которые тот к тому времени уже успел бухнуться в приступе восхищения.
Пусть, пусть, не мешайте ему, граф, – возразила мамзель Лесистратова, уже расплатившаяся к тому времени с хозяином судна, который к счастью не потребовал с нее плату натурой, как она опасалась из-за его жадно-похотливых взглядов. – Вещи уже сгружены на берег, пора искать ночлег!
– А я поищу пожалуй, с вашего позволения трактир! – объявил Вольдемар. – А постоялый двор вы отыщете и без меня.
Расставшись с приятелями, Морозявкин побрел как говорится куда глаза глядят. Впрочем в Париже и в то время глаза у человека разбегались, и он натурально не знал куда идти, желая осмотреть сразу все, то есть фигурально выражаясь объять необъятное. Французский он знал как говорится с пятого на десятое, но все же мог изъясняться, хотя и с нижегородским прононсом. Впрочем его самоуверенность и язык жестов вкупе с природной сметкой компенсировала сей недостаток с избытком.
Изрядно хватив дешевого кислого винца в каком-то кабачке, Вольдемар пошел по узким улицам, дивясь тому, что все дома чересчур похожи друг на друга. Его тоска по мировой культуре, столь близкой, но недоступной в родных пенатах, несколько поутихла, и сменилась другим чувством – желанием сыграть в картишки по маленькой. Морозявкин был весьма азартен, но к сожалению уже несколько лет как Национальное собрание Франции запретило азартные игры, под страхом жуткой кары для хозяев притонов. Правда Директория начала потихоньку открывать новые игорные дома, однако тайные прибежища порока не сдавались.
Зайдя довольно далеко, Морозявкин оглянулся и сообразил, что кажется попал на кладбище. Уже начало темнеть, и несмотря на раннюю весну, в воздухе стало по-зимнему холодно и промозгло.
– Черт бы подрал эту весну во Франции, – пробормотал он сквозь клацающие от холода зубы. – Море не близко, а влага проедает до костей. Граф Михайло с Лизкой небось давно уже в теплых постелях, а может и в одной… а я? Сейчас бы согреться…
Вдруг ему показалось, что из-за закрытых ставен блеснул огонек. Это был притон, причем самый настоящий, и тут вовсю шла игра в карты, которой так жаждало его сердце. Морозявкин подошел поближе, и слегка толкнул покосившуюся дверь, оказавшуюся к его удивлению незапертой. Немного промешкав, он вошел внутрь, оглядев собравшуюся компанию. Там был в наличии рослый монах, явный любитель выпить, в рясе и с лиловым носом. Имелся и человек с длинными черными кудрями, похожий на поэта, с нервной жестикуляцией. На остальных присутствовавших лежала либо печать порока, либо клеймо глупости, а впрочем в царившем полумраке было трудно разобрать.
Морозявкин не успел сделать от двери и трех шагов, как его заметили. Моментально один из игроков вскочил на ноги и приставил к его горлу нож.
– Смотрите, что за птичка залетела в наши сети! Это наверняка шпион! Прирежь его! – завопил кто-то из сборища, кого Морозявкин заметил не сразу.
– Господа… я… вы… может быть я присоединюсь к вашему обществу? – пролепетал он онемевшим вдруг языком. – Я лишь хотел сыграть с вами по маленькой…
Эти слова и незнакомый акцент как будто несколько отрезвили играющих. Компания переглянулась.
– Иностранец? Да нет, приятель, это не шпик. Оставь его. Пусть проиграет то что у него есть, мы не против.
– Эй ты! У тебя есть деньги? – осведомился монах, грея руки над камином.
– Да, месье! – Морозявкин, разобрав знакомое слово, быстро понял, чего от него хотят, радостно закивал и присел рядом с игроками.
– Тогда ставь! И не болтай о том что тут видел, иначе твой труп закопают тут же, в безымянной могиле, – пригрозил для порядку уже остывший месье с ножом.
Морозявкин поставил – и сразу проиграл. Затем игра пошла с переменным успехом, винные бутылки пустели, огонь пожирал все новые поленья. Поэт сочинял балладу, мучаясь с рифмами, жизнь мошенников проходила своим чередом, как вдруг случай внес в нее некоторое разнообразие.
Проиграв почти все что у него было, месье Вольдемар решил наконец остановиться, за неимением лучшей перспективы. Он присел в углу, но хотя и вполне согрелся и даже хлебнул еще немного вина, боялся выйти на улицу – там уже вступила в свои права ночь, и как ни удивительно поднялась настоящая метель, прямо как поздней осенью.
Тем временем за столом игра продолжалась, как обычно один проиграл, а другой выиграл, но проигравший не пожелал с этим мириться. Помрачнев лицом, он выхватил нож, и одним ударом в сердце прикончил своего зазевавшегося соперника, который видно уже праздновал победу. На секунду все замерло, как в последнем акте театральной комедии. Затем присутствующие повскакали с мест, один захохотал, другой, заметил что дело пахнет виселицей для всех, третий ловко разложил деньги из кошелька покойного на равные доли, которые бродяги тут же поделили между собой.
Но это Морозявкин запомнил плохо, ибо замер пораженный ужасом. Тем временем мошенники уже бросились вон из комнаты, несколько раз толкнув новоявленного месье, и посоветовав ему также убираться поскорее. Тот и готов был бы сделать это, но ноги почему-то не слушались. Однако покойник, который при жизни был лысым и с рыжими кудряшками, да и после смерти не похорошел, внушал ему такой ужас, что он решил все же преодолеть свою слабость и побыстрее убраться прочь.
Выйдя на улицу, Морозявкин, опасаясь стражи и погони, которая после несчастного случая в Гамбурге мерещилась ему повсюду, шел дальними дорогами, и завидя патруль, тут же сворачивал в сторону. Он понимал, что так вряд ли доберется до берега Сены, где он расстался с графом Г, но страх был силен. Пересекая какой-то двор, он неожиданно увидел тело мертвой женщины. Оно лежало, прямое как стрела, как будто указывая дорогу. Вольдемар решил, что ее возможно тоже ограбили, впрочем судя по лицу, румянам и ярко накрашенным волосам, женщина была из тех, что французы называли путанами, то есть шлюхами. Подумав об ограблении, он машинально нащупал свой кошелек, то есть хотел это сделать – и тут же отдернул руку. Кошелек исчез. Видимо кто-то из ночных бродяг, толкнув Морозявкина, позаимствовал остатки монет на память.
Вольдемар слишком хорошо знал, что значит оказаться в большом чужом городе без гроша в кармане. Он был вовсе не уверен, что быстро найдет графа Г. и Лизу, так как в расстройстве чувств забыл назначить им место свидания, а столичный Париж, в отличие от маленьких портовых городов, был не тем поселением, где все заезжие гости сталкиваются на центральной площади. Поразмыслив немного, Морозявкин направил свои стопы к большому дому, на который указывал труп несчастной. Это здание без сомнения принадлежало какому-нибудь вельможе, и он решил смиренно попросить о ночлеге, надеясь что хозяин не выгонит его взашей. Он подошел к двери и постучал.
