Питер Тремейн - Очищение убийством
— Он придет сию минуту, — задыхаясь, сообщила сестра Ательсвит. — Он пошел за кое-какими вещами, которые помогут ему осмотреть тело.
— В этом нет нужды, — заметил, нахмурившись, Вигхард. — Я знаю наверняка.
— Все равно, мы должны удостовериться в причине смерти и найти способ не дать заразе распространиться, — возразила Фидельма.
Она еще говорила, когда в коридоре появился брат Эадульф.
— Что случилось? — тревожно спросил он. — Сестра Ательсвит говорит, что еще кто-то умер? Перерезанное горло?
Вигхард хотел было ответить, но Фидельма оборвала его:
— Деусдедит мертв. — Эадульф широко раскрыл глаза, а она продолжила: — Вигхард считает, что он умер от желтой чумы. Сейчас в обители нет врача. Можешь ли ты подтвердить причину смерти?
Эадульф стоял в нерешительности, в глазах его был страх. Потом он крепко сжал губы и кивнул, хотя и без особой охоты. Он собрался с духом, распахнул дверь кельи и скрылся внутри.
Через мгновение он снова появился.
— Желтая чума, — спокойно подтвердил он. — Симптомы мне хорошо известны.
— Что ты посоветуешь? — спросила настоятельница Хильда сразу же, не скрывая тревоги. — В нашем монастыре собрались сотни людей. Как можно остановить поветрие?
— Тело нужно немедленно унести и сжечь на берегу моря. Келью очистить и не входить туда некоторое время, пока зараза не выветрится. По меньшей мере несколько дней.
Теперь Вигхарду не терпелось внести поправки.
— Об этом никто не должен знать, кроме нас четверых. Иначе все переполошатся, прежде чем закончится синод. Думаю, следует сообщить, что у Деусдедита стало плохо с сердцем. Мы можем сказать правду по завершении синода. Я найду рабов, чтобы они сделали все, что нужно. Лучше, чтобы заразились они, чем мы, братия.
— Вряд ли это теперь имеет значение, — спокойно заметил Эадульф. — Если кто подцепил заразу, он уже болен. Почему, зная, что Деусдедит страдает от такой болезни, ты нас не предупредил?
Вигхард опустил голову, но ничего не ответил.
— Это дурное предзнаменование, Вигхард, — боязливо проговорила Хильда.
— Нет, — ответил круглолицый клирик. — Обойдемся без предзнаменований. Я велю рабам унести тело архиепископа.
Он повернулся и пошел выполнять свое дело.
Эадульф обратился к настоятельнице:
— Не впускай никого в эту келью, пока ее не очистят, как я уже сказал. И постарайся, чтобы каждый, кто имел дело с архиепископом, пил травяные настои из огуречника, щавеля или пижмы, трижды в день в течение недели или более того. У тебя в обители есть такие травы?
Хильда ответила, что травы имеются.
Эадульф взял Фидельму за руку и повел прочь по коридору.
— Сложность в том, — прошептал он, — что растения, которые лучше всего противостоят этой болезни, растут только в июне и июле, то есть летом. Я взял за правило, отправляясь в путь, носить в моей суме кое-какие снадобья, и у меня есть смесь золотарника и льнянки, каковые, будучи настояны в горячей воде, охлаждены и приняты внутрь, помогут защититься от этой желтой чумы. И еще я советую тебе есть как можно больше петрушки, лучше сырой.
Фидельма смотрела на него некоторое время и вдруг улыбнулась, видя его неприкрытую тревогу.
— Кажется, тебя очень заботит мое здоровье, Эадульф.
Сакс на миг нахмурился.
— Конечно. У нас много работы, — коротко ответил он.
Он остановился у спальни, которую разделял с другими братьями, не имеющими особого статуса, исчез на мгновение, а потом появился с маленькой кожаной котомкой, называемой pera.
Эадульф повел Фидельму в большую кухню, где тридцать братьев трудились над дымящимися горшками, чтобы удовлетворить потребности большой обители и ее гостей. Фидельма сморщилась от вони прогорклого масла, смешанной с бесчисленными другими запахами, описать которые невозможно. А от запаха гнилой капусты ее чуть не вырвало. Эадульф испросил у хмурой старшей стряпухи дозволения воспользоваться железным котелком, и та ответила, что пришлет им помощницу.
К их удивлению, с котелком в руках явилась сестра Гвид.
— Что ты здесь делаешь, Гвид? — спросила Фидельма.
Неуклюжая сестра грустно улыбнулась.
— Поскольку мой греческий больше никому не нужен, я нашла себе занятие на кухне, до тех пор, пока я не решу, что мне делать дальше. Думаю, когда синод закончится, я присоединюсь к тем, кто возвращается в Дал Риад, и, может быть, отправлюсь обратно на Иону. — Она протянула Эадульфу котелок. — Еще что-нибудь нужно?
Эадульф покачал головой.
Сестра Гвид вернулась к оставленному занятию на другом конце кухни.
— Бедная девушка, — тихо сказала Фидельма. — Мне ее жаль. Она тяжело переживает смерть Этайн.
— Жалеть будешь потом, — с упреком откликнулся Эадульф. — Сейчас же мы должны сделать все, что можем, чтобы остановить заразу.
Он начал кипятить воду и готовить свои травы, а Фидельма с интересом наблюдала за ним, пока он помешивал зелье в котелке.
— Ты что, серьезно считаешь, что этой травой можно защититься от желтой чумы?
Вопрос вызвал у Эадульфа раздражение.
— Это может помочь.
Она прикусила язык, а Эадульф, приготовив отвар, перелил его в большой глиняный кувшин. Потом наполнил две глиняных кружки и подал одну Фидельме, а другую поднял, как бы провозглашая тост.
Фидельма улыбнулась и поднесла питье к губам. Вкус был отвратительный, и это отразилось на ее лице.
— Сие есть снадобье древнее. — И Эадульф обезоруживающе усмехнулся.
Фидельма грустно ответила ему улыбкой на улыбку.
— И поныне живое, — откликнулась она. — Но давай поскорее уйдем отсюда и прогуляемся по галерее. От кухонных запахов у меня голова разболелась.
— Прекрасно, но первым делом мы отнесем кувшин с питьем в твою келью. — А когда они оставили кувшин в ее келье и вернулись в тишину галереи, добавил серьезно: — Ты должна выпивать кружку настоя каждый вечер перед сном. Кувшина хватит на неделю.
— Ты научился этому в лекарской школе в Туайм Брекане? — спросила она.
Эадульф кивнул.
— Я многому учился в твоей стране, Фидельма. В Туайм Брекане я стал очевидцем таких дел, каковые считал невозможными. Я видел, как целители вскрывают черепа мужчин и женщин и удаляют опухоли, и эти мужчины и женщины остаются в живых.
Фидельма неопределенно скривилась.
— Школа в Туайм Брекане славится по всему свету. О великом Бракане Мак Финдлоге, враче, который учредил эту школу два столетия назад, до сих пор говорят с благоговением. Ты хотел стать врачом?
— Нет. — Эадульф покачал головой. — Я искал знаний, любых знаний. В моей стране я был сыном наследственного герефы, местного судьи, но я хотел знать больше. Я хотел знать все. Я пытался собирать знания, как пчела собирает нектар, перелетая с одного цветка на другой, но нигде не задерживаясь надолго. Мои познания не глубоки, но я понемногу знаю о многом. Иногда это бывает полезно.
— Иногда это очень полезно, — согласилась Фидельма. — Особенно если стремишься к истине. Узкое знание порою ослепляет человека не менее, чем невежество.
Эадульф усмехнулся своей короткой мальчишеской усмешкой.
— Но ты-то сама, сестра Фидельма, ты ведь знаешь одно — закон. Закон твоей страны.
— В наших церковных школах от ученика требуют и общих познаний, иначе ему никогда не достигнуть высокой ступени.
— Ты — анрад. Я знаю, что это переводится как «благородная река», и титул сей одной лишь ступенью ниже наивысшего в твоей стране. Но что это означает?
Фидельма улыбнулась.
— Анрад означает, что человек обучался по меньшей мере восемь лет, но чаще всего — девять, и стал мастером своего дела, а также имеет познания в поэзии, литературе, истории и многих других вещах.
Эадульф вздохнул.
— Увы, у нас нет таких школ, как у вас. Только со времени принятия христианского учения и основания монастырей у нас начали учиться — и то всего лишь читать и писать.
— Лучше поздно, чем никогда.
Эадульф хмыкнул.
— Верно сказано, сестра Фидельма. Вот почему у меня столь ненасытная жажда знаний.
Он замолчал. Они посидели некоторое время в молчании. Странно, но Фидельме показалось, что молчание это не было неловким. То было товарищеское молчание. И вдруг она осознала то чувство, которое испытывает к нему. Они — товарищи по несчастью. Она улыбнулась, радуясь тому, что хаос, царивший у нее в мыслях, исчез.
— Нам нужно вернуться к нашему расследованию, — решилась она нарушить тишину. — Смерть Деусдедита не приблизила нас к раскрытию убийства Этайн.
Вдруг Эадульф щелкнул пальцами, от чего она вздрогнула.
— Какой же я дурак! — выпалил он. — Сижу и размышляю о собственной персоне, когда должен заниматься делом.
