Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды
— Вполне возможно.
— И кто же эти люди?
— Это были довольно распространенные имена.
Археологи работали подобно хирургам на месте аварии: оказывали первую помощь, облегчали боль в сломанных костях, а застрявшие в искореженном металле конечности осторожно вынимали. Специальными кисточками они усердно стирали грязь, будто вычищая рану, и выискивали тех, кто сумел выжить в катастрофе времен.
— Что-нибудь еще? — спросил Лео. — Мне хотелось бы вернуться на свежий воздух. — Паника — ощутимая, материальная — скапливалась в груди. Камни давили сверху, обстоятельства же — со всех сторон.
Агрон оглянулся. Черты его лица в тусклом свете фонаря обрели торжественную строгость, стали практически библейскими, чертами пророка.
— Я думал, вам интересно будет осмотреть непосредственное место находки.
— Это все очень интересно, но я бы предпочел уйти отсюда.
Пророк ухмыльнулся.
Это место порой действует на людей подобным образом.
После пещерного мрака солнечный свет ослеплял. Выйдя наружу, Лео испытал огромное облегчение. Обретенная свобода заполнила его тело целиком. Он отряхнулся и посмотрел по сторонам с восторгом человека, только что вернувшегося с того света. Солнце уже стояло в зените, таращась злокозненным глазом сквозь тонкий ажур облаков. Температура повышалась. По радио блеяла какая-то поп-группа. Пыль летала над развороченной землей, в которой копошились несколько волонтеров. Неужели здесь, подумал Лео, среди этой пылищи и камней, в этом мертвом месте подле мертвого моря, истории христианства придет конец?
— Это же чертовски важно, не так ли? — спросил Агрон, выходя из пещеры следом за ним. — Они бы не притащили вас за тридевять земель, если бы это не было важно. — Внешний вид его выдавал беспокойство, как будто существовала вероятность, что все эти раскопки — сущий пустяк. Лео кивнул и похлопал его по плечу; прежде он никогда не позволил бы себе столь фамильярного, компанейского жеста.
— Это важно, — заверил он. — Очень важно.
Лист лежал в кабинете Всемирного библейского центра, спеленатый ярким, но мягким светом; вид он имел вполне безобидный. Лео снова сел за стол и попробовал еще раз изучить папирус трезво, непредвзято. Какая-то часть его раздробленной личности даже начала формулировать комментарий к тексту, а именно — толковать слово nazir. Nazir, nazaraios, netser, blastos. Корень, побег, росток; а также ело Nazarene, всегда волновавшее ученых. Академические спор словно искушали его разум.
— Это наверняка пропаганда, — сказал он. — О других вариантах даже думать не стоит.
— А ты подумай, — ответил ему Кэлдер.
— Над чем? Что это может быть оригинал? Евангелие от Иуды?
— Если угодно.
— Абсурд.
— Ты отрицаешь эту возможность? На каком основании?
— На основании здравого смысла.
Кэлдер обдумал понятие «здравый смысл», словно это была улика в запутанном деле.
— И все?
Лео в самом деле отчаялся.
— Здравый смысл — довольно веский аргумент. Тебе не хуже моего известно, что существуют десятки апокрифов.[72] Евангелие от Марии, Деяния Пилата — все это обычные религиозные трактаты, не более. Думаю, это еще один подобный трактат, написанный с весьма отличной точки зрения. Нам следует придерживаться этой версии. Мы же не хотим нарубить дров, а потом выглядеть полными идиотами?
— А как же наша датировка? Как же место обнаружения? Ты сам его видел. Не убеждает?
Лео только пожал плечами.
— Даже если бы датировка была точной, что бы это изменило? В первом веке было множество причин для написания антихристианского трактата.
— А содержание? Вопрос родственных связей? — Кэлдера на мякине не проведешь. Конечно, он часто работал на публику и отличался повадками дельца, но дураком его назвать язык не поворачивался. Разговор их напоминал допрос обвинителя: продуманные, важные вопросы чередовались с ничего не значащей чепухой. Также Стива Кэлдера можно было сравнить с солдатом, который аккуратно зондирует почву на минном поле. — Что скажешь насчет Мариам? — спросил он.
Мариам, Мария. Довольно распространенное имя. Мария Богородица, конечно же. Эту историю знают все: разодевшись в пестрые халаты, завернувшись в простыни и нацепив кучу бижутерии, вся честная компания шастает по коллективной памяти Западного мира. Волхвы. Золото, ладан и мирра. Бык, осел и младенец в яслях. Избиение младенцев. А она — в самом центре внимания, ее серьезное, кроткое лицо занавешено сине-белым капюшоном: Мария Богородица, Дева Мария, Владычица Небесная.
Но Кэлдер, безусловно, знал. Он знал, потому что это было, черт побери, очевидно. Можете говорить о Марии, матери Иисуса, сколько вам заблагорассудится. Можете наряжать ее в синие и золотые покровы, а на голову вешать солнышко. Можете отправить ее на Луну, а из двенадцати звезд составить венец. Но была лишь одна семья, которая сделала то, о чем написано в тексте, лишь одна семья, которая приняла власть над Израилем из рук язычников и была уничтожена Иродом. И это была семья Маккавея, из династии Гасмонея, потомки Иуды бен Маттафия, изгнавшего греков Селевкидов из Израиля во втором веке до нашей эры. И одну из выдающихся женщин этого рода звали Мариам.
Кэлдер сказал это вместо Лео:
— Мариам I, вторая жена Ирода Великого.
Ирод. Это имя прозвучало оглушительно в тишине кабинета. Имя, ставшее нарицательным. Ирод. Ирод Великий, Ирод Эдомит, Ирод — местечковый тиран и полководец, который разыгрывал верную карту, дружил с нужными людьми, угождал нужным людям, убивал нужных людей и наконец, дослужился до царского титула — Царя Иудеи, если быть точными, именно так нарек его римский сенат в 40 году до нашей эры. Сразу после коронации Ирод бросил свою первую жену и женился заново — на Мариам из рода Гасмонея. Это был династический брак. Из семьи Мариам происходили несколько царей и несколько верховных жрецов (в сознании тогдашних иудеев это были фактически равноправные должности). Род Гасмонея все еще обладал той властью, которую Ирод сам никогда бы не сумел заполучить. Однако, если верить Иосифу, со временем он полюбил свою жену.
— Людям свойственно уничтожать то, что они любят, — пробормотал Лео. Он сидел над фрагментами папируса и чувствовал вонь крови, смрад настоящей бойни. Правление Ирода было примером чистой, абсолютной власти, трагедий в духе Елизаветинского театра, где в конце последнего акта вся сцена обычно бывала завалена трупами. Ирод любил Мариам, однако выманил ее родного деда, некогда верховного жреца Гиркана II, из Вавилона, куда тот был сослан, и убил старика. Он любил ее, однако он убил ее дядю. Он любил ее, однако ее младшего брата Ионафана, семнадцатилетнего юношу, только что рукоположенного, личный охранник царя утопил в бассейне иерихонского дворца. Ирод любил царицу Мариам, однако в конечном итоге, обуреваемый ревностью, он убил и ее саму.
— Иисус — сын Ирода? — Кэлдер покачал головой. — Думаю, это уже чересчур, Лео. Даже не знаю, что нам с этим делать.
Лео оторвал взгляд от папируса.
— Это объясняет некоторые новозаветные сюжеты, не правда ли? Приход волхвов. Парфянские послы наносят визит новорожденному наследнику престола. Возможно, Ирод даже увидел ребенка, когда тот появился на свет. Возможно, кто-то выкрал дитя из монарших покоев и спрятал его где-то в деревне. В Вифлееме. А почему бы и нет? Это нисколько не противоречит мессианским предсказаниям.
Логика династического убийства неумолима: вскоре после гибели царицы двух ее сыновей от Ирода удушили гарротой по приказу отца. Год их убийства — 7-й до нашей эры — весьма показателен: примерно тогда же родился человек, известный нам как Иисус из Назарета.
— И когда Ирод услышал об этом, то велел убить всех новорожденных в деревне. Что дошло до нас, посредством Евангелия от Матфея, под названием «избиение младенцев».
— Вроде того, — согласился Лео. Истории сходились, как кусочки мозаики, как фрагменты папируса, выложенные перед ним между двумя стеклами. — Возможно, мы это выясним. Возможно, об этом нам расскажут оставшиеся части свитка.
В тот вечер Гольдштауб отвез Лео в аэропорт. В дороге они спорили о свитке, о том, как именно нужно его расшифровывать, кто должен этим заниматься и как преподнести результаты общественности.
— Дело в том, — сказал Гольдштауб, — что у тебя есть личный интерес, не так ли?
— У всех нас есть личный интерес.
— Конечно. Конечно, есть. Но особенно — у представителей католической церкви. Вы же всегда выдвигали исторические претензии. Ну, достаточно взглянуть на ваш «Символ Веры». У вас он есть, а у иудеев — нет. Там даже упомянут Понтий Пилат. Наглее религии, пожалуй, не сыщешь.
