Смерть по частям - Риту Мукерджи
Анна медленно села и достала из сумочки несколько томиков.
— Вы были правы, больше всего мне понравились стихотворения Теннисона. Я хотела вернуть вам книги. Понимаю, какой ужасной может показаться разлука с этими бесценными друзьями. — Анна поколебалась, губы ее дрожали.
— Необязательно было возвращать книги так скоро, — начала Лидия.
— Я должна их вернуть.
— Вас еще что-нибудь тревожит?
— Нет-нет, я просто устала.
— Это не просто усталость.
Анна покачала головой.
— Обычно мне самой удается оклематься. Позавтракать поплотнее или улучить время для отдыха, когда миссис Бёрт не смотрит.
Может быть, Анна и заболела, но в ее поведении чувствовалось что-то столь странное, что Лидии казалось, будто она разговаривает с незнакомкой, так неестественно и уклончиво звучали слова девушки.
— Почему вы все же пришли ко мне?
Анна взглянула на нее, в темных глазах была печаль.
— Мне страшно, — тихо сказала она.
— Понимаю. Немудрено испугаться, если чувствуешь, что больна, но не знаешь, чем именно.
— Дело не в этом, доктор Уэстон... есть кое-что еще...
— Так расскажите, и я помогу вам. Доверьтесь мне. — Лидия ободряюще сжала ладонь девушки.
— Нет. Простите... Я зря пришла сюда. — Анна резко отдернула руку.
Лидия удивленно отодвинулась. Девушку словно раздирала внутренняя борьба.
Анна затянула шнурок сумочки и встала:
— Спасибо, мне пора. Меня ждут.
— Постойте! Сможете ли вы дойти до дома? Позвольте мне сходить за экипажем.
Лидия торопливо пошла следом за Анной в приемный покой, но девушка не оглянулась. Когда она переступила порог, Лидия окликнула ее:
— Вам стоит только послать мне весточку — и я приду.
Но было уже поздно. Лидия выглянула в окно. В перламутровом небе еще таяли остатки сумерек, но на улицы уже опустилась темнота. По мостовой грохотали экипажи и двуколки с раскачивающимися фонарями. Толпы людей спешили домой — темная, беспокойная человеческая масса, в которой Лидия едва различала фигуры. Анна уже скрылась в ночи.
Все это было почти две недели назад. С тех пор Лидия Анну не видела. Ее отсутствию могло найтись множество объяснений: Анна почувствовала себя лучше, болезнь отступила или же тревоги девушки развеялись. Но Лидию не оставляло чувство, что здесь что-то не так, что она напрасно не придала значения последнему разговору с Анной.
Фитиль в лампе уже едва тлел. Лидия всегда держала под рукой несколько томиков, на случай минутной передышки. Она достала из саквояжа книгу, надеясь, что чтение, как всегда, успокоит ее. Книга оказалась из тех, что вернула Анна.
Лидия поначалу не заметила, что на одной из страниц есть пометка. Страница была загнута, и кто-то оставил напротив одного стихотворения карандашную отметку.
Теней я не увижу
И не коснусь дождя.
Глухой останусь к песне
Печальной соловья.
И в вечном полумраке,
Где не бывает свет,
Если смогу, то вспомню,
А может быть, и нет [2].
[2] Кристина Россетти (1830—1894), пер. А. Кана. — Здесь и далее примеч. перев.
2
В своей работе сержант филадельфийской полиции Чарльз Дейвис едва ли не больше всего ценил утренний кофе. Устроившись за письменным столом, он с немалым удовольствием ждал, когда ему принесут дымящуюся фарфоровую чашку на блюдечке, с краю которого пристроилось печенье. Дейвис выбился из низов и теперь наслаждался ритуалом столь цивилизованным, что его прежние знакомцы удивились бы.
— Доброе утро, Чарли. — В двойные двери участка неторопливо вошел, помахивая тростью, Томас Фолькер.
“Начальству виднее”, — подумал Дейвис. Фолькер, в сером твидовом пиджаке и таком же кепи, выглядел безукоризненно, словно собрался в половине восьмого утра прогуляться по бульвару, а не засесть на весь день в полицейском участке.
— Похоже, присяжные хотят вернуть на доследование дело об убийстве Барретта, — сказал Фолькер.
— Правда? — Дейвис взглянул на него.
Они с Фолькером несколько недель занимались этим делом не покладая рук. Барретт, зажиточный кузнец из Спринг-Гарден, был найден в собственной мастерской забитым до смерти. Дейвис, наверное, на всю жизнь запомнил, как страшно выглядело место преступления. Череп жертвы превратился в кровавое месиво из кожи, волос и осколков костей. Удары наносили с такой силой, что брызги студенистых мозгов и ярко-красной крови попали на стены и даже на потолочные балки. Стоял конец августа, было душно, и в тесном помещении немедленно завелись мухи и прочая нечисть. Жена Барретта подтвердила, что у мужа было три золотых зуба, только по ним убитого и опознали. Отчет коронера — “Смерть от сдавливания мозга вследствие ударов тупым предметом, нанесенных неизвестным или неизвестными” — казался излишним.
Все было ясно как день: нападение и ограбление, хоть и очень жестокое. Сейф открыт, сбережения за неделю исчезли.
Расхожая фраза “О мертвых или хорошо, или ничего”, по мнению Дейвиса, к этому случаю была неприменима. Жертва снискала всеобщую ненависть, свидетели все как один подтверждали, что покойный, лжец и выжига, постоянно надувал их с деньгами, а в делах отличался совершенной беспринципностью. В подозреваемых недостатка не было. Однако старший инспектор рекомендовал закрыть дело: многочасовые допросы не дали ни одной надежной зацепки. Дейвису с Фолькером случалось расследовать множество жестоких, бессмысленных смертей, подобных убийству Барретта, и на вынесение приговора они не особо рассчитывали.
Однако Фолькер отказывался сдаваться. Он заявил, что избиение слишком жестоко — в нем чувствуется нечто личное. Они с Дейвисом удвоили усилия и принялись опрашивать свидетелей по новой. Проверив со всем тщанием банковские документы Барретта, они выяснили, что безутешная вдова сняла со счета крупную сумму и перевела ее в некий банк в Чикаго, а также, не откладывая дела в долгий ящик, затребовала страховку мужа, весьма значительную. Миссис Барретт забрали на допрос, и она призналась, что убийство спланировали они с любовником. Любовник когда-то работал у Барретта и наносил удары с особым удовольствием.
— Да, это большая удача. Окружной прокурор хочет задать нам пару вопросов. Заканчивайте отчет — и отправимся к нему.
— Слушаюсь, сэр.
Фолькер нравился Дейвису. Они служили вместе уже пять лет, и Дейвис знал, что его шеф, честнейший полицейский, — человек весьма скромного происхождения, как и он сам. Однако сослуживцы относились к Фолькеру с подозрением. Слишком не по-полицейски он выглядел, слишком выделялся на фоне полицейской компании своими безупречными костюмами и старомодными манерами. Приятели Дейвиса, дослужившиеся до чинов повыше, поражались его верности другу: “Неужели ты не хочешь продвинуться, Чарли? Не хочешь обскакать старикана?” Нет, ничего такого он не хотел. Фолькер был независим от кумовства, процветавшего в их участке, от соглашателей, которые подчинялись большим людям из городского совета. Обладая не самым блестящим умом, Фолькер компенсировал этот свой недостаток усердием. Они с Дейвисом раскрыли множество преступлений, разрабатывая все возможные зацепки до тех пор, пока Фолькер не решал, что доволен результатом.
Дейвис засел за отчет, но мирные утренние труды пошли прахом: дежурный объявил, что явился “странный старикашка,
