Присцилла Ройал - Печаль без конца

Дождь бил в лицо, она поскользнулась на размытой дорожке, после чего постаралась думать о другом. Но не получалось: мысли ее переметнулись к Ральфу, которого, быть может, глубоко обидит ее самовольное решение освободить Томаса. И если его обида зайдет так далеко, что он захочет уйти со своего поста или, что еще хуже, его брат-шериф решит, что Ральф слишком слаб, так как позволяет посторонним вмешиваться в свою работу, и заменит его на другого коронера, — если случится то или другое, это будет для нее очень неприятно.

А вывод один: нужно во что бы то ни стало помочь Ральфу как можно быстрее найти и схватить убийцу.

— …Он рыдает, миледи. Смотрит на меня во все глаза и рыдает… — Сестра Кристина, говоря это, воздевала руки к небу. — Только молитва приносит ему хоть какое-то отдохновение. И это продолжается с тех пор, как коронер Ральф так жестоко обошелся с ним: заставил глядеть на мертвеца! Как можно? Человека с такой больной душой и с таким изуродованным телом! Понимаю, он хочет найти убийцу, но разве можно забывать о душе?

Элинор была несколько удивлена горячностью в голосе своей помощницы, обычно весьма сдержанной и терпеливой.

— Коронер Ральф, — ответила она, — вскоре покинет пределы монастыря. Но в данное время я позволила ему опрашивать всех, кого он считает нужным.

Сестра Кристина склонила голову, но Элинор прекрасно видела, что та не может согласиться с ее словами.

Обе женщины стояли сейчас у занавески, отделяющей от общей палаты две койки, на которых разместились юноша со страшным шрамом на лице и его слуга Уолтер. Последний сидел сейчас со сложенными на груди руками и как будто спал. Молодой Морис лежал с открытыми глазами, уставившись в одну точку. Лицо его было мокрым от слез.

— Чем можно ему помочь? — спросила Элинор. — Что уже сделано?

Сестра Кристина ответила:

— Сестра Анна определила их в этот закуток, чтобы их никто не видел и они не видели никого, а один из братьев сказал, что у юноши никаких открытых ран нет, лихорадки тоже, а страдает он душою, и, как считает брат, из-за чего-то, случившегося в прошлом. Быть может, довольно давно. Лечение же только одно, миледи: молитва.

Элинор кивнула:

— Слуга этого человека говорил мне, что присутствие женщины весьма беспокоит его хозяина. Вы не пробовали прислать к нему монаха?

Сестра Кристина не слышала вопроса: ее лицо было обращено к небу, глаза закрыты, гладкое, полное тело находилось в напряжении, в легкой дрожи. Губы шептали молитву.

Когда Элинор повторила свои слова, она слегка вздрогнула и не сразу открыла глаза, однако взгляд оставался недоуменным, словно она несказанно удивилась тому, что оказалась опять на земле.

Элинор терпеливо ждала, пока та придет в себя.

— Я полагаю, миледи, — услышала она достаточно твердый голос сестры Кристины, — что Господь призвал меня, именно меня, молиться за исцеление этого юноши. И хотя благочестивые мужи не напрасно опасаются козней лукавых дочерей Евы, в молитвах, исходящих из женских уст, есть особая сила. Конечно, если эти уста принадлежат женщине, отказавшейся от плотских страстей.

— Что ж, сестра, — со вздохом сказала Элинор, — следуйте Божественному промыслу, но будьте осторожны. Помните, что ни сам Сатана, ни его посланцы не привыкли без боя расставаться со своими жертвами. И вы, и этот юноша не могут быть ограждены от их нападений.

— Господь обережет нас, миледи, будем надеяться. А вас прошу поскорей избавить этих двух людей от присутствия коронера.

Еще раз не сдержав вздоха, Элинор напомнила себе, что говорящая с ней женщина, вполне вероятно, уже находится на пути к подлинной святости. На том пути, на который ей самой ступить, увы, не дано.

— Я поговорю с ним, сестра, — сказала она, заканчивая разговор, — однако, прошу вас, не забывайте, что Господь никогда не считал Сатану глупцом, и потому снова напоминаю об осмотрительности.

Произнося все это, она отнюдь не была уверена, что сестра Кристина слышит ее, ибо веки той снова сомкнулись.

Прежде чем откинуть занавеску и войти к Морису и Уолтеру, она подумала еще, что, разумеется, очень жаль юношу, на которого так подействовало лицезрение мертвеца, однако остается немаловажным вопрос: отчего он так воспринял это?

Когда Элинор вошла, Уолтер открыл свой единственный глаз, встал и поклонился ей. Он выглядел совсем больным, и, несмотря на загар, лицо казалось серым.

— Мы с хозяином благодарны вам за гостеприимство, миледи, — сказал он. — Наше паломничество по святым местам было долгим и трудным, и я боюсь… — он с беспокойством и печалью поглядел на хозяина, уже сидевшего на постели, — …боюсь, что оно не сможет продолжиться, пока в здоровье сэра Мориса не наступит заметного улучшения.

— Быть может, у вашего хозяина есть семья, — предположила Элинор, — которой я могу сообщить о том, где он находится, и они сумеют прислать еще кого-то для помощи ему?

— Никого нет.

Ответ был резким. В голосе Уолтера слышался страх. Или злость? Так показалось Элинор. Она мягко произнесла:

— Те, кто обследовал вашего хозяина, заверили меня, что телесных повреждений, причиняющих ему боль, у него сейчас, к счастью, нет.

— Я уже имел честь говорить вам, что ожидаю помощи в исцелении его души, а не бренной плоти.

Элинор почувствовала, как в ней растет раздражение. Хотя по сути его слова были достаточно вежливы, в них она уловила явную насмешку и надменность. Это проглядывало даже в том, как он сложил свои тонкие губы.

— С Божьей помощью, — холодно произнесла она, — того же хотим и мы.

Ее собеседник уронил голову и начал пристально изучать ладони своих рук. Это продолжалось довольно долго.

— В чем причина, по вашему суждению, такого состояния сэра Мориса? — наконец спросила Элинор.

— В том, что у него есть душа, миледи.

— У всех смертных она есть, однако не все приходят в такое состояние и ищут прибежища в монастыре.

— Но вы, миледи, тоже нашли его здесь, не так ли?

Какая у этого слуги правильная, даже изощренная речь. Она испытующе посмотрела на него:

— Я не припомню, сэр: мы не встречались когда-либо в прошлом?

— Нет, миледи. — Голос его зазвучал мягче. — Еще раз прошу прощения за неучтивость моей речи, но мне так давно не приходилось беседовать с благородными дамами.

Она решила пропустить его извинения мимо ушей и сказала:

— И вы, и ваш хозяин пострадали от серьезных ран. Вы были на войне?

— Несчастный случай во время охоты. — Он показал на свой глаз. — Мой хозяин…

Элинор перевела взгляд на Мориса. Юноша пристально смотрел на нее, потом повернулся спиной. Он был раньше весьма привлекателен, подумала она. И потому этот ужасный шрам через все лицо должен причинять ему особенные мучения.

Так и не договорив предыдущую фразу, Уолтер произнес:

— Ухаживать за милордом совсем не просто, и я, как видно, потерял умение управлять собой, за что приношу извинения снова и снова.

Лицо его исказилось гримасой, и Элинор решила, что он испытывает некую душевную боль. Кроме того, она поняла, что он избегает любых вопросов и предпочитает на них не отвечать. В общем же, она не ощущала в нем затаенной злобы и сама не испытывала к нему неприязни; его же отношение к тому, кого он называл хозяином, вызывало у нее только одобрение и симпатию.

— Я от всего сердца прощаю вас, — сказала она. — Но скажите все-таки, как еще мы можем помочь вашему спутнику? Молитвы и лекарственные снадобья — это в наших силах, но что еще?

Уолтер поднял голову. В глазах его читались благодарность и сожаление. Те же чувства были и в голосе, когда он произнес:

— От имени своего хозяина, миледи, приношу вам и сестре Кристине искреннюю благодарность за внимание и заботу.

— Мне сообщили, что коронер Ральф вызвал у сэра Мориса очередной приступ?

Уолтер ничего не ответил. Элинор снова заговорила:

— На него так подействовал вид мертвого человека?

— А кому вид изуродованного трупа может доставить удовольствие?

Теперь была очередь Элинор промолчать, и Уолтер продолжил:

— Конечно, миледи, в иных случаях вид поверженного врага может вызвать удовлетворение. Но это был не тот случай, и мой хозяин кричал не от радости.

Что ж, подумала Элинор, пожалуй, я получила ответы почти на все вопросы, которые хотела задать. Этого Уолтера отличает незаурядный ум.

— Боюсь, стоны больных и умирающих, которые он тут слышит, причиняют вашему хозяину не меньшие мучения, чем опознание трупа, — сказала она.

Уолтер кивнул.

— И потому, миледи, я просил бы об отдельном помещении, если можно. Сэр Морис к тому же обуреваем тяжкими сновидениями. Кошмарами. Он пробуждается от них с криками, которые могут всполошить всех. Или вскакивает и начинает метаться по комнате.