Евгений Сухов - Гастролеры и фабрикант
– А когда… снова можно будет… вложиться?
– Понравилось? – улыбнулся Сева.
– Да, – просто ответил Алексей Васильевич.
– А мне так очень понравилось, – сказал «граф» Давыдовский. – А вам? – посмотрел он на Феоктистова.
– Мне тоже очень понравилось, – сдержанно ответил мильонщик. – И я готов поучаствовать еще. Только вот когда? – вопросительно посмотрел на Долгорукова Илья Никифорович.
– Сие зависит не от меня, – ответил Сева, разведя руками, и посмотрел на телеграфный аппарат.
– А когда ждать нового предложения? – осторожно спросил Огонь-Догановский.
– Сложно сказать. Возможно, что через пару часов. Может, завтра… Или через неделю, – ответил Всеволод Аркадьевич. – Я вам сообщу.
– Да уж, сообщите, пожалуйста, – Давыдовский потрогал свою кучу денег. – А то я именьице тут одно присмотрел недалеко от города. Славное, знаете ли, именьице… Тихое, на берегу Волги. Благодать!
– Да купите вы себе именьице, ваше сиятельство, – заверил Давыдовского Всеволод Аркадьевич. – Еще разик вложитесь крупно в наше предприятие – и купите…
* * *Телеграфный аппарат заработал через два дня.
– Три с половиной миллиона, – сказал Сева, когда все участники предыдущей «операции» (кроме Ленчика) собрались у него. – Такое вложение требуется от нас завтра до четырех часов пополудни.
Пауза была довольно продолжительной. Согласитесь, три с половиной миллиона – сумма существенная!
– А каков процент прибыли? – поинтересовался первым Огонь-Догановский. Старик, похоже, вошел во вкус и намерен был вложиться максимально возможной для него суммой.
– Предположительно сумма вложений будет удвоена, – ответил Сева. – Это как минимум…
– Почему «предположительно»? – спросил Феоктистов.
– Потому что так мне сообщили, – просто ответил Долгоруков.
– То есть процент прибыли покамест неизвестен? – довольно нервически спросил Алексей Васильевич.
– Точно неизвестен, – ответил Сева. – Но не менее ста процентов…
– А что вас не устраивает? – спросил Огонь-Догановского «граф». Кажется, он тоже был обеспокоен. – Вам что, мало ста процентов?!
– Нет, но…
Тут снова заработал телеграфный аппарат. Сева принял ленту и прочитал сообщение вслух:
– «При своевременном вложении трех с половиной миллионов рублей ожидаемая сумма при получении составит восемь миллионов. Срок вложения – сутки. Дивиденды от торгов будут получены через одиннадцать дней. Поторопитесь».
– Восемь миллионов с трех с половиной… – раздумчиво произнес Огонь-Догановский. – Это сколько же процентов прибыли?
– Сто двадцать девять, – громко произнес Феоктистов, мгновенно произведший расчеты в уме. – Почти сто двадцать девять…
«Граф» зачарованно посмотрел на него:
– Я подписываюсь! – воскликнул он и даже подбросил вверх руку. – Я вкладываюсь… шестьюстами тысячами.
– А они у вас есть? – спросил Огонь-Догановский.
– Ну-у, – протянул Давыдовский, – заложу дом, свои фамильные драгоценности…
– Вы не успеете к четырем часам завтра, – осадил пыл «графа» Долгоруков. – Давайте оперировать реальными суммами. Сколько у вас на настоящий момент наличных денег?
– Я могу собрать… скажем… двести тысяч, – немного подумав, ответил «граф».
– А я – сто, – сказал Огонь-Догановский, не дожидаясь, когда его спросит Всеволод Аркадьевич.
– Вы, Илья Никифорович? – посмотрел на Феоктистова Сева.
– Позвольте, я подумаю, – не сразу ответил Феоктистов.
– Конечно, – быстро откликнулся Сева и, как бы мысля вслух, промолвил: – Двести двадцать… четыреста… четыреста пятьдесят. Ну, может, четыреста шестьдесят… Нет, все же четыреста пятьдесят… – Долгоруков обвел взглядом присутствующих: – А я, если не возражаете, вложусь четырьмястами пятьюдесятью тысячами. Итого: семьсот пятьдесят тысяч. Что ж, – Сева снова посмотрел на присутствующих в его кабинете, – признаться, я никак не предполагал, что сумма окажется столь значительной. Придется снова обращаться к Леониду Ивановичу…
– Не придется, – раздался вдруг громкий голос Ильи Никифоровича. Мильонщик поднялся с кресла и, явно восхищаясь собственной решительностью и твердостью духа, произнес:
– Я вкладываюсь остальной недостающей суммой!
Всеволод Аркадьевич сморгнул. Сработало! Теперь надобно, чтобы Феоктистов не передумал и завтра, как миленький, явился бы к четырем часам с деньгами.
Огонь-Догановский с восхищением и, похоже, даже с некоторой завистью посмотрел на Феоктистова:
– Браво, Илья Никифорович!
А «граф» Давыдовский какое-то время стоял, приоткрыв рот.
– Вы уверены? – после некоторого молчания спросил Долгоруков.
– Уверен, – ответил Феоктистов.
– Но это же… это же два миллиона семьсот пятьдесят тысяч! – воскликнул Алексей Васильевич.
– Я знаю, – с полуулыбкой обернулся к нему Илья Никифорович. – Считать обучен.
– С ума сойти! – подал наконец голос «граф». – Два миллиона семьсот пятьдесят тысяч рублей! Это сколько же вы получите обратно?
– Шесть миллионов двести восемьдесят шесть тысяч, – с прежней полуулыбкой ответил Феоктистов.
– Мда-а, – только и смог произнести Огонь-Догановский.
Остаться на обед у Долгорукова никто не согласился. «Граф» помчался собирать деньги, так как двухсот тысяч наличными у него явно не имелось. Огонь-Догановский ушел в полном расстройстве. Надлежало показать фигуранту-мильонщику, что будь его, Алексея Васильевича, воля, а главное, будь у него деньги, то он, ничуть не сомневаясь, вложился бы в предприятие Долгорукова хоть тремя миллионами. Феоктистов же прямиком отправился в Волжско-Камский банк, дабы заказать там на завтра два миллиона семьсот пятьдесят тысяч. Потому как даже такому известному коммерческому банку собрать в одночасье означенную сумму было трудненько.
Глава 14
Тучи сгущаются, или «Возьмем его тепленьким»
27 октября 1888 года
Это было несомненной удачей для Розенштейна и явной угрозой для Всеволода Аркадьевича Долгорукова и его людей. Впрочем, удача сопутствует тем, кто неотступно, день за днем, час за часом следует по выбранному пути, не сворачивая с него.
Дело в том, что помощник полицеймейстера отыскал Ивана Яковлевича Плейшнера. Вернее, Плейшнер отыскался сам, обратившись в полицейскую управу и требуя встречи с полицеймейстером. Поскольку Острожского на месте не оказалось, да и не любил он личных встреч с обиженными и оскорбленными горожанами, вполне справедливо рассуждая, что для этой цели имеются полицейские участки аж шесть штук на город с приставами и их помощниками, то дежурный офицер спровадил Плейшнера к нему, Розенштейну. Николай Людвигович тоже считал, что для обращения граждан имеются полицейские участки, но после минуты разговора с Плейшнером понял, что это сам бог послал его к нему…
– Я видел его так же, как вижу сейчас вас, – горячился Иван Яковлевич, описав своего обидчика и заглядывая в глаза помощнику полицеймейстера. – Он преспокойненько ходит по улицам и в ус не дует. Я проследил за ним и выяснил, где он теперь проживает. У него свой дом на…
– Старогоршечной улице, – добавил за собеседника Розенштейн.
– Так вы знаете его? – вскинул брови Плейшнер.
– Знаю, – ответил Николай Людвигович. – Его зовут Всеволод Аркадьевич Долгоруков.
– Как, простите, зовут? – вскинул брови Плейшнер.
– Всеволод Аркадьевич Долгоруков, – повторил помощник полицеймейстера.
– А почему вы его не заарестуете, если знаете, кто он такой? – недоуменно спросил Иван Яковлевич.
– Нет оснований, – ответил помощник полицеймейстера и со значением добавил: – Пока нет оснований. Но, надеюсь, с вашей помощью они у нас появятся…
– Появятся, еще как появятся! – вскочил с кресла Плейшнер. – Он же обманным путем выманил у меня двести тысяч.
– У вас? – переспросил Розенштейн. – Тогда расскажите все подробнейшим образом.
– Ну, не совсем у меня, – поправился Иван Яковлевич. – У моей банкирской конторы «Плейшнер и сыновья». И совершенно разорил ее, как впоследствии и другие банкирские конторы…
– Контора принадлежала лично вам? – спросил Розенштейн.
– Нет, я был только управляющим, – ответил Плейшнер. – А что, это разве меняет дело?
– Может, меняет, а может, и нет. Не могу сказать ничего определенного, покуда вы мне все не расскажете, – посмотрел на собеседника Николай Людвигович.
– Хорошо, слушайте, – устроился поудобнее в кресле Плейшнер. – Итак, случилось это несколько лет назад…
– Точнее, пожалуйста, – перебил его Розенштейн.
– Хорошо… Случилось это летом восемьдесят четвертого года, – начал Плейшнер. – Все началось с моего знакомства с господином Огонь-Догановским Алексеем Васильевичем. Он, как и я, любил посещать театр Панаева, вот на этой почве мы и сошлись. Это я уж потом понял, что все это было подстроено, и этот Огонь-Догановский был заодно с Луговским…
