Эллис Питерс - Эйтонский отшельник

Кадфаэль уже покидал дом лесничего, когда у него мелькнула одна мысль, и он обернулся, дабы задать Гиацинту последний вопрос.

— А как же Кутред? — спросил он. — Ведь вы жили вместе. Принимал ли он участие во всех безобразиях, учиненных в Эйтонском лесу?

Гиацинт угрюмо посмотрел на монаха, его желтоватые глаза были широко раскрыты от удивления.

— Да как он мог? Он ведь из скита никуда не уходит.

На следующий день около полудня на большой монастырский двор въехал Эймер Босье вместе со своим молодым грумом. Брат Дэнис, попечитель странноприимного дома, немедленно распорядился отвести Эймера к аббату Радульфусу, ибо тот никому не хотел перепоручать печальной обязанности сообщить сыну о смерти отца. Аббат справился с этой обязанностью весьма деликатно, чего впрочем, похоже, вовсе не требовалось. Лишившийся отца сын сидел молча, осмысливая случившееся и вытекающие из этого следствия. Прикинув в уме что и как, Эймер наконец вполне приличным образом выразил свое горе, однако было совершенно ясно, — голова его целиком занята мыслями о грядущих переменах в его жизни, чего трудно было не прочесть и на его крупном, но не таком грубом, как у отца, лице, на котором почти не было заметно следов горя. Тем не менее чело Эймера было хмурым, ибо смерть отца принесла ему многочисленные хлопоты, — нужно было сопровождать в Босье гроб с покойником, а кроме того, наилучшим образом использовать время, которое он еще может оставаться в Шрусбери. Аббат Радульфус уже заказал Мартину Белкоту, городскому плотнику, деревянный гроб для Дрого Босье. Однако гроб пока не заколачивали, поскольку Эймер Босье наверняка захочет в последний раз взглянуть на отца и попрощаться с покойником.

Выйдя, наконец, из раздумья, Эймер глухим голосом, однако с заметным интересом спросил:

— Не поймал ли отец нашего беглого виллана?

— Нет, — ответил аббат, и если даже не одобрил подобного вопроса в такую минуту, то не показал вида. — ходили слухи, что некий юноша обретался где-то поблизости, но нет никакой уверенности, что он именно тот, кого вы ищете. Никто не знает, куда он теперь подевался.

— Ищут ли убийцу моего отца?

— Еще как ищут. Шериф поднял на ноги всех своих людей.

— Надеюсь, заодно ищут и моего виллана. Закон обязывает вернуть мне мою собственность. Конечно, беглый виллан это мелочь, но мелочь для меня весьма ценная. Я бы дорого заплатил, чтобы не дать ему уйти от погони.

Эймер цедил слова сквозь зубы. он был высок и плечист, так же как и его отец, однако не был еще таким плотным и грузным, да и черты лица его были не такими крупными. Но его глубоко посаженные глаза были того же неопределенного цвета и казались совершенно пустыми. Ему было лет тридцать, и теперь, похоже, он с удовольствием примеривался к своему новому положению. В его голосе явственно стали проступать властные нотки. Он уже говорил о «своей собственности». Несомненно, то обстоятельство, что со смертью отца он стал собственником, никак не прошло мимо его внимания.

— Я хотел бы поговорить с шерифом насчет того парня, что называет себя Гиацинтом. Не доказывает ли факт его бегства, что он и есть разыскиваемый Бранд? И не он ли убил моего отца? На нем и без того немало преступлений, и я не намерен оставлять их безнаказанными.

— Это дело светских властей. Меня это не касается, — с холодной вежливостью ответил аббат Радульфус. — Улик против Гиацинта нет, так что вопрос об убийце остается пока открытым. Однако его ищут. Если вы соизволите пройти со мной, я провожу вас в часовню, где лежит тело вашего отца.

Эймер застыл над открытым гробом, стоявшим на задрапированном одре, однако даже в свете высоких свечей, помещенных в ногах покойного и в голове, лицо Босье-сына не претерпело каких-либо существенных изменений. Склонив голову, он взирал на мертвого отца и хмурился: скорее поглощенный мыслями о предстоящих хлопотах лорд, нежели убитый горем и горящий жаждой мщения за подлое убийство сын.

— Я весьма сожалею, что одного из наших гостей постигла столь печальная участь, — вымолвил аббат. — Мы помолимся за упокой его души, но это все, что мы можем сделать. Остается надеяться, что справедливость в конце концов восторжествует.

— Вот именно! — согласился Эймер, но с таким видом, словно его мысли были направлены совсем в другую сторону. — Делать нечего, мне придется возвращаться домой, чтобы похоронить отца. Но я не могу уехать прямо сейчас. Нельзя так сразу прекращать поиски. Кроме того, мне нужно съездить в город и заказать вашему плотнику внешний гроб, обитый свинцом, чтобы его можно было запечатать. Конечно, отца можно было бы похоронить и здесь, но всех мужчин в нашем роду по традиции хоронят в Босье. Моя мать все равно будет настаивать на этом.

Все это Эймер вымолвил с весьма озабоченным видом. Однако свой отъезд домой он решил отложить на несколько дней, дабы продолжить поиски своего беглого виллана. Аббат Радульфус не мог отделаться от ощущения, что даже стоя над гробом убитого отца, Эймер не столько горит жаждой отомстить убийце, сколько схватить беглеца.

Вышло так, что вскоре после полудня, идя через большой двор, Кадфаэль увидел, как Эймер садится в седло. Кадфаэль впервые увидел Босье-сына и остановился, чтобы присмотреться к нему. У монаха не было сомнений в том, что перед ним не кто иной, как сын Дрого Босье, — сходство было очевидным, хотя черты сына были сильно сглажены. Маленькие бесцветные глаза, терявшиеся в глубоких глазницах, были столь же злыми, а его обращение с конем, когда он садился в седло, было куда более «человеческим», нежели его обращение с грумом. Едва оказавшись в седле, Эймер хлестнул плетью по руке грума, что держал ему стремя, а когда Варин резко отскочил в сторону от удара, конь испугался и попятился, тряся головой и всхрапывая, всадник огрел грума плетью по спине, причем без всякой злобы или гнева, и было ясно, что у него это обычное дело при обращении со слугами. В город с собой Эймер взял лишь молодого грума, причем поехал на отцовском жеребце, который хорошо отдохнул, однако уже застоялся. Нечего и говорить, что Варин лишь обрадовался такому повороту дела, поскольку знал, что теперь у него будет несколько часов спокойной жизни.

Варин повернулся и собрался было пойти на конюшню, но Кадфаэль остановил его и усадил рядом с собой на ступеньки крыльца. Варин повернулся, и Кадфаэль увидел темнеющий на глазах свежий синяк, пока еще желтый, как старый пергамент. Причем старый синяк на скуле все еще не зажил окончательно.

— Я тебя не видел уже два дня, — сказал Кадфаэль, осматривая старую рану, а заодно и новый синяк. — Пойдем со мной в сарайчик, я снова займусь тобой. Думаю, твоего хозяина пару часов не будет, так что можешь вздохнуть спокойно. Посмотрим, как идут у тебя дела, хотя я вижу, старая рана заживает.

— Они взяли свежих коней, а мне оставили двух других, — сказал Варин и замешкался. — Ну да подождут немного.

Варин охотно последовал за Кадфаэлем, — несчастный, постаревший раньше времени человек, решивший расслабиться в отсутствие своего господина. Внимая свежим ароматам трав и слушая тихое шуршание уже высохших, грум сидел в сарайчике и блаженствовал, позволив монаху осмотреть и промыть свои раны. Когда Кадфаэль завершил все свои процедуры, грум вовсе не торопился возвращаться на конюшню.

— Сынок-то гоняется за Брандом еще пуще своего батюшки, — сказал он, с грустью покачивая головой и сожалея о несчастьях своего бывшего соседа. — Его раздирают два желания — повесить Бранда и заставить его работать на себя до конца дней своих. Причем ему все равно, убил ли он его отца или нет. Не больно-то они с отцом ладили. Этого в их семейке не водится, все ненавидят друг друга.

— А велика ли семья? — заинтересовался Кадфаэль. — У Дрого осталась вдова?

— Несчастная женщина, он высосал из нее все соки, даром что она родом из куда более благородной семьи и имеет могущественных родственников. Они, пожалуй, могли бы найти ей партию и получше. А у Эймера есть еще младший брат. Не такой, слава богу, буян и насильник. Этот и соображает, и с людьми помягче.

— Оба брата не женаты?

— У Эймера была жена, но такая чахлая. Бедняжка умерла совсем молодой. А неподалеку от Босье живет одна богатая невеста, и оба брата имеют на нее виды. Не на нее, конечно, а на ее земли. С одной стороны, Эймер наследник, однако Роджера там могли бы и предпочесть старшему брату. Но теперь уже вряд ли.

Невеселый был выбор у той невесты — выбирать, какой из двух братьев Босье лучше, но было ясно, что у Эймера есть веская причина не задерживаться долго в Шрусбери, рискуя в противном случае потерять богатую невесту. Кадфаэля эти новости обрадовали. Новоявленному владетельному лорду было и впрямь опасно оставлять у себя за спиной смышленого соперника в лице младшего брата, который наверняка не преминет воспользоваться отсутствием старшего. Все это Эймер должен был держать в уме, занимаясь в порыве мщения поисками Гиацинта. Кадфаэль как-то не мог называть его Брандом, поскольку выбранное юношей имя Гиацинт подходило ему как нельзя лучше.