Эллис Питерс - Эйтонский отшельник
— Если все твое ремесло у тебя в руках, — одобрительно заметил Эйлмунд, — то ты можешь зарабатывать где угодно, лишь бы подальше от этих Босье. Наш аббат мог бы сделать тебе большой заказ, да и многие городские купцы не отказались бы от твоих услуг.
— Ну а где и как ты встретился с Кутредом? — спросил Кадфаэль с любопытством.
— Это было в монастыре, в Нортгемптоне. Я заночевал там, но побоялся заходить в сам монастырь — кое-кто знал меня в лицо. Сидя вместе с нищими у ворот, я просил подаяния. А когда еще до рассвета я собрался уходить, как раз уезжал и Кутред, ночевавший в странноприимном доме. — При этих словах мрачная усмешка тронула губы Гиацинта, он опустил свои смуглые веки. — он предложил мне странствовать вместе. Из милосердия, наверное. А быть может, чтобы я не стал воровать, добывая себе пропитание, и не пал бы еще ниже, чем прежде. — Столь же внезапно юноша открыл глаза и посмотрел прямо в лицо Эйлмунду. Усмешки его как не бывало.
— А теперь вам пора узнать обо мне самое плохое, — продолжил Гиацинт. — Я не хочу ничего скрывать от вас. Я пришел в этот мир нищим, готовым на все, я мог бы стать и бродягой, и разбойником, я воровал, добывая себе пропитание. И перед тем как вы приютите меня вновь, вы должны узнать все и хорошо подумать. Аннет уже все знает. — Голос юноши при этих словах стал мягче. — И у вас есть право знать тоже. Я все рассказал ей в ту самую ночь, когда брат Кадфаэль приехал сюда в первый раз.
Кадфаэль припомнил его неподвижную фигуру, когда тот, сидя на земле, терпеливо ждал, а потом скороговоркой шепнул девушке: «Я должен поговорить с тобой!», и как Аннет вышла из дома и затворила за собой дверь.
— Дело в том, что именно я, — Гиацинт говорил, тщательно обдумывая слова, — именно я запрудил канаву кустами, так что вода затопила твои посадки, Эйлмунд. Именно я подкопал берег канавы и завалил ее землей, так что олени смогли пройти на делянку. Именно я повредил Итонскую изгородь, так что овцы пробрались на ясеневую плантацию. Я действовал по приказу леди Дионисии, она хотела, чтобы я стал занозой в теле монастыря, покуда аббат не согласится отдать ее внука. Именно поэтому она приютила у себя Кутреда и меня как его слугу. Тогда я еще никого из вас не знал и ни о чем не задумывался, просто я не хотел перечить леди, которая кормила и поила меня и предоставила надежное убежище. Я сожалею, что все эти мои дурные поступки привели к несчастью. В конечном итоге это я виноват, что старая ива упала на тебя, Эйлмунд, и ты сломал ногу, хотя я эту иву не подпиливал, она сама рухнула. Теперь, Эйлмунд, ты знаешь все, — закончил Гиацинт. — И если ты намерен спустить с меня шкуру, я не стану мешать тебе. А если прогонишь, уйду. — Тут Гиацинт протянул руку к Аннет и тихо добавил: — Но недалеко!
Наступило тягостное молчание. Не говоря ни слова, двое мужчин глядели на Гиацинта. Аннет с тревогой смотрела на них, ожидая приговора. Однако никто не возмущался, никто не прерывал признания юноши. Его правдивые слова оказались подобными кинжалу, его смирение граничило с заносчивостью. Если Гиацинту и было стыдно, то по его виду сказать этого было нельзя. Однако было ясно, что ему трудно говорить перед отцом и дочерью, которые оказались так добры к нему. Если бы он не признался сам, Аннет наверняка бы промолчала. Но он не просил снисхождения и не искал себе оправданий. Он был готов принять любой приговор. И можно было не сомневаться, что этот гордый юноша жестоко раскаивается в содеянном.
Эйлмунд заворочался, поудобнее приваливаясь спиной к стене, и глубоко вздохнул.
— Ну ладно, — вымолвил он. — Даже если ты свалил на меня дерево, ты же меня и вытащил из-под него. Но если ты считаешь, что из-за нескольких глупых выходок я выдам беглого виллана, ты меня плохо знаешь. Я надеюсь, что нынешних угрызений совести тебе хватит на всю оставшуюся жизнь. А кроме того, ты ведь мне больше не пакостил, поскольку, как я слыхал, с тех пор в лесу не было никаких происшествий. Сомневаюсь, что в итоге леди осталась довольной. Успокойся и оставайся там, где ты есть.
— Говорила же я, — радостно сказала Аннет, — что ты не станешь требовать око за око. Я молчала, поскольку верила, что он сам во всем признается. А брат Кадфаэль знает теперь, что Гиацинт не убийца и признался во всех своих проступках. И никто из нас теперь не предаст его.
Никто! Однако Кадфаэлю стоило серьезно подумать, как быть дальше. Разумеется, предавать Гиацинта никто не собирается, но его поиски продолжаются и эти леса могут вновь прочесать. А кроме того, Хью, продолжая поиски Гиацинта, потеряет время и не сможет найти настоящего убийцу. И как бы Дрого Босье ни попирал права других, он имеет право на защиту своих прав со стороны закона. Покуда же Хью гоняется за мнимым убийцей, он не делает никаких шагов к поиску настоящего.
— Доверьтесь мне и позвольте рассказать все Хью Берингару, — попросил Кадфаэль, глядя на потухшие лица своих собеседников. — Я поговорю с ним с глазу на глаз…
— Нет! — громко воскликнула Аннет, властно положив руку на плечо Гиацинта. — Ни за что! Мы же доверились тебе! Ты не должен предавать нас!
— Ну что ты? Какое тут предательство? Я давно знаю Хью, он не станет просто так за здорово живешь выдавать хозяевам беглого виллана. Для него справедливость выше закона. Позвольте мне сказать ему, что Гиацинт невиновен и предоставить ему доказательства. Нет нужды говорить ему, откуда я все это знаю и где находится Гиацинт. Хью поверит мне на слово. Тогда он прекратит свои поиски и оставит нас в покое, покуда Гиацинт не сможет сам открыто рассказать обо всем.
— Нет! — воскликнул Гиацинт и одним движением вскочил на ноги, глаза его пылали желтым огнем страха и протеста. — Ни слова шерифу! Знай мы, что ты сразу побежишь к нему, мы бы тебе ни слова не сказали. Хью Берингар шериф, и он обязан стоять на стороне Босье. Ведь и у него есть свой манор и свои вилланы. Неужели ты веришь, что шериф станет на сторону виллана и пойдет против моего законного хозяина? Да меня тут же бросят к ногам Эймера и похоронят заживо в его темнице.
— Клянусь тебе! — Кадфаэль обратился за помощью к Эйлмунду. — Поговорив с Хью, я сниму с этого парня все обвинения. Хью поверит мне на слово и прекратит гоняться за Гиацинтом, а его люди займутся чем-нибудь другим. Ему же и Ричарда еще надо искать! Эйлмунд, ты же отлично знаешь Хью Берингара и едва ли сомневаешься в его честности.
Все было напрасно. Эйлмунд знал шерифа далеко не так хорошо, как Кадфаэль. Лесничий отрицательно покачал головой. Шериф он и есть шериф, слуга закона, а длань закона тяжела, особенно для бедного безземельного крестьянина.
— Я знаю, Хью человек здравомыслящий и честный, — согласился Эйлмунд. — Но я не доверю жизнь этого парня ни одному из слуг короля. Нет, Кадфаэль! Оставь все как есть, никому ничего не рассказывай, покуда Босье-сын не уберется восвояси.
Короче говоря, все трое были против. Кадфаэль сделал все возможное, пытаясь растолковать, что им самим будет спокойнее знать, что Гиацинта больше не ищут, что все обвинения с него сняты, что у шерифа освободились люди и он может направить их на поиски настоящего убийцы Дрого Босье, а также на поиски пропавшего Ричарда и еще разок прочесать лес, где пропал мальчик. Но эти трое предъявили Кадфаэлю свои доводы и твердо стояли на своем.
— Если ты все расскажешь шерифу и если даже он поверит тебе, то Босье-то все равно остается, — настаивал Эйлмунд. — Старый грум доложит Эймеру о том, что их беглый виллан прячется где-то в этих лесах. И убийца Гиацинт или нет, даст Эймеру шериф своих людей или нет, Эймер продолжит поиски, да еще и с собаками. Нет уж, никому ничего не говори. Подожди, пока Босье уедет. А там уж мы и сами разберемся. Обещай, что так и сделаешь! Обещай молчать!
Что тут было делать? Кадфаэль сдался. Люди доверились ему, и он никак не мог обмануть их доверие. Кадфаэль глубоко вздохнул и пообещал молчать.
Было уже совсем поздно, когда он наконец встал и отправился обратно в обитель по ночной дороге. А ведь он давал обещание и Хью Берингару, тогда не представляя еще себе, как трудно будет выполнить его. Кадфаэль обещал шерифу, мол, если что-нибудь узнает, то Хью услышит это раньше кого-либо другого. В такой формулировке изощренный ум нашел бы для себя лазейку, однако смысл слов, сказанных тогда монахом, едва ли допускал какую-либо двусмысленность. И теперь Кадфаэлю приходилось нарушать свое слово. Во всяком случае до тех пор, покуда Эймер Босье не сдастся и, подсчитав свои расходы на поиски беглого виллана, не сочтет их чрезмерными, покуда не примет решение вернуться домой и окунуться в радостные заботы, связанные со свалившимся на голову наследством.
Кадфаэль уже покидал дом лесничего, когда у него мелькнула одна мысль, и он обернулся, дабы задать Гиацинту последний вопрос.
— А как же Кутред? — спросил он. — Ведь вы жили вместе. Принимал ли он участие во всех безобразиях, учиненных в Эйтонском лесу?
