Зорич - Марина В. Кузьмина
— Хорошо-то как! — прижалась к плечу есаула Анна. — Не помню даже, когда мне было так хорошо, наверное, только в далёком детстве.
— Аня, — осторожно начал есаул и достал из кармана кожаное портмоне, — ты должна мне рассказать всё, что знаешь об этих людях.
Отодвинувшись, девушка удивлённо посмотрела в его глаза и взяла протянутую ей фотографию.
— Женя! — воскликнула она. — Откуда она у тебя? Я здесь выгляжу совсем девчонкой, а ведь ей всего лет пять. Господи, как быстро летит время!
У Зорича отлегло от сердца:
— Аня, я расскажу, как она попала ко мне, но мне интересно знать, кто они — эти люди.
— Вот это, — показала Аннушка пальцем, — моя подружка Лена. Она в прошлом году вышла замуж и живёт в Москве. Вот этот, слева, Никонов Стас…
— Кто-кто?! — побледнев, дёрнулся Евгений Иванович.
Удивлённо, из-под бровей глянула Аннушка:
— Что с тобой, Евгений?
— Нет-нет, Аннушка, всё в порядке! Извини, я слегка отвлёкся.
Так вот оно что! Стас! В памяти возник образ белокурого паренька с грустными глазами. Вспомнилась и его мать, Фелиция Павловна. Высокая, красивая и молодая ещё, но уже с седыми волосами. Она была дружна с Тамарой Михайловной. И часто они посещали друг друга. Тётя брала с собой и его, Евгения. Усадьба Никоновых была в часе езды от имения дядюшки. Большой двухэтажный дом посредине сада, задняя часть которого, перешагнув через поваленные доски забора, разрослась вишнями до прозрачной воды небольшой речушки с песчаным дном.
Они часто сидели вдвоём на берегу и смотрели на извивающиеся ленты зелёных водорослей. Было так тихо, что был слышен шелест крылышек снующих взад-вперёд маленьких стрекоз. Вспомнился и тот врезавшийся в память на всю жизнь вечер. Три стены до потолка в кабинете занимали полки с великим множеством книг. Стояли тесно прижавшись, в строгом порядке, но непонятном Евгению. Дядя говорил внушительно: «Каждая на своём месте. Не перепутай!» Книги были разные. От маленьких, в ладонь, до очень больших и тяжёлых, в кожаных переплётах, с застёжками.
Стояли вперемежку те и другие, и в чём был смысл порядка при такой неразберихе, Женя не понимал, но строго следовал сказанному.
Рано научившись, он читал запоем. Много было книг про страны и народы, про диковинные растения и животных, с удивительно красивыми цветными картинками. Некоторые вселяли в неокрепшую душу благоговейный трепет, и за разъяснениями Женя обращался к дядюшке. Тот откладывал свои дела и терпеливо разъяснял смысл книжных премудростей.
В тот вечер Женя с книгой под мышкой вошёл в тускло освещённый лампой кабинет. Дядя сидел за столом. Стараясь не беспокоить его, Женя втиснул принесённую книгу в ряд соседних, поднявшись на цыпочки, вытянул намеченную ещё днём и замер. Дядя не работал, как он иногда говорил, обложившись бумагами, чтобы его не беспокоили. Нет, бумаг не было. Перед дядей на столе стояли бутылки, и стаканы, и что-то ещё. А дядя тихо плакал, всхлипывая. Женя подошёл к столу и положил книгу. Глаза у дяди были опухшие, и по щекам текли слёзы.
Маленькое сердце Жени наполнили безнадёжность и тоска. Он обхватил дядю руками, прижался лицом к халату, приятно пахнущему табаком, и горько заплакал.
— Ну что ты, что ты, Женечка! Всё хорошо! Не плачь, маленький! Чистая твоя душа ангельская! А я вот грешен. — Дядя положил ладонь на голову мальчика. — Грех на мне тяжкий, неизбывный. Друг у меня был. Оболгали его, обесчестили. Не снёс он позора и покончил с собой. И ведь приходил он ко мне, а я не поверил ему. Гордый был. Дурак!
Дядя заплакал вновь. Плакали оба. Выплакав слёзы, пошли в детскую. Дядя уложил Женю в постель, накрыл одеялом, сел на край кровати, что-то шепча и раскачиваясь, а Женя смотрел на него, пока не заснул в слезах жалостных. И только через несколько лет, повзрослев, он спросил у Тамары Михайловны, кто отец у Стаса и где он, зная ответ заранее. Оказалось, что Никоновы были в дальнем родстве с ними, с Зоричами. И что Стас как бы брат его. И только сейчас, размышляя, а почему Радович, он вспомнил из рассказов дяди, что была в их родовом древе ветвь, ушедшая когда-то в дебри Радзивилловы. И должно быть, Стас, не желая давать пищу языкам злобствующим, взял фамилию своей матери.
Трудно сказать, как быстро пришёл бы в себя потрясённый Евгений Иванович, но ему на помощь явился случай. В нескольких десятках саженей от них по берегу, наклонившись к воде, росла устрашающих размеров ива. Вдруг в её густой листве обозначилось какое-то движение. Послышался треск, и громадная ветвь рухнула в воду. Она шатром накрыла упавшего с неё в воду человека.
— Что это?! — вцепилась в рукав есаула Аннушка.
— Это? Это ничего особенного, — заявил уверенно Евгений Иванович, привыкший к неожиданностям жизни. — Это всего лишь наш любезный Павлуша развлекается.
Какое-то время они постояли молча, прислушиваясь к звукам, которые производил барахтавшийся Павел. По мере того как тяжёлая ветвь уходила в воду, бедолага терял энтузиазм всё заметнее. Шлепки по воде и бормотание Павла становились всё экономнее.
— Так, — признал Зорич, — там, факт, глубоко. А наш приятель, судя по всему, плавать не умеет. Надо спасать.
Когда выжатую одежду разостлали на траве, попрыгав на каждой ноге, освобождаясь от воды, попавшей в уши, Павел занялся своим оружием. Прокрутив барабан, извлёк патроны, продул ствол и разложил всё на солнышке для просушки. Когда закончились эти манипуляции, с интересом смотревший на это Евгений Иванович спросил Павла:
— А как ты оказался на дереве? Что ты там искал?
— Исидор Игнатьевич, — подумав, объяснил Павел, — сказал, что если с вами что-то случиться, то он мне голову оторвёт. А оттуда всё хорошо видно.
— А-а-а-а, ну тогда ясно! — протянул есаул.
Глава девятая
— Павлуша, посмотри-ка, кто это? — сказала, отдёрнув занавеску, Светлана Васильевна.
— Экипажи подъехали.
И хозяйка заспешила встречать прибывших. Это был Исидор Игнатьевич, а с ним — неизвестный. Оба в плащах и шляпах.
— Проходите, господа, к столу! — засуетилась Светлана Васильевна. — Мы как раз чаёвничаем.
