Валерий Введенский - Старосветские убийцы
— Я принесу, барчук, — подал голос Данила. Отнюдь не любопытство привело его в покои князя. Мог ли он бросить Катю, если в доме такое горе? Мужское плечо, оно завсегда рядом должно быть.
Адъютант Веригина Николай проследил, чтобы все покинули кабинет, и прикрыл дверь в покои князя.
Глазьев по примеру столичного коллеги присел около девушки и, придав лицу озабоченное выражение, стал искать пульс у трупа.
— Что скажете, доктора? — обратился к эскулапам Терлецкий.
— Она мертва, — опередил Тоннера Антон Альбертович.
— Вижу, — бросил Терлецкий. — Тоже угорела?
— Не могу сказать наверняка, — начал разглагольствовать Глазьев, — но, учитывая причину смерти князя, не видел бы в том ничего удивительного.
— Как она вообще здесь оказалась? — спросил Терлецкий.
— Ну, как, как? — развел руками генерал. — Жена уехала, к князю пришла любовница. Дело житейское!
— Ага, — встрял в разговор Угаров. — Легла на пол и угорела!
— Вы, юноша, не вмешивайтесь! — оборвал Киросиров. — Осмотрите лучше помещение, чтоб потом быстрее рисовать.
Угаров пожал плечами. Осматривать так осматривать. Денис проявил усердие — на пузо лег. Вдруг на полу что сыщется?
— Конюх Савелий! — громко доложил адъютант Николай.
— Давай-ка сюда голубчика, — приказал генерал.
Николай распахнул дверь в гардеробную. Конюх, увидев мертвого князя, с порога бросился на колени перед ним, вошедший следом Никодим одной рукой поднял его за шкирку и подтащил к Киросирову.
— Как звать? — грозно осведомился урядник.
— Савелий.
— Это ты сегодня княгиню видел? — начал допрос Терлецкий.
— Анну Михалну? — Савелий уставился на Федора Максимовича немигающими карими глазами.
— Про новую княгиню спрашивают, — толкнул конюха Никодим.
— Анну Михалну не видал.
Никодим больно ударил его еще раз:
— Про новую говори, жену Василия Васильевича!
— Василия Васильевича? — переспросил Савелий, посмотрел на тело князя и снова начал креститься.
— Любезный, ты дурака-то не валяй! — разозлился Терлецкий.
— Он не валяет. Всегда такой, — пояснил Никодим. — Работник исправный, а говорит коряво. Савелий, помнишь, ты говорил, что спозаранку новой барыне лошадь седлал?
Конюх посмотрел на Никодима.
— Помнишь?
— Помню, — согласился Савелий.
— А когда это было, любезный? — для упрощения допроса Терлецкий схватил Савелия за грудки и приподнял над полом.
— Утром, — сдавленно произнес тот.
— А поточнее? Часов сколько было?
— А часов у меня нету, — в приподнятом положении Савелий соображал быстрее.
— Солнце взошло? — уточнил Федор Максимович.
— Кажись, да. Только что!
— А куда княгиня поехала?
— Туда, — Савелий попытался махнуть рукой.
— Куда, мать твою, туда?
— К себе в имение.
Терлецкий отпустил Савелия.
— Не густо узнали, — покачал головой генерал.
— А какую лошадь вы для нее оседлали? — задал вопрос Тоннер.
Савелий изумленно уставился на доктора.
— Илья Андреевич, зря вы ему выкаете, — снова встрял Угаров. — С подлым народом только на ты. Иначе уважать не будут. Или за дурака сочтут!
— Юноша! Вам, кажется, осмотр поручили, а вы вновь в разговоры встреваете. Доложите лучше, что обнаружили. — Инициатива все время уплывала у Киросирова из рук.
— Да ничего. Мышка там под кроватью. Прогрызла дырку из гардеробной и бегает туда-сюда.
— Какую запряг лошадь? — «перевел» Савелию вопрос доктора Никодим.
— Чагравого мерина, какую еще? Самая лошадь спокойная. Султаном кличут.
— Чагравый — это каштановый? — уточнил у генерала-кавалериста Тоннер.
— Что вы? — удивился Веригин. — Каштановый — это каурый, а чагравый — он пепельного оттенка.
— Кроме вас, то есть тебя, княгиню сегодня кто-нибудь видел? — задал новый вопрос Тоннер.
— Вряд ли! Спали все после вчерашнего, — сказал Савелий.
— Понятно! О чем ты с ней разговаривал?
— Ни о чем, — ответил Савелий и удивленно переспросил: — А о чем ей со мной разговаривать?
— Она же должна была приказать тебе лошадь оседлать, — не унимался Тоннер.
— Да, — с готовностью согласился конюх. — Она так и сказала, седлай, мол, Савелий, лошадь.
— Знала, как звать тебя? — уточнил Терлецкий. Все-таки Елизавета Берг Северской стала только вчера, дворню могла по именам и не знать.
— Меня тут все знают, — гордо ответил Савелий. — Пятнадцать лет при конюшне.
Все молчали. Допрос конюха ничего не прояснил.
— Что ж, ступай на свою конюшню, — поспешил распорядиться Киросиров. Савелий начал было кланяться и креститься, но адъютант вытолкнул его и Никодима взашей.
— Николай! — окликнул Тоннер. — Опросите-ка слуг, может, кто еще утром видел княгиню?
— Слушаюсь, вашебродие.
— Дело ясное, — решил подытожить Киросиров. — Утром княгиня собралась к себе в имение. Князь ехать вместе с ней не захотел. В спальне было прохладно, он подкинул в печку дров, задвинул ненадолго вьюшку, но тут вдруг пришла его полюбовница. То да се, про задвижку забыли и угорели. — И, бросив взгляд на голого князя и полуодетую Настю, добавил: — Можно сказать, от любви.
— А ваше мнение, Илья Андреевич? — Терлецкому хотелось выслушать Тоннера. В незаурядных умственных способностях доктора он уже не сомневался.
— Никаких внешних признаков насилия я не наблюдаю. Угар или нет, скажу после вскрытия.
— После чего, простите? — Киросиров решил, что ослышался.
— После вскрытия. — Тоннер изобразил рукой движение скальпеля.
— Человека, словно, курицу потрошить?
— Примерно так. Инструментарий и реактивы у меня с собой.
Киросиров с надеждой взглянул на Терлецкого. Доктор — явный басурманин. Фамилия одна чего стоит. Но этот, из Третьего, вроде наш! Не допустит надругательства над православными!
— Вы настаиваете? — спросил у Тоннера Терлецкий.
— Да, — ответил Илья Андреевич.
— Да на каком основании? — Голос урядника вновь стал из громкого очень громким.
— А на таком! — спокойно ответил ему Тоннер. — Вы давеча угоревшую козу вспоминали, так?
— Да, — удивился Киросиров. — Она-то тут при чем?
— При том, друг мой, при том. Животные, как и люди, погибают от воздействия угарного газа. Правда, безо всякого волшебства. И трупы остаются. А вот Денис Кондратович только что видел вполне живую мышь.
— Что вы хотите этим сказать? — Киросиров никак не мог понять, куда клонит эскулап. Но чувствовал, что к вскрытию!
— Хочу сказать, что князь и Настя могли быть отравлены или…
— Отравлены? Кем? Княгиней? Это невозможно! — возмутился генерал.
— Я никого пока не подозреваю. Отравить себя, а заодно князя могла и Настя. Сейчас важно установить сам факт. Угорели или отравлены? Необходимо вскрытие. А выводы сделаем позднее. — Немного помолчав, Тоннер добавил: — После разговора с княгиней. Ее надо срочно допросить.
— Да! Давайте найдем ее сиятельство, переговорим, а потом решим, вскрывать или нет, — предложил Киросиров. — Я лично уверен, что это угар! А мышь могла откуда угодно прибежать.
— Могла. — согласился генерал. — Я тоже не верю в отравление. Но если Настя и совершила такой грех, она уже на Божьем суде! Нам это дело ворошить незачем.
Тоннер увидел, что в его поддержку хочет вставить слово Угаров, и сделал юноше умоляющий знак: не лезь! Все смотрели на Терлецкого. Решение было за ним.
Не будь здесь Тоннера, с чистой совестью Федор Максимович согласился бы с Киросировым. Нож в спине не торчит, значит, не убийство. А что покойников двое, так и поболе встречалось. Угар — дело такое. Но откажешь во вскрытии, а вдруг Тоннер нажалуется в Петербурге! Согласиться? А не дай Бог, действительно отравление? Самое поганое преступление! Свидетелей никогда не бывает, кто ж отраву на людях кидает? Раскрыть можно, только если преступник раскается и придет с повинной. А начальству все равно! Признал убийством — вынь да положь виновного. В общем, куда не кинь, всюду клин.
— Надо найти Елизавету Северскую и сообщить ей о смерти мужа. Генерал! Позвольте поручить это вам. — Терлецкий еще размышлял, но склонялся к вскрытию. Чутье подсказывало: доктор прав. Эх, была не была!
— Сейчас вместе с Николаем и отправлюсь. — Веригин щелкнул каблуками, как в юности, когда был молодым и лихим офицером. Давненько ему не отдавали приказаний!
— Николая оставьте здесь. Пусть охраняет покои князя. Нет времени все осматривать, а вдруг понадобится. А мы займемся вскрытием.
— Вскрывать без согласия вдовы нельзя, — нашел новую зацепку Киросиров.
— А мы пока Настю вскроем. Одного трупа, думаю, будет достаточно, — парировал Тоннер.
