Тайный гость - Анатолий Олегович Леонов
Китайская ширма от удара тяжелой руки зашаталась и рухнула на пол. Инокиня Марфа – вся красная от гнева – спустилась со ступенек трона к вмиг оробевшим сановникам. Глаза ее метали молнии, лицо дергалось, будто в припадке падучей болезни.
– Как смеет этот прыщ худородный вести себя со мной подобным образом? Доставить сермяжника во дворец, а будет сопротивляться – силой волоките!
Надо сказать, что в своем раздражении мать царя серьезно погрешила против истины. Не были Хлоповы такими худородными, какими их представляла инокиня Марфа, и, уж конечно, никогда не были они сермяжного семени. Во всяком случае, не отпрыску Миши Прушанина[85] было мериться знатностью рода с потомками ордынского князя-чингизида, отъехавшего со своими людьми на Москву еще при Иване Калите.
Как бы то ни было, мать государя есть мать государя, и за Хлоповым отправился уже целый отряд стрельцов во главе все с тем же Петром Бибиковым. На этот раз Гавриил Васильевич не рискнул проявлять непокорность и явился сам. Кроме того, не стал он отпираться и от «жонки» Манефы, жившей на его дворе.
– Что ж, скрывать не буду, жила среди дворни такая баба, вдовица истопника Куземки Мокеева из села Сенева Алексинского уезда, – почесав подбородок, с видимой неохотой признался он. – Привез ее на двор без ведома мой эконом Спирька Егошкин, за что ужо получит от меня плетей на конюшне!
– Так где же та баба, Гаврило Васильевич, почто с собой не привел?
Хлопов с удивлением оглядел дознавателей и развел руками.
– Так нет ее!
– Как нет? Куда же делась?
– Обратно в деревню отправил. Зачем она мне? Суета одна!
На этом допрос, не начавшись толком, прерван был. Без вдовицы Куземкиной смысла в нем не было. А до Алексина путь неблизкий. Почитай, двести верст да обратно столько же. Послать за Манефой решили царского трубника Ивашку Фомина с государевым указом, а до той поры все расспросы по делу прекратить.
– Иди домой, Гаврило Васильевич. Понадобишься – вызовем! – сухо произнес Борис Салтыков и демонстративно отвернулся от Хлопова.
Хлопов, в свою очередь, не удостоил вельможу прощанием, зато в пояс поклонился китайской ширме.
– Низкий поклон тебе, государыня-матушка, от покорного и послушного слуги твоего Гаврилки Хлопова! Прошу, не оставь меня, верного раба твоего, милостью своей, а уж я, недостойный, служить тебе буду верой и правдой!
– Ступай с миром, Гаврила! – раздался из-за ширмы недовольный голос инокини Марфы.
Хлопов лукаво ухмыльнулся себе под нос и, еще раз поклонившись ширме, скрылся за дверью.
Глава 13
Около полудня следующего дня, когда каждый уважающий себя москвич готовился отойти к благотворному и богоприятному послеобеденному сну, из потайной калитки в саду английского подворья, ведущей на пустой и тихий переулок Зарядья, вышел знаменитый европейский врач и алхимик Артур Ди. Надвинув широкополую шляпу до самых бровей и плотно завернувшись в плащ, он осторожно огляделся и быстрым шагом направился в сторону Москвы-реки, не заметив, что вслед за ним из калитки вышел еще один человек и крадучись последовал за алхимиком. Несмотря на то что он также был завернут в епанчу с глубоким куколем, нелепая, сухая и долговязая фигура выдавала в нем секретаря посольства Ричарда Свифта.
Было заметно, что мастерству слежки он был обучен неплохо. Двигаясь бесшумно, словно тень, он сохранял между собой и объектом наблюдения безопасное расстояние, не упуская при этом его из поля своего зрения. Но и ему, в свою очередь, не хватило воображения догадаться, что приставшая к нему по дороге грязная немая нищенка, которую он каждый день видел на паперти церкви Варвары Великомученицы, имела какие-то иные мысли, кроме получения от него щедрого подаяния. Старуха шла за ним по пятам, мыча что-то нечленораздельное и поминутно дергала за полу епанчи, а Свифт, боясь выдать себя перед алхимиком, каждый раз кривился, беззвучно гневался, размахивая кулаками, но денежку в чумазую ладонь нищенки клал.
Артур Ди меж тем, обойдя Мытный двор по Мокринскому переулку, вышел на Спасскую и, спустившись до Живорыбных рядов, подошел к небольшому каменному зданию, много лет до того пустовавшему. Когда-то здесь находилось ближайшее подворье Мытного двора. Это было удобно хотя бы потому, что сам двор располагался в сотне шагов, а главная городская пристань со складами и лабазами – сразу за Москворецкими воротами, между Тимофеевской башней и плавучим мостом. Казалось, небольшая контора в непосредственной близости от торговой пристани была совсем не лишней, но за годы смуты поток товаров, шедших в Москву, существенно сократился, и обветшавшее здание вдруг оказалось никому не нужным и заброшенным.
Именитый философ, небрежно подтягивая на ходу высокие ботфорты с щегольскими красными каблуками, прошел по деревянной мостовой до красного крыльца запущенного дома и, легко прыгая через ступеньки, забежал наверх и замысловато постучал в дверь двумя костяшками правой руки. Дверь мгновенно открылась. Артур Ди без лишних слов уверенно зашел внутрь. Следом из двери высунулась чья-то лохматая, длинноносая голова. Голова, подозрительно щурясь, осмотрела пустую площадь, неопределенно хмыкнула и нырнула обратно, с грохотом захлопнув за собой просевшую от времени дверь.
Внутри помещение уже не выглядело таким безнадзорным и запустелым, как снаружи. Здесь кипела работа. В углу рядами были сложены деревянный брус и доски. Кругом сновали какие-то чумазые мастеровые с топорами и пилами. Неспешно прохаживались, разглядывая чертежи, важные господа в дорогих разноцветных пурпуэнах и коротких плащах. Рядом с ними держались ремесленники почище с более тонкими и изящными инструментами, название которых подчас без запинки и произнести было сложно. Воздух в помещении был наполнен пылью, запахом свежеструганого дерева, воска и костного клея.
Отдельно лежали тюки тяжелого драпа и превосходной персидской акинфы[86], а также десяток заколоченных ящиков, о содержании которых оставалось только догадываться. Появление гостя не вызвало у работников ровным счетом никакого интереса. Очевидно, бывал он здесь уже не раз, а следовательно, работающим мастеровым не было смысла проявлять излишнее любопытство, лишь группа хорошо одетых джентльменов прервала беседу и приветствовала вновь прибывшего почтительными, но преисполненными достоинства поклонами. Чувствовалось – эти люди знали себе цену.
