Жан-Пьер Оль - Господин Дик, или Десятая книга
– Все это не более чем сон, – прошептал я. – Борель. Диккенс. Всего лишь сон.
Мишель, казалось, был смущен. Он помедлил, а затем убрал в сумку обоих Диккенсов, пробормотав:
– Так я и думал.
Незадолго до моего отъезда из Бордо я понял смысл выражения «пас назад».
В отношениях с женщинами лучшим качеством Мишеля была его полная нечувствительность к унижению при неудаче. «Чтобы забить, – говорил он, – надо как можно чаще бить по воротам. Ты мажешь три раза, четыре раза. Мяч улетает на трибуны, публика свистит. Но тебе на это наплевать, потому что с четвертой попытки ты забиваешь!» Когда ему нравилась девушка, он не скрывал своих намерений; оскорбленные восклицания и пощечины его не смущали. Я же, напротив, делал свои попытки только с одиннадцатиметровой отметки, и даже с этой идеальной позиции мой мяч зачастую лишь облизывал стойки ворот.
Я заметил, что некоторые девушки, весьма резко отшивавшие Мишеля, начинали очень дружелюбно относиться ко мне; меня это вскоре стало смущать. И я предусмотрительно не откликался на их авансы вплоть до того воскресного утра, когда меня разбудил телефонный звонок:
– Привет, Франсуа, это Натали.
Мне потребовалось некоторое время на то, чтобы вспомнить, кто эта Натали: оказывается, мы обменялись несколькими словами на вечеринке в прошлый четверг. Это была красивая зеленоглазая брюнетка, скромная, чувствительная, собиравшаяся стать медсестрой, – как раз тот тип девушки, с которым манжматеновский «ура-футбол» не проходил. Но девушки этого типа вообще-то нечасто звонят незнакомым в девять часов утра. Правда, я почувствовал, что на том конце провода нервничали.
– Сегодня хорошая погода… и у тебя машина… я подумала, что мы могли бы прокатиться на взморье…
Застигнутый врасплох, я уже собирался отказаться, но вспомнил о письме агента по недвижимости. Дирекция бумажной фабрики не продлила аренду: дом в Мимизане пустовал, и агентство предлагало подыскать нового съемщика.
– Хорошая мысль, – ответил я. – Можно прокатиться в Мимизан.
– Мимизан?… А… это далеко, нет? Я думала про Аркашон…
– Вот и посмотришь… Мимизан – очень симпатичное местечко.
Когда уже надо было садиться в машину, Натали попыталась дать задний ход:
– Это «ДС», да? У моих родителей была такая, когда я была маленькая. Я думала, их уже больше не выпускают…
– Эта шестьдесят второго года, но бегает очень хорошо.
Я был раздражен. За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом. Натали, видимо, уже сожалела о своем звонке; она не отрываясь смотрела на шоссе. Я включил радио, но сквозь частокол сосен почти ничего не проходило. Порывшись в бардачке, я нашел то, что искал: Сара Вон. Я вставил кассету.
Here we are at last, it's like a dreamThe two of us, a perfect team.Isn't it a pity we never met before…[17]
Натали бросила на меня вопросительный взгляд, но я остался мраморным. И потом со злорадным удовлетворением отметил, как сморщился ее носик, когда нас после Сен-Поля овеяли первые ароматические волны.
– Что это за запах?
– Бумажная фабрика. К этому быстро привыкаешь, сама убедишься.
Дом нуждался в покраске. Я все так же молча припарковался перед входом.
– А на пляж мы не поедем?
– Сейчас поедем. Надо сперва кое-что сделать.
Как и было условлено с агентством, я взял ключи у старой госпожи Консьянс. Мы вошли, и я начал бродить из комнаты в комнату. Внутри запах был еще сильнее. Я хотел сначала открыть ставни, но в конце концов удовлетворился включенной лампочкой и светом дня, сочившимся сквозь форточку над кухонной дверью.
– А что это за дом? Это твой?
Ничего не изменилось, те же стертые ступени, те же обои, на которых еще выделяются более яркими красками прямоугольники там, где у матери висели репродукции Ван Гога и художественный календарь. Единственным видимым признаком того, что здесь жил съемщик, был новый сливной бачок; можно было подумать, что дом нужен был этому человеку только для того, чтобы, придя с работы, сидеть на горшке.
– А что там, наверху?
Я схватил ее за руку и заставил сойти с лестницы.
– Хватит, – процедил я. – А теперь ты мне скажешь, почему ты здесь. Это Манжматен тебе подал идею?
Она опустила глаза. От моих пальцев у нее на запястье остался розовый след.
– Останови меня, если я ошибусь… Он пытался тебя кадрить, ты его отшила… Тогда он вдруг сменил пластинку… Он сделал смешное лицо и сказал тебе… Что именно он тебе сказал?
– Он сказал… что я совершенно права… что он меня недостоин… что он действительно хотел меня… – Натали с усилием сглотнула, – меня трахнуть… и что теперь ему стыдно… и он сожалеет о своем поведении… И потом он прибавил…
– Что?
– Что он… знает одного парня, который создан для меня… по-настоящему хорошего парня…
– Продолжай.
– Он заговорил очень быстро… он говорил о тебе. Он сказал, что из вас двоих ты намного более блестящий, умный, чувствительный… что иногда он тебя дразнит на людях и изображает превосходство, но это все театр… что-то вроде игры между вами… но что вы, ты и он, прекрасно знаете, кто чего стоит… что ты учитель, а он ученик. После этого он ушел, но потом вдруг вернулся… и сказал мне, что у меня большие шансы, потому что… потому что ты серьезный парень, страстный и верный и потому что…
При виде такой невинной пешки из стана нашего с Манжматеном противника я немного смягчился; пешка попала под бой.
– Потому что?… – повторил я, погладив ее пострадавшее запястье.
– Потому что ты… он сказал, что ты… влюблен в меня… Но он прибавил, что ты никогда в этом не признаешься, что ты слишком застенчив… и что если я хочу с тобой познакомиться, то я должна сделать…
– Первый шаг?
– Да. Первый шаг.
Натали подняла голову. Призрачный огонек надежды, мелькнувший в ее глазах, погас. В конце концов, это была его пешка.
В то время я жил в маленьком домике – на самом деле это был старый сарай – на улице Круа-Бланш; домик стоял в глубине сада, принадлежавшего некой мадам Боск, так что два раза в день я проходил через ее владения. В тот вечер, услышав, что я отпираю дверь, хозяйка вышла в коридор. Это была все еще привлекательная женщина средних лет, вдова надзирателя соседнего лицея. Она еще носила черные платья, становившиеся с каждым месяцем все короче; запах ее духов возбуждал во мне мысли о цыпленке с индийскими пряностями.
– А к вам пришли, – в чрезвычайном возбуждении объявила она. – Такой милый молодой человек со смешной фамилией. Я, разумеется, пригласила его зайти к вам. Я тут через четверть часика собираюсь кофейничать, если хотите, присоединяйтесь – и без всякого стеснения!
Толкнув дверь своей комнаты, я обнаружил рассевшегося в ней Мишеля с сигаретой в зубах; он придвинул два стула к маленькому столику, на котором расставлены мои пластмассовые шахматы. Старый окованный сундук, служивший мне шкафом, был открыт.
– Ну? Как Натали?
Манжматен во всей красе. Бахвальство, бравада, кривлянье, провоцирование. Румяное свежевыбритое лицо. Улыбочка. Я чувствовал себя измотанным; моя одежда все еще благоухала запахом фабрики. Я собирался принять душ, лечь и проспать до завтра. Тем не менее я не выставил его за дверь. Меня заинтриговала одна деталь: я с удивлением заметил, что он словно бы отводит взгляд. Для этого персонажа такие мизансцены были нехарактерны. Я уселся напротив него, но он тут же опустил глаза и двинул вперед королевскую пешку. И очень быстро заговорил:
– Центральный нападающий не всегда может забить, ты понимаешь… само собой, чем он сильнее, тем больше висит на нем защитников… Поэтому время от времени он отдает пас назад… Ладно, чего ты дуешься? Малышка Натали не захотела быть паинькой? И все же такие, которые ломаются, часто самые лучшие…
Испанская партия. Видимо, он специально выучил этот дебют по старому учебнику Тартаковера, уже много лет валявшемуся у Крука.
– Я ее не тронул, – сказал я, выводя коня на f6.
– А… да?
Мишель взглянул на меня, потом долго разглядывал доску. Этого варианта в учебнике не было. Он поколебался и из множества продолжений выбрал худшее: взял слона ферзем.
– То есть ты отбрасываешь все, что исходит от меня? Как с Диккенсом… Говорят, ты перестал им интересоваться?
– У меня не было времени. Я работал над своей темой.
– Это Леконт де Лиль? Более бездарной темы для защиты нельзя и придумать!
– В «Античных стихотворениях» есть очень хорошие вещи…
– Ну еще бы… «Над раковиною стоишь ты голубой…» А на меня тебе наплевать? Я иногда спрашиваю себя, а не выбрал ли ты это только для того, чтобы подгадить мне?…
– Не вижу, чем тебе мешает то, что я занялся Леконт де Лилем.
Мишель дал мне шах ладьей – еще одна ошибка.
– Мне это мешает тем, что я этого не понимаю!
Вместо ответа я отступил конем со вскрытым шахом. Мишель уставился на своего гибнущего короля.
