Кристиан Жак - Убитая пирамида
Внутри него находилось завещание богов.
Согласно этому тексту, фараон наследовал Египет и брал на себя заботу о счастье и процветании страны. Во время торжественного ритуала царского юбилея он должен был предъявить этот документ придворным и народу как доказательство законности своего царствования. Если же сделать это будет невозможно, рано или поздно фараону придется отречься от престола.
Скоро на страну обрушатся бедствия и катастрофы. Осквернив сердце пирамиды, заговорщики взбаламутили главный источник энергии и нарушили эманацию ка – нематериальной силы, которой наделено каждое живое существо. Грабители завладели ящиком со слитками небесного железа, редкого металла, ценившегося не меньше золота. Оно поможет им усовершенствовать механизм переворота.
Мало-помалу несправедливость распространится в провинциях, народ возропщет на фараона и страну захлестнет разрушительная волна недовольства.
Им оставалось только выйти из Великой пирамиды, спрятать добычу и доплести свою паутину.
Прежде чем разойтись, они дали клятву: всякий, кто встанет у них на пути, будет устранен. Такова была цена власти.
1
После долгих лет жизни, отданных искусству врачевания, Беранир наслаждался покоем в своем жилище в Мемфисе.
Старый лекарь был крепко сложен, широкоплеч, густые серебристые волосы обрамляли строгое лицо, в котором ощущались доброта и величие духа. Его природное благородство чувствовали и сильные мира сего, и простые смертные, и не было на памяти людей случая, чтобы кто-нибудь обошелся с ним непочтительно.
Сын мастера по изготовлению париков, Беранир покинул отчий дом, чтобы стать скульптором, живописцем и рисовальщиком; один из царских мастеров позвал его в Карнакский храм. Однажды, когда община собралась за трапезой, одному из каменотесов стало плохо; Беранир инстинктивно оказал на него магнетическое воздействие и вырвал из когтей неминуемой смерти. Врачеватели храма не оставили без внимания столь ценный дар, и Беранир стал постигать искусство медицины, перенимая опыт знаменитых целителей. Неподвластный искушениям придворной жизни, безразличный к почестям, он посвятил свою жизнь тому, чтобы исцелять.
Однако покинуть большой северный город и отправиться в маленькое селение, расположенное недалеко от Фив, его побудила не профессиональная необходимость. Ему предстояло выполнить другую миссию, настолько деликатную, что, казалось, она заранее обречена на провал; но он не склонен был отступать, не перепробовав все возможные пути.
Вид родного селения, притаившегося в тени пальмовой рощи, взволновал Беранира. Он велел остановить носилки возле зарослей тамариска, чьи ветви свисали до самой земли. Воздух был свеж, солнце светило ласково. Он засмотрелся на крестьян, работавших под звуки флейты.
Один пожилой и двое молодых земледельцев разбивали мотыгами комья земли на недавно орошенном поле. Беранир подумал о том, как ил, ежегодно приносимый половодьем, примет в себя семена и как втопчут их в землю стада свиней и овец. Природа даровала Египту неоценимые богатства, сохранить которые помогал труд человека. Так день за днем воплощалась благословенная вечность на нивах возлюбленной богами страны.
Беранир продолжил свой путь. У входа в селение ему повстречалась бычья упряжка; один бык был черный, другой – белый с коричневыми пятнами. Послушные деревянному ярму, закрепленному на рогах, они спокойно продвигались вперед.
У одной из глинобитных хижин мужчина на корточках доил корову, предварительно опутав ей задние ноги. Помогавший ему мальчишка сливал молоко в кувшин.
Беранир с волнением вспомнил то стадо коров, что он некогда пас; их звали Добрый Совет, Голубь, Солнечная Вода, Благодатный Разлив. Для семьи корова была целым состоянием, и к тому же воплощением доброты и кротости. Ее большие уши улавливали музыку звезд, находившихся, как и она сама, под покровительством богини Хатхор. Для египтянина не было животного привлекательнее. «Какой великолепный день, – пел, бывало, египетский пастух, – небо благоволит ко мне, а работа моя сладка, как мед»[6]. Правда, надсмотрщик иногда призывал его к порядку и приказывал поторапливаться и гнать скот, а не ротозейничать. А коровы, как обычно, шли своей дорогой, не прибавляя шага. Старый лекарь почти успел позабыть эти простые сцены, эту безмятежную повседневную жизнь, не предвещавшую никаких неожиданностей, жизнь, где взгляд каждого был лишь одним из многих, где движения повторялись из века в век, приливы и отливы определяли ритм жизни поколений.
Вдруг громкий голос нарушил покой селения.
Общественный обвинитель призывал жителей на суд, а судебный распорядитель, отвечавший за безопасность и соблюдение порядка, вел за руку женщину, клявшуюся в своей невиновности.
Суд расположился под сенью смоковницы; председательствовал Пазаир – судья, который в двадцать один год уже снискал доверие старейшин. Обычно на эту должность назначали человека зрелых лет, обладавшего солидным опытом, отвечавшего за свои решения имуществом, если он был богат, и головой, если у него ничего не было; поэтому претендентов на должность даже простого сельского судьи было не так уж много. Судью, уличенного в нарушении закона, карали так же строго, как убийцу; иначе не могло вершиться истинное правосудие.
У Пазаира не было выбора; благодаря твердости характера и не вызывавшей сомнений неподкупности он был единогласно избран советом старейшин. Несмотря на свою молодость, судья заслуживал высокой оценки, ибо тщательнейшим образом изучал каждое дело.
Довольно высокий, худощавый шатен с крутым лбом и живым взглядом зеленых глаз с карим отливом, Пазаир поражал своей бесстрастностью: ни гнев, ни слезы, ни соблазны не могли его поколебать. Он слушал, вглядывался, искал и высказывал свое суждение лишь после долгого и кропотливого расследования. В селении иной раз удивлялись такой въедливости, но радовались его любви к истине и способности улаживать конфликты. Многие боялись его, поняв, что он не признает компромиссов и не склонен к снисходительности, но ни одно из его решений не подверглось пересмотру.
По обе стороны от Пазаира сидели присяжные, всего восемь человек: сельский управитель, его супруга, два землепашца, два ремесленника, пожилая вдова и начальник ирригационных работ. Всем перевалило за пятьдесят.
Судья открыл заседание молитвой Маат[7] – богине, воплощавшей Порядок, которому должно всячески стремиться следовать людское правосудие. Потом он зачитал обвинение, выдвинутое против молодой женщины, которую судебный распорядитель крепко держал, повернув лицом к суду. Приятельница обвиняла ее в краже заступа, принадлежавшего ее мужу. Пазаир попросил истицу вслух подтвердить свои претензии, а ответчицу – защищаться. Первая выступила спокойно и рассудительно, вторая пылко все отрицала. В соответствии с законом, действовавшим испокон веков, никакой защитник не выступал в роли посредника между судьей и участниками процесса.
Пазаир приказал ответчице успокоиться. Истица взяла слово, чтобы выразить свое удивление небрежностью правосудия; ведь еще месяц назад она изложила факты писцу, помогавшему Пазаиру, а суд так и не был созван. Ей пришлось подавать прошение второй раз. За это время воровка могла уничтожить улики.
– Кто был свидетелем кражи?
– Я сама, – ответила истица.
– Где был спрятан заступ?
– В доме у ответчицы.
Та снова принялась все отрицать, да с таким жаром, что произвела впечатление на присяжных. Казалось, она говорит от чистого сердца.
– Произведем обыск прямо сейчас, – распорядился Пазаир.
Судье надлежало превратиться в следователя и лично проверить показания и улики на месте преступления.
– Вы не имеете права заходить в мой дом! – закричала ответчица.
– Вы признаете свою вину?
– Нет! Я невиновна!
– Ложь в суде – тяжелое преступление.
– Это она солгала!
– В таком случае ее ждет суровое наказание. Подтверждаете ли вы свои обвинения? – спросил Пазаир, глядя истице прямо в глаза.
Она кивнула.
Суд под предводительством судебного распорядителя отправился в дом к ответчице. Судья лично произвел обыск. Заступ был найден в погребе, завернутый в тряпье и спрятанный за кувшинами с маслом.
У виновной подкосились ноги. В соответствии с законом присяжные приговорили ее вернуть жертве украденное в двойном размере, то есть два новых заступа. Кроме того, за ложь под присягой полагались пожизненные каторжные работы или даже высшая мера в случае серьезного преступления. Женщине придется много лет работать на полях местного храма, не получая за это никакого вознаграждения.
Прежде чем присяжные разошлись, спеша заняться своими делами, Пазаир вынес еще один, на сей раз неожиданный приговор: пять палочных ударов помощнику-писцу за проволочку в рассмотрении тяжбы. По учению мудрых, уши человека находятся у него на спине, так что он услышит голос палки и впредь не допустит небрежности.
