Дэйл Фурутани - Убить сёгуна
Лежа в темноте, Мацуяма увидел где-то высоко полоску звездного света, который, как оказалось, шел из отдушины в задней стене театра, через которую уходил дым от фонарей. Отдушину закрывала бамбуковая решетка, предохранявшая помещение от проникновения птиц и летучих мышей. Однако сквозь нее острый взор Кадзэ различал отдельные звезды на небе. Он не мог понять, какие именно светила проглядывают сквозь прутья, но самурая утешала мысль, что звезды, сопровождавшие и помогавшие ему во время путешествий, вновь смотрят на него.
С улицы доносился слабый жалобный звук бамбуковой флейты сякухати. Пронзительная хриплая мелодия плыла над неказистыми крышами Эдо, вплетаясь в звездный свет. Кадзэ не знал мотива, однако понимал, что слышит тоскливую песнь о лишениях и утратах. Мацуяма закрыл глаза и на какое-то время позволил себе роскошь утратить бдительность, слившись с чудесной музыкой.
Кадзэ вспоминал историю из «Удзи сё Моногатари», рассказывающую о Фудзиваре Ясумасе, который как-то ночью пробирался через пустынное болото. Дабы убить время, он начал играть на флейте. А в это время в кустах прятался бандит, поджидавший момент, когда он сможет наброситься на Ясумасу, убить и ограбить его. Однако Фудзивара играл так искусно, что заворожил грабителя. Тот сразу сник и отбросил дурные мысли, очарованный волшебной флейтой.
Внезапно Кадзэ насторожился. Он не услышал ничего подозрительного, но замечтался, погрузившись в такое состояние, когда человек забывает обо всем на свете и ничего не слышит, ничего не видит. А такая беззаботность может стоить ему жизни. Смерти он не боялся, однако хотел умереть достойно. Бессмысленно потерять жизнь из-за своей неосторожности, слушая прекрасную музыку. Кадзэ положил меч поближе к себе и стал думать о смерти Такэды Сингэна.
Во время осады замка Нода, которым владел клан Иэясу, Сингэн услышал о музыканте, каждую ночь игравшем на стенах крепости. Во время его игры обе воюющие стороны прекращали сражение и слушали жалобную мелодию. Сингэн тоже решил послушать музыку и велел приготовить себе место у стен замка за тростниковой ширмой. Один мушкетер увидел приготовления и задумал хитрую вещь.
Он установил мушкет таким образом, чтобы даже в темноте ночи поразить выстрелом тростниковую загородку. Воин ждал, пока флейтист доиграет до середины мелодии, и выпустил пулю прямо в ширму. Ему повезло, и Сингэн был сражен, хотя мушкетер тогда не знал об этом. Смертельно раненный Сингэн отдал приказ держать в секрете новость о своей смерти в течение трех лет.
И вот теперь Кадзэ обвиняют в попытке покушения на жизнь Иэясу при сходных обстоятельствах. Он также якобы хотел застрелить сёгуна из мушкета. Сам факт применения такого оружия был оскорбителен для самурая. Любого крестьянина можно научить направлять ружье на врага и стрелять в него.
Мушкеты — «дар» волосатых варваров из Европы. Кадзэ очень хотел бы, чтобы огнестрельное оружие запретили в Японии. Крестьянин, вооруженный мушкетом, может запросто убить великолепно обученного самурая. Сам Кадзэ прошел отличную школу фехтования, особенно в молодости, обучаясь у сэнсэя, своего учителя.
Почти всем искусствам — живописи, танцам и фехтованию — в Японии мастер напрямую обучает ученика. Кадзэ сам учился у настоящего учителя и хорошо знал, как физические упражнения могут развить силу духа и ума.
Уроки нападения и защиты повторялись без конца. Цель их заключалась в том, чтобы научить Кадзэ правильной ката, форме движений. Казалось, сэнсэй обладает неиссякаемым запасом терпения, настойчиво отрабатывая с учеником одни и те же приемы. Сначала Кадзэ нападал на учителя, используя определенные действия; затем он сам подвергался нападению подобным же образом. По мере того как росло мастерство Кадзэ в искусстве последовательности нападения и защиты, сэнсэй постепенно увеличивал скорость движений. Их своеобразные танцы проходили уже на более высоком уровне.
Однажды, когда Кадзэ исполнилось десять лет, он, утомленный бесконечными упражнениями, в гневе стал размахивать своим мечом. Кто-нибудь другой отнес бы подобное на счет нервного расстройства, однако учитель немедленно прекратил занятия. Он пристально посмотрел на Кадзэ и сказал:
— Бака! Дурак!
Сэнсэй никогда не ругался, и слово «дурак» прозвучало в его устах столь же оскорбительно, как поток грязной брани, которой порой разражается пьяный самурай. Кадзэ покраснел и стыдливо опустил голову. По японским обычаям, новичок должен смиренно учиться у мастера и никогда не проявлять признаков недовольства.
— Я научу тебя самому важному в искусстве боя на мечах, — говорил сэнсэй. — Ты не сможешь побеждать других до тех пор, пока не победишь себя. Испытывая во время сражения гнев, разочарование или чувство гордости, ты никогда не одержишь победы. Ты должен биться, ни о чем не думая. И пусть меч сам ищет свой путь. Позволяя чувствам править тобой, ты не победишь врага, даже если одолеешь его. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Думаю, да, сэнсэй.
— С возрастом у тебя появится много причин для гнева. Жизнь печальна тем, что время копит в себе боль. Позже ты лучше поймешь мой урок. Он тебе еще пригодится.
Кадзэ хорошо запомнил слова мастера и никогда больше не позволял себе выражать свои чувства посредством боевого оружия.
Именно это упражнение стало наиболее продолжительным и нудным. Наконец, убедившись в том, что Кадзэ усвоил необходимое количество знаний, сэнсэй прекратил занятия. Испытывая благодарность к учителю, Кадзэ сел на бревно, лежащее у края лужайки, на которой проходили их занятия, и потянулся к кувшину с водой.
— Мидзу, сэнсэй? — спросил он.
Старик, не проявлявший никаких признаков усталости, отрицательно покачал головой. Кадзэ открыл кувшин и отпил из него. Вода была холодная, вкусная и освежающая, словно из горного источника. Сэнсэй был в шесть раз старше Кадзэ, однако тот уже не удивлялся, что запас жизненных сил старика превосходит его собственный. Живительным источником сэнсэя являлось не тело, а сила духа. Мальчик понимал, что ему еще расти и расти, прежде чем его дух достигнет такой же крепости.
— Позволь мне задать вопрос, учитель, — обратился к сэнсэю Кадзэ, немного отдышавшись.
Старик едва заметно кивнул. Это было приглашением к продолжению разговора.
— Я повторяю раз за разом каждое упражнение до тех пор, пока не овладею им полностью. А если я в поединке встречусь с кем-то, кто узнает мой прием, значит ли это, что он будет знать мой следующий ход?
— Да.
Последовало молчание. Затем Кадзэ обратился к учителю за новыми разъяснениями.
— Так зачем же я с такой точностью овладеваю каждым приемом?
— С тем, чтобы фехтовать творчески.
Кадзэ обдумал слова сэнсэя и, рискуя быть названным глупцом, задал еще один вопрос:
— Но разве точное повторение одного и того же приема не убивает творчество?
— В таком случае все твое творчество должно умереть. Ты практикуешь упражнения, чтобы научиться технике, которая дает тебе свободу творить. Нельзя создать что-то стоящее без прочного основания. Творчество без овладения основами мастерства ничего не значит. Овладев техникой, ты сможешь выйти за ее пределы и соединить основные движения битвы на мечах в новые комбинации. Однако сначала тебе необходимо до такой степени овладеть основами техники, чтобы перестать думать о ней. Так становятся опытными фехтовальщиками.
— Когда же я овладею техникой?
— Никогда.
Кадзэ вздохнул. Иметь дело с сэнсэем — то же самое, что беседовать с дзэн-буддистом. Увидев разочарованное выражение на лице мальчика, учитель сказал:
— Как ты считаешь, почему я это тебе говорю?
Кадзэ подумал и ответил:
— Несмотря на твои годы, ты постоянно тренируешься. Когда ты сражаешься со мной, то не только обучаешь меня, но и повторяешь все тонкости упражнения. Ты исправляешь меня и в то же время совершенствуешься сам. Ты постоянно говоришь, что человек не может достигнуть совершенства. Он может только стремиться к нему. Если это так, тогда стремление должно длиться вечно, ибо наша цель — достичь совершенства ума, духа, тела и меча.
— Хорошо сказано.
Флейта умолкла. Кадзэ посмотрел вверх, на отверстие в решетке, надеясь, что музыка возобновится, несмотря на меланхоличность темы. Однако в ночи царила тишина. Кадзэ вздохнул и закутался в халат. Перед тем как провалиться в небытие, он подумал, имел ли значение выбор мушкета перед намеченным убийством. В отличие от Сингэна Иэясу повезло. Пуля пролетела мимо него и попала в Накамуру. Интересно, как эта удача связана с организацией покушения?
Глава двенадцатая
Седые волосы не признакмудрости. Порой голова становитсяи в молодости седой.
Ёсида мало верил в удачу, хотя должен был признать, что разыскиваемому им ронину чертовски везет. Он повернулся к Нийе и нахмурился.
