Перст указующий - Пирс Йен
Когда со словами было покончено, она вслед за палачом поднялась по лесенке, где стала терпеливо ждать, пока он возился, завязывая петлю у нее на шее. Не знаю, почему повешенья всегда бывают столь низменными и грубыми; последние мгновения жизни должны быть облечены большим достоинством, нежели беспорядочное содрогание рук и ног, когда приговоренный поднимается по шаткой лесенке, и мало кто не вызывает при этом смеха. Но в то утро толпа была не настроена смеяться: молодость, хрупкость и спокойствие осужденной умерили любые сквернословие и шутки, и собравшиеся взирали на нее в большей тишине и почтении, чем мне случалось видеть при прочих подобных событиях.
Забили барабаны – лишь два барабанщика, мальчишки лет двенадцати, которых я не раз видел выбивающими дробь на улицах. Дни, когда церемония казни свершалась под рокот полковых барабанов, давно миновали, и мировой судья решил, что в то утро нет надобности в солдатах. Он не ждал от толпы волнения или буйства, какого можно ожидать при повешении особы, любимой в городе, или известного разбойника с большой дорога, или человека семейного. Ничего такого и не было. Толпа словно онемела, примеру ее последовали и барабаны. Палач – движением, исполненным поистине удивительной деликатности, – столкнул Сару с лесенки.
– Да смилуется Гос…
Таков бы ее крик. Последнее слово потерялось, когда под ее весом натянулась веревка, и завершилось придушенным всхлипом, и сочувственным вздохом отозвалась ему толпа. И вот она уже качается, лицо ее багровеет, члены подергиваются, и распространяется вонь, когда предательские пятна на грубой рубахе показывают, что удавка оказывает свое обычное низкое воздействие.
Продолжать не стану. Мало найдется тех, кто не видел бы такого зрелища, и даже сейчас воспоминания приносят мне неимоверную боль, хотя, помнится, я наблюдал за происходившим с удивительным спокойствием, несмотря на внезапный и ужасающий удар грома и тьму в небесах, которые разверзлись, когда она повисла в петле. Я молился о ее душе и вновь опустил взгляд, дабы не видеть ее конца.
Однако я совсем позабыл о Лоуэре и о его решимости заполучить тело прежде профессора-региуса. Разумеется, он заранее подкупил палача; этим объяснялись кивки и подмигивания, какими они обменялись, и то, что Лоуэра подпустили так близко к виселице. Я понятия не имел о том, что он купил согласие Сары, пообещав лечить ее мать, не знал я и того, что в каких-то нескольких сотнях ярдов от замка сама мать в это самое мгновение испустила последний вздох. Тело Сары только-только перестало подергиваться и биться в судорогах, а Лоуэр уже громким голосом прокричал своей маленькой армии: «За дело, парни!» и ринулся вперед, подав при этом знак палачу, который тут же выхватил из-за пояса тесак и перерезал веревку.
Тело Сары упало с высоты трех футов с глухим ударом, за которым последовало первое недовольное ворчание толпы, а Лоуэр наклонился, чтобы проверить, дышит ли она.
– Мертва! – выкрикнул он после краткого осмотра так, чтобы услышали все, и махнул своим подельщикам выйти вперед. Привратник Крайст-Чёрч подхватил тело и забросил его себе на плечо и, прежде чем кто-либо успел опомниться, направился с ним прочь, перейдя на бег, когда из толпы послышались первые протесты. Двое подручных Лоуэра остались, дабы задержать людей профессора-региуса, попытайся они воспрепятствовать уходу привратника, и Лоуэр еще оглянулся напоследок, прежде чем последовать за своей добычей.
Наши взгляды встретились через открытый двор, и в моем он, верно, прочел одно лишь отвращение. Передернув плечами, он опустил глаза и не смотрел на меня больше. Потом он тоже повернулся, быстрым шагом пошел прочь и скрылся за пеленой дождя, который уже лил стеной и с ужасающей свирепостью.
Я помедлил не более мгновения и тоже ушел, но в отличие от толпы, которая ринулась вслед за похитителями и запрудила узкие ворота, когда все и каждый решили протиснуться в них разом, покинул двор через заднюю калитку. Потому что я знал, куда направляется Лоуэр, мне не нужно было не спускать с него глаз: я и так без труда мог настичь и его, и его страшную добычу.
Ему следовало действовать быстро и чем скорее, тем лучше, так как теперь толпа была не настроена спустить ему оскорбления. В казни через повешение горожане видели Господню волю и королевское правосудие и пришли, чтобы убедиться, что все приличия будут соблюдены. Не приняли бы они – а у людских сборищ острое чувство того, что есть справедливо, а что нет, – любой низости поведения. Приговоренный должен умереть, но с ним следует обращаться достойно. Лоуэр оскорбил жертву и город, и я знал, что, если его поймают, ему придется несладко.
Этого, однако, не произошло, потому что он хорошо все продумал; я сам нагнал его лишь тогда, когда он, собираясь проскользнуть в лабораторию Бойля с черного хода, уже начал подниматься по лестнице.
Я еще холодел от потрясения и ужаса перед тем, что он сделал. Все его доводы были мне известны заранее, я даже соглашался с большей их частью, но такого допустить я не мог. Можете сказать, что в свете всего совершенного и несовершенного мной мне давно уже следовало бы отказаться от права судить других. И тем не менее я поднялся по ступеням в надежде, что, пусть мне и не удалось добиться справедливости, я сумею хотя бы сохранить ее видимость.
Он уже выставил стража на лестнице, на случай если чернь догадается, что он пришел сюда, а не в Крайст-Черч, и готовился заложить засовы, чтобы никто не помешал ему в его отвратительных трудах. Мне, однако, удалось ворваться внутрь, всем телом навалившись на дверь еще до того, как лязгнули засовы.
– Лоуэр, – вскричал я, остановившись и оглядев адскую сцену вокруг меня. – Этому надо положить конец.
Локк уже готовился помогать при вскрытии, а с ним и цирюльник, для помощи в механическим расчленении. Сару уже обнажили, прекрасное тело, которое я так часто обнимал, лежало на столе, и цирюльник грубо обмывал и готовил его для ножа. В том, что она мертва, никто бы не усомнился: ее несчастное исковерканное тело было бело, как труп, и только толстый красный рубец а шее и разрушающее красу выражение страдания на лице наглядно показывали, что с ней сталось.
– Не глупите, Вуд, – устало ответил Лоуэр. – Она мертва. Душа покинула тело. Я ничем не смогу причинить ей боль. Это вам известно не хуже меня. Знаю, вы любили ее, но теперь слишком поздно.
Он сочувственно хлопнул меня по спине.
– Послушайте, друг мой, – сказал он. – Вам это придется не по душе. Я вас не виню, для этого нужен крепкий желудок. Вам не стоит здесь оставаться и смотреть на нашу работу. Последуйте моему совету и идите домой, приятель. Так будет лучше. Поверьте.
Я был слишком взбешен и его не послушал, но, гневно стряхнув дружескую руку, отступил на шаг, испытывая, решится ли он совершить такое кощунство у меня на глазах, думая, безрассудно быть может, что мое присутствие заставит его увидеть зло, какое он намеревался совершить, и воздержаться.
С мгновение он глядел на меня, словно бы не зная, как ему поступить, пока в отдалении не кашлянул Локк.
– У нас, знаете ли, мало времени, – сказал он. – Мировой судья дал нам только один час, и время идет. И не забывайте, что случится, если чернь застанет нас здесь. Решайтесь.
Не без усилия Лоуэр решился и, отвернувшись от меня, подошел к столу, а потом дал знак остальным покинуть комнату. Я пал на колени и молился Господу, кому угодно, чтобы он вмешался и остановил этот кошмар. Пусть даже прошлой ночью это не принесло плодов, я повторил все мои вчерашние молитвы и обещания. О Господь Бог, пришедший в мир, дабы искупить наши прегрешения, сжалься над этой несчастной невинной, если не надо мной.
Потом Лоуэр взял нож и приложил его к ее груди.
– Готовы? – спросил он.
Локк кивнул и быстрым уверенным движением начал делать надрез. Я закрыл глаза.
– Локк, – услышал я в темноте голос Лоуэра, зазвеневший внезапным гневом, – что, скажите на милость, вы тут творите? Отпустите мою руку. Неужто тут все помешались?
