Валентин Лавров - Блуд на крови. Книга первая
— Поехали со мной в номера, — сделал предложение совсем осмелевший ухажер. — Я тебе десять, нет, двадцать рублей подарю. Я тебя люблю!
Девица согласно пожала ему руку и быстро произнесла:
— Я не такая, как вы думаете. Но вы мне, дяденька, очень нравитесь. Ждите, я сичас к вам вернусь!
«ЭЛЬДОРАДО»
Оставшийся в экипаже фон Зон нетерпеливо стучал перчатками по колену и соображал, в какие номера лучше отправиться. Скоро вернулась юная очаровательница и шепнула:
— Меня братец не пускает с незнакомым человеком. Вы познакомьтесь с ним, он добрый, глядишь, и отпустит!
Фон Зон ощутил нерешительность. Знакомство с «братцем» не входило в его план. Но девушка дернула его за рукав пальто и требовательно сказала:
— Ну что же вы, дяденька?
Он расплатился с извозчиком и прошел в широкие дубовые двери ресторана. Здесь собиралась разношерстная публика. Вопреки полицейскому запрету, в кабинетах шла азартная игра. Воздух был прокурен. Зал заполнен битком.
Швейцар принял дорогое английское пальто гостя. Услужливый метрдотель подвел его к столику, где можно было сесть двоим.
— Тебя как зовут? — обратился фон Зон к спутнице.
— Еленой Дмитриевой кличут.
— Стало быть, Алена. Красивое имя! А меня зови Николаем Христиановичем. Будем теперь дружить. Ты не пожалеешь, Алена!
Вскоре к их столику подошел молодой человек в тужурке, которые обычно надевали рабочие по праздничным дням.
— Это мой братец, — кивнула на него Алена. — А это Николай Христианович.
Невысокий, тщедушный человек с приподнятым правым плечом протянул влажную ладонь, представился:
— Максим Иванов!
— Ради приятного знакомства следует выпить! — предложил фон Зон.
Мужчины выпили водки, а девица шартрезу. Старавшийся казаться развязанным, Максим с налетом важности произнес:
— Вижу, что вы человек благородный. Однако моя сестрица по своей юной неопытности имеет к вам сильные чувства. А ей, между прочим, негоже находиться в таком месте, как «Эльдорадо».
— Я готов пригласить…
— Извиняйте, но это нетактично. Мы приглашаем вас к себе.
— Весьма рад! Официант, получи, — и фон Зон швырнул, не считая, деньги. — И вызови какой-нибудь экипаж. Мы едем, так сказать, знакомиться.
Все двинулись к выходу. Фон Зон ступал весьма нетвердо: нынче было выпито с излишком.
ДОМ РАЗВРАТА
Едва опустившись на сиденье экипажа, фон Зон тут же крепко уснул. Пробудился он, лишь когда его спускали по небольшой, но крутой лестнице какого-то дома.
Его провели в довольно просторную комнату, уставленную мебелью в пыльных чехлах, фикусами и геранью. В углу, возле обшарпанного пианино, стояла толстая пальма в кадке. Окна были плотно зашторены цветастыми занавесками. В комнате было несколько человек: девиц и юношей. Все с интересом разглядывали гостя — слишком резко контрастировал его аристократический вид с убогой обстановкой.
Гостя усадили за стол. Его тут же окружили девицы. Одна гладила ему щеку, другая поцеловала в макушку, третья подливала вина.
Но фон Зон вдруг проявил потрясающее постоянство. Он обвел взором помещение и твердо сказал:
— Кыш, гетеры! Я люблю лишь Алену. Где она?
— Братец не может доверить вам ее невинность.
— Что такое? Где Максим?
Явился Максим, прогнал девиц, сел рядом с гостем и строго сказал:
— Моя сестра Елена — девственница. Но если вы готовы возместить нравственный ущерб…совсем задаром… пятьдесят рублей.
— Готов!
— Вы у нее первый. Поздравляю! Давайте отметим событие, — и Максим протянул ему металлическую рюмку с вином.
Фон Зон пригубил едва напиток, как с отвращением поставил рюмку на стол:
— Что здесь за дрянь? Вы, любезный, желаете меня отравить? Да за такие проделки — Сибирь… Я ухожу от вас. Вы — обманщик.
Фон Зон едва приподнялся из-за стола, как его облепили девицы, стали щекотать, дергать, тормошить.
Но он вырвался из их объятий, нашел в передней пальто и, не поддаваясь на уговоры Максима, вышел из дома. Кругом царил ночной мрак. Извозчика нигде не было видно. Да и что ему делать в каком-то глухом месте? Фон Зон пригляделся к табличке одного из домов, разобрал, чиркнул спичкой: «Спасский пер., Адмиралтейской части».
— Эк меня занесло! — проговорил он вслух и направился в сторону набережной Фонтанки, вышел на Сенную площадь. Вдруг его осенила мысль: «На месте ли портмоне?» Он стал шарить по карманам — портмоне нигде не было. «Вот жулье! У меня там тысячи полторы, не меньше!
Следует вернуться? Нет, лучше поеду домой. Вон, кстати, извозчик!»
Фон Зон не успел окликнуть его, как на площадь выскочил человек, в котором он тотчас узнал Максима Иванова, замахавшего руками:
— Николай Христианович, вы забыли портмоне! Алена хочет вам вернуть его лично. Вы ушли, а она все время плачет… Вернемся лишь на минутку, а потом проводим вас.
Фон Зону стало стыдно за свои плохие мысли об этих людях. Он с чувством пожал руку Максиму и сказал:
— Согласен! Пошли к Алене.
Когда они подходили к дому, им навстречу поспешил молодой человек, с которым фон Зон познакомился в доме Максима и который запомнился ему своим спокойным приятным лицом. Александр Иванов, как он представился, взволнованно, произнес:
— Николай Христианович, вот ваш портмоне… Уходите, уже поздний час.
Фон Зон возразил:
— Благодарю, но я очень желаю видеть Алену.
Максим озлобленно ответил Александру:
— Не лезь не в свое дело! Пошли к Алене…
Фон Зон шагнул на лестницу, ведшую в полуподвальное помещение. Ему оставалось жить всего несколько минут.
ЭПИЛОГ
На следующее утро госпожа фон Зон, урожденная Зурова, заявила в полицию, что ее муж не ночевал дома: такого прежде никогда не случалось.
Начались розыски. Но они ничего не дали. Отставной надворный советник как в воду канул. Лишь спустя полтора месяца, 20 декабря в сыскную полицию Петербурга пришел 20-летний ремесленник Александр Иванов. Он заявил:
— В ночь на 8 ноября в моем присутствии был убит господин по фамилии фон Зон. Это в доме Тура по Спасскому переулку, в квартире моего однофамильца — мещанина Максима Иванова. Последний уже полгода содержал что-то вроде притона. С этой целью у него на квартире постоянно жили девицы Елена Дмитриева, Дарья Турбина и Александра Авдеева. Иванов давно задумал травить клиентов, приходивших к этим барышням. Он произвел опыты на кошках и собаках, подсыпал им в пищу раствор ляписа и синеродистого калия. Первым человеком, которого Иванов с Еленой Дмитриевой отравили, был фон Зон.
— Расскажите, как это случилось?
— Все было просто. Максим Иванов насыпал яд в рюмку с вином, а Елена уговорила фон Зона отраву выпить. Но яд слабо подействовал, фон Зон упал на диван и стал громко кричать: «Отравили, меня отравили!» Тогда все барышни навалились на него и силком вылили в разжатый стамеской рот фон Зона еще полстакана отравленного вина.
Но фон Зон, думаю, был очень крепким человеком. Он снова вырвался. Девицы повисли у него на руках и ногах, повалили на пол. Фон Зон стал звать на помощь. Девица Авдеева бросилась к пианино и, чтобы заглушить крики, стала кулаком колотить по клавишам — играть она не умела. Тем временем Максим с девицами ремнем задушили жертву.
Убитого барышни сразу раздели и с нашей помощью засунули в сундук. Утром вместе с Ивановым я отвез труп на станцию и отправил багажом в Москву. Мне Иванов угрожал расправой, я действовал под страхом. Но муки совести заставили меня прийти к вам.
…В тот же день все преступники были арестованы. Во время следствия Максим Иванов в тюремной камере удавился на простыне. Елена была сослана в каторжные работы на 12 лет, ее подруги на 10 лет каждая. Александр Иванов был приговорен к 4 годам работы в рудниках.
Модест Корф, узнав о печальной кончине бывшего своего сотрудника, горько вздохнул:
— Беспутная жизнь всегда кончается плохо! Следует думать не о барышнях (барон выразился крепче), а о службе!
СМЕРТЬ РОСТОВЩИКА
ВЛАДИМИРУ БРЮХОВЕЦКОМУИстория эта может исторгнуть слезу. Для нее более всего подходит меткое выражение «Бес попутал…»
ЗАГАДКА ВСКРЫТОГО СЕЙФА
30 мая 1879 года Гродненскую улицу Петербурга огласил истошный крик:
— Караул! Мертвое тело!…
Орал маляр, красивший стену на третьем этаже дома под № 14.
На место происшествия, покинув свою будку, прибыл городовой. Он отправил на попутном извозчике в полицейскую часть владельца дома Хребтуновича — с устным донесением, дворника поставил возле парадного с приказом: «Никого не впускать и не выпускать!»
Сам полицейский развалился в кресле, которое вынесли ему жильцы первого этажа. Рядом собрались зеваки. Строили различные предположения, гадали: «Кого убили? Кто убил?»
Проживавший в доме счетовод Кислянский объяснял полицейскому:
