Юрий Губин - Происхождение человека и человечества.
Участвуя в пока ещё малом количестве жизненных сценариев, обусловленных разумной деятельностью, гоминиды подсознательно связывали восприятия и деятельность через развивающуюся коммуникационную систему с двумя тесно взаимосвязанными процессами протосоциальным и протокультурным. В связи с этим хабилисы, а затем и архантропы стали строить взаимоотношения внутри культурной системы, которую сами и создавали как адаптационную. То есть между протоструктурными формированиями популяций, а затем и структурными формированиями праобщин в первую очередь вырабатывались взаимосвязи и взаимодействия. Именно в данном контексте складывались жёсткофиксированные установки на восприятие окружающей действительности под действием зачаточных компонентов обобщённой культуры и в рамках нарабатываемой картины мира каждой праобщины в отдельности, которые постепенно превращались в прототабу, а затем и табу. Теперь уже можно сказать, что восприятия стали культурно психологическим процессом.
Глубокое трансформирование условий являлось проверкой на эффективность действий возникающих при этом новых поведенческих инноваций, как способов адаптационной потребности к кардинально новым условиям проживания. Именно к новым, потому, что при постоянности параметров окружающей среды и неизменности ландшафтов, в которых проживали праобщины инновации не приветствовались. Какие-либо изменения предотвращались уже выработанными в процессе жизнедеятельности определёнными запретами. Это было начало начал такого своеобразного мышления, окончательно сформировавшееся у архантропов, которое было насквозь пронизано компонентами запретительной системы. Многие, из них затем было восприняты первобытными племенами Homo Sapiens как древние виды запретов – прототабу, которые имели огромное значение в жизни первых людей. Эти запреты ставили в жёсткие рамки биологические инстинкты, определяя для них в социальном бытие ограниченные возможности действия. Как сказал С. Рейнак: «…Табу это преграда, возведённая против разрушительных и кровавых стремлений являющихся наследством человека, полученным от животных»*
Табуирование определённых действий в коллективах уже даже ранних архантропов начало происходить в тех случаях, когда ассоциативным мышлением действующем в то время, выявлялось, что какие-либо поступки группы гоминин приносили ощутимый вред данной популяции, популяционной группе или праобщине в определённых условиях и ситуациях. Отрицательной стороной табуирования в последствии действий у архантропов и его основным недостатком было то, что прототабу в процессе расширения ареалов обитания распространялось и в другие регионы, где некоторые запреты во многих моментах бытия был практически бесполезны, а порой даже и вредны. Вполне возможно такое положение в популяциях/праобщинах проживающих в северных регионах было зафиксировано генетически, и послужило одной из причин вымирания одной из двух ветвей эволюции форм архантропов – неандертальцев.
Как мы уже отмечали ранее, прототабу осуществляло жёстко запретительный характер на поведенческие акты несовместимые с картиной мира в каждой отдельно взятой популяции, а так же они распространялись и на определённые стороны взаимоотношений между древними людьми внутри коллективных формирований.
Прототабу как средство нейтрализации опасностей путем пресечения действий могло возникнуть, оформиться и укорениться в структурах коллективных образований только с помощью группового отбора. Именно там формировалось и утверждалось подсознательное, понимание первых людей, что они принадлежат к определенной общности, вооружённой необходимыми знаниями для адаптации в окружающей среде в рамках картины мира. Они должны были точно понимать, что отход от её констант и сценариев мог привести к большим неприятностям, а может даже к гибели в определённых жизненных ситуациях не только одного индивида, но и всего коллективного образования в целом. Все это пока происходило на подсознательном уровне каждого архантропа, и было чётко обусловлено действием биологически активных веществ мозга, которые подтверждали / не подтверждали правильность поведенческих актов, чувством удовлетворения/не удовлетворения.
Если принять предположение, что биологически активные вещества играли большую роль в психологических процессах, то чувство неудовлетворённости как отрицательных импульс психики архантропов должен был каким-то образом гаситься. Такое было возможно только через признание своей вины. Покаяние перед своими сородичами в нарушении запрета давало возможность избежать неприятностей через перестройку своей деятельности для их исключения, а у провинившегося появлялось чувство удовлетворения, которое несло положительный заряд его психике. Это всё в определённой мере служило не только безопасности членов формирующихся праобщин, но и поддержанию в них спокойного психологического климата.
Необходимо отметить что прототабу, а затем и табу интенсивно работали только внутри популяции, популяционных групп или праобщин. Каждый охотник вне своей охотничьей группы, что бывало крайне редко, фактически, действовали сообразуясь с обстановкой и под действием биологически активных веществ. Это происходило потому, что во первых запреты как психологические феномены действовали только в пределах популяций, а затем и праобщин, во вторых они не могли работать в охотничьих мероприятиях, потому, что в непредсказуемых ситуациях они были просто вредны. Там действовали такие психологические установки как прототрадиции и наработанные условно рефлекторные действия, появившиеся в процессе совместной деятельности и закреплённые в учебных программах прототанцев, которые мы разберём несколько позже.
Активное и всеобъемлющее действие прототабу во многом препятствовало анализу как акту мышления. Например «разбор полётов» - удач или неудач на охоте, не мог происходить ни в каких формах вообще, а тем более в танцевальных действах. Да и каким образом в данных вопросах мог возникнуть анализ, если личностных отношений к событиям определяемых суждениями попросту не было. Зато существовали требования прототабу основанные на групповом мышлении и под действием определённого давления, такой уже не простой, социальной среды, а абстрагирование было направлено только на выделение деталей и признаков в прошедших событиях. Это всё могло происходить только при помощи второй сигнальной системы, которая в своём качестве активно поддерживала начальные варианты развивающегося коллективного мышления. Оно, пока в своей сути, и служило-то только для того, что бы объяснять, что происходило при выполнении той или иной работы, чёткое выполнение которой передавалось от поколения к поколению практически без изменений.
Передача информации в данных случаях не была передачей опыта как составляющего компонента познавательного процесса, а было непосредственным восприятием целостного конгломерата информации на заданную тему, где цепочки ассоциаций с трудом, но могли прерываться инновационными моментами, встраивающимися в процессы выполнения каких-либо действий. Это проявлялось только в периоды освоения каких-то новых территорий требовавших восприятия новых знаний и навыков в добыче пищи. Поэтому нельзя сказать, что мышление архантропов было не проницаемо для опыта. Просто он не воспринимался как отдельный компонент познавательного процесса в коллективном мышлении и не существовал от него изолированно.
При всём при этом, всё-таки, необходимо отметить, что каждый архантроп индивидуально, в отрыве от своего сообщества, когда инстинкт самосохранения выходил на первое место, оттесняя коллективное мышление на задний план, мог действовать и реагировать на «нештатную ситуацию», практически почти таким же образом, как и первобытный человек. Это происходило потому, что средства выхода из подобной ситуации не могут быть такими же, как при групповой реакции на те же обстоятельства, да и картина мира и её надстройки предполагали наличие строгой нормативной интеграции индивидуальных деятельностей. Только они определяли предметно-целостное единство коллективов архантропов в оседлой, обыденной жизни в составе популяций и праобщин. Такие коллективные деятельности, будучи функционально специфическими, занимали в системе внутрипопуляционной активности различные иерархические места. Они были опосредованы единым ценностным содержанием социально обусловленной совместной деятельностью. В связи с этим необходимо отметить, что коллективное решение о стратегии и тактике охотничьего мероприятия для поздних хабилисов, архантропов, а в дальнейшем и палеоантропов не являлось суммой индивидуальных решений. Оно являлось долгое время только продуктом группового взаимодействия обусловленного, скорее всего суммой сценариев каждого вида гоминин - цепочек из которых состоял процесс охоты, подтверждаемый опытом доминирующего звена охотничьей группы. Вполне возможно это ещё было подтверждено и генетически. Поэтому коллективные представления были связаны между собой восприятиями, понятиями и праассоциациями присущими именно тем конкретным формам гоминин, которые отражали собой строение популяционных формирований возникших именно в процессе охотничьих мероприятий.
