Влюбленный злодей - Евгений Евгеньевич Сухов
Государь наш, как известно, – человек добрейшей души и несказанной справедливости, поддержал героя-инвалида в его чаяниях и поручил Правительствующему Сенату разобраться в этом деле скрупулезно и внимательно, невзирая на чины и заслуги.
Сенат вынес соответствующее постановление, объявив дело отставного поручика Скарабеева особо важным (а как иначе, если им интересуется сама августейшая императорская особа!), и поручил Московской судебной палате направить в Нижний Новгород для проведения особых следственных мероприятий судебного следователя по особо важным делам. Выбор пал на меня. И вот я в Нижнем Новгороде знакомлюсь с делом отставного поручика Скарабеева…
Свидетельских показаний по этому делу было не так много, как хотелось бы. Прочитав показания и решив для себя, что чтение протоколов допросов свидетелей это одно, а живой разговор с ними – совершенно другое, я закрыл папку и вернул ее Николаю Хрисанфовичу, терпеливо дожидавшемуся окончания моего чтения в своем кресле. Впрочем, как мне показалось, это ожидание не было для него тягостным: спокойных часов на службе, как сегодня, у него выдавалось не так уж и много. Да и возраст брал свое…
– Уже уходите? – спросил Николай Хрисанфович ради приличия, принимая из моих рук папку с делом отставного поручика Скарабеева.
– Да, благодарю вас, – сказал я. – Вы мне очень помогли.
– Если что, обращайтесь, всегда буду рад посодействовать, – последовал ответ.
Полдня, проведенные за чтением следственного дела, были весьма утомительным занятием. Вернувшись в гостиницу, я заказал еду прямо в номер. Обстоятельно поужинав, я провел пару часов в объятиях Морфея. Проснувшись, почувствовал, что восстановил силы, голова была свежей. Возникло желание продолжить работу. Я взял памятную книжку и стал приводить в порядок пометки, сделанные по ходу чтения дела Скарабеева. А потом составил перечень вопросов, которые мне очень хотелось разрешить в первую очередь…
1. Почему на званом обеде поручика Скарабеева посадили рядом с дочерью генерала Борковского? Ведь на подобных мероприятиях абы кого рядом с хозяевами дома не сажают. За что поручику Скарабееву, совершенно новому человеку в доме Борковских, выпала такая честь?
2. Каким образом попадали в дом Борковских подметные письма, подписанные «Виталий С.» или «В. И. С.»? Не значит ли это, что в доме начальника кадетского корпуса у злоумышленника (поручика Скарабеева) имелись помощники? И если были – действительно ли это лакей Борковских Григорий Померанцев, который, после того как был рассчитан генералом, пропал из поля зрения, и на данный момент место пребывания его неизвестно?
3. По какой причине были затеяны (поручиком Скарабеевым) написание оскорбительных и клеветнических писем членам семьи генерала Борковского и месть его дочери Юлии, едва не завершившаяся (или завершившаяся?) половым надругательством?
4. Имеются ли какие-либо прямые доказательства, показывающие, что злоумышленник (поручик Скарабеев) залез с улицы в комнату через окно второго этажа посредством веревочной лестницы, закрепленной верхним концом на мансарде?
5. Если будет в том нужда, согласится ли психографолог Илья Федорович Найтенштерн приехать в Нижний Новгород и провести графологическую экспертизу так называемых подметных писем?
Первым следует допросить отставного поручика Виталия Скарабеева. И далее приложить все усилия, чтобы отыскать пропавшего лакея Григория Померанцева, которого тоже надлежит допросить. А дальше… Будет видно!
Почему меня не покидает чувство какой-то натянутой театральности во всем этом деле? Как будто я смотрю плохонький спектакль, где актеры фальшиво играют свои роли, вместо того чтобы вжиться в них.
5. Посещение тюремного замка
Двухэтажное приземистое прямоугольное здание Нижегородского тюремного замка с четырьмя круглыми башнями по углам стояло на Острожной площади и действительно напоминало средневековый замок. Вырос он не так давно на выгонных землях города, близ пруда, заменив пообветшавший деревянный острог с частоколом у заставы на улице Варваринской. И ежели бы не назначение этого замка содержать осужденных судами губернии и принимать колодников, идущих по этапу в Сибирь, то и правда можно было бы подумать, что здание есть результат некой блажи его хозяина, задумавшего построить себе дом-особняк в виде замка в средневековом стиле.
На территорию острога меня пропустили беспрепятственно, поскольку у меня со времени получения должности судебного следователя по особо важным делам имелась бумага с такими обширными полномочиями, что на раз открывала любые двери. Тюремные в том числе.
Я прошел двориком мимо бани с прачечной и конюшни прямиком в административный корпус, где меня встретил начальник тюрьмы в должности тюремного смотрителя и в чине надворного советника.
– Стало быть, вы желаете допросить подследственного Скарабеева, – констатировал тюремный смотритель, когда я представился и объявил о цели своего визита.
– Именно, – с готовностью ответил я.
– Не смею чинить препятствия…. Одиночные камеры у нас находятся в башнях, – сообщил начальник тюрьмы и подозвал к себе тюремного надзирателя: – Я дам вам сопровождающего, он вас проведет.
– Благодарю вас, – кивнул я тюремному смотрителю и посмотрел на надзирателя: – Идемте?
Мы вышли из административного корпуса, где находилась дежурная комната, пара административных помещений, несколько общих камер для вновь прибывших и квартира смотрителя тюрьмы, и вышли во внутренний дворик. Пройдя мимо кузни и слесарной мастерской, дошли до одной из угловых башен, окна которой на втором этаже напоминали бойницы. Надзиратель открыл ключом из большой связки внутренний замок, и мы ступили на деревянную лестницу, ведущую наверх.
– А там что? – спросил я, указывая на цементные ступени, ведущие вниз.
– Там карцер, – ответил надзиратель.
Мы поднялись на второй этаж башни и ступили в крохотный коридорчик, по правую и левую руку которого было по паре дверей. Подойдя к одной из них, тюремный надзиратель открыл зарешеченный волчок, глянул в него, затем жестом пригласил посмотреть меня.
Я подошел и взглянул вовнутрь камеры. Она была небольшая, около двух саженей в ширину и около двух с половиной в длину. У окна, расположенного под самым потолком, находился стол с полочкой над ним, где стояли металлические миска, тарелка, кружка и лежала ложка. Возле стола – деревянная табуретка. На левой стене висел рукомойник из жести. Под ним стояло поганое ведро. Возле правой стены были видны деревянные, явно недавно сколоченные нары, на которых сидел, уставившись в пол, молодой человек с располагающей внешностью, лет двадцати пяти – двадцати семи с желтоватой кожей на сухощавом лице, верно, от спертости воздуха.
Мне невольно вспомнился Константин Тальский из предыдущего дела, продолжительное время находившийся под стражей в следственном отделении Рязанского тюремного замка, у которого лицо было точно такого же оттенка. Господин Тальский ложно (как мне удалось доказать) обвинялся в убиении генеральши Безобразовой и ее служанки и поджоге флигеля, в котором проживали несчастные женщины…
Судя по всему, на прогулку Скарабеева водили не часто. Подозреваю, что нар до недавнего времени в его камере не было, и набитый соломой матрац, что лежал в изголовье постели, свернутый в рулон, стелился прямо на цементный пол. Вероятно, нары на скорую руку сколотили специально для бывшего поручика, отдавая дань его дворянскому происхождению. Или отец, добившись разрешения на посещение сына, пожаловался смотрителю тюрьмы на отсутствие нар в сыновней одиночке.
– Открывайте, – произнес я, оторвавшись от волчка и приготовившись к разговору со Скарабеевым.
Надзиратель кивнул и молча открыл дверь одиночной камеры.
– Благодарю, – сказал я и вошел в камеру. За мной потянулся и тюремный надзиратель. – Нет-нет, – запротестовал я и вытянул руку навстречу ему. – Подождите меня там… за дверью. Или займитесь пока какими-нибудь своими делами.
– Господин коллежский советник, но как же можно? Мало ли…
– Не беспокойтесь, любезнейший, я справлюсь. Думаю, я выйду весьма не скоро…
Надзиратель пожал плечами и прикрыл дверь, оставшись в коридоре. На всякий случай – сидельцы-то всякие бывают…
Когда я вошел в камеру, молодой человек с желтоватым лицом медленно поднял голову и бесстрастно посмотрел на меня. Верно, он подумал, что я какое-нибудь начальство из Главного тюремного управления, либо один из директоров Тюремного благотворительного комитета, пожаловавший с ревизией. И уже приготовился было отвечать, что-де «содержание вполне сносное, никаких поводов к представлению жалоб нет».
Но когда я рассказал ему, кто я такой и зачем я здесь, тусклые глаза отставного поручика приобрели здоровый блеск.
– Батюшка ваш подал на имя Государя Императора прошение о защите чести вашей фамилии и вас, как невинно
