Владимир Корнев - Последний иерофант. Роман начала века о его конце
Оставалось лишь досчитать до трех, и последовал бы роковой выстрел, но тут — откуда что взялось?! — полуживой адвокат каким-то нечеловеческим отчаянным усилием выдавил из себя:
— Иван Демидыч, ради Христа, выслушайте же — это я НАСТОЯЩИЙ Думанский! Слово чести — я!!! Он же украл мое тело! Поверьте мне, умоляю… — и тут же ощутил, как холодное дуло смит-вессона теперь уже уперлось в затылок.
Но очередной выстрел неожиданно грохнул где-то над головой, напрочь оглушив и сбив с толку адвоката. Думанский почувствовал вдруг, что пальцы, только что державшие его железной хваткой, отпустили. Пение наверху уже подходило к концу — вероятно, таинство жертвоприношения завершалось. Теперь Викентий Думанский мог отдышаться. Но удивляться было некогда.
— Иван Демидович, ангел-хранитель вы мой! Спасибо, что поверили мне! — В порыве чувств он кинулся к Гуляеву. — Узнали все-таки… Век не забуду!
— Уходить надо, — обеспокоенно, но без лишних эмоций, перебил его купец. — Давай быстрее, я знаю, где здесь выход.
— Нет! Как же — я не могу уйти без своего тела. Я должен по-христиански его похоронить.
Но, обернувшись, он увидел лежащее лицом вниз… кесаревское тело в мундире жандармского ротмистра! В полном изумлении Думанский уставился на свои руки и принялся рассматривать их (в правой, между прочим, оказался смит-вессон): еще несколько минут назад почти совсем онемевшие, они снова слушались хозяина, снова двигались! Викентий Алексеевич по-прежнему ничего не понимал, но сомнений не оставалось: произошло чудо, и он снова обрел свое родное тело.
— Ку-у-да?! Назад, живо! — заорал Гуляев. Вот теперь в голосе его слышался настоящий ужас.
Почувствовавший прилив сил Думанский наклонился над своим временным пристанищем — скудельным сосудом чужой души, с трудом взгромоздил его себе на спину, как вдруг оказался сбит с ног упавшим сверху тяжелым предметом. Теперь-то он сообразил, что пение наверху прекратилось и в яму начали падать бездыханные тела в облачениях рыцарей Ордена — еще теплые, обезображенные ужасными ранами. Это было какое-то сравнимое с апокалиптическим катаклизмом — огненным камнепадом, обрушением штурмовавшей небеса нечисти — массовое низвержение черных мертвецов. Сплошь в крови, еще сочившейся из многочисленных порезов, они грозили заполнить собой все пространство!
Рухнувший прямо на Думанского тучный труп буквально припечатал его к полу. Адвокат беспомощно затрепыхался под кошмарным грузом, с ужасом понимая, что еще немного, и он окажется погребен под грудой мертвой плоти.
Гуляев, ни слова не говоря, схватил его за ноги и сильным рывком потянул наружу. Викентий Алексеевич не смел выпустить тело Кесарева. «Каким бы скверным ни был этот человек, нехорошо оставлять его вот так — без отпевания… Не по-людски это!»
— Да отпусти же ты его, пропадем! — надрывался Гуляев. — Бежать надо! Эх, всё, не успели…
Внезапно четыре низеньких дверцы разом распахнулись, и наружу, отвратительно завывая, вырвался целый сонм точно одичавших, озверелых созданий — новоявленных «аристократов». Да — теперь именно они и такие, как они, представляли цвет Империи, ее элиту! Достигшие в одночасье желанного положения, «благородства», парвеню с остервенением набросились на мертвецов-«иезуитов», раздирая свежие человеческие туши (еще несколько мгновений назад — свои собственные тела!), впиваясь в них зубами, жадно отрывая куски еще кровоточащего мяса. К триумфальному пиршеству братьев, только что прошедших ритуал перевоплощения, присоединился, казалось, весь сонм петербургских масонов разных степеней. За этим чудовищным, как в адском паноптикуме, зрелищем откуда-то, будто из-под самого свода шатра, торжествующе наблюдал недосягаемый для участников вакханалии князь-граф Мансуров-Сороков-Лестман.
Думанский, послушав купца и выкарабкавшись, вскочил на ноги, но не успел сделать и шага, как был сбит очередным упавшим сверху мертвецом. На мгновение он даже потерял сознание.
Вновь открыв глаза, адвокат напряг зрение: бесформенная, шевелящаяся, издававшая утробные звуки масса, в которой с трудом угадывалось скопище так называемых Homo Sapiens, облепила мертвые тела в кожаных сутанах. Эти жуткие существа, потерявшие образ и подобие Божие, продолжали в хищном экстазе пожирать разрозненные куски парной человечины. Но если бы это безумное пиршество было для привыкшего за последнее время к жестокости лежащего во зле мира Викентия Думанского лишь зрелищем… Одурманенные опиумными парами, одержимые бесами «сверхчеловеки» не обошли своим вниманием и адвоката с купцом — принялись нападать на них с недвусмысленным намерением полакомиться.
Разъяренный Демидов сын, подобно кулачному бойцу или былинному богатырю, не скупился на удары: «аристократы» отскакивали от его тычков, как мячики для лаун-тенниса от ракетки, некоторые же, особенно наглые и агрессивные, — с душераздирающим визгом и скулежом (им доставались меткие, глубокие уколы и резаные раны, наносимые безо всякой жалости разделочным ритуальным ножом) падали в крови, чтобы больше уже не подняться. Гуляев, кажется, вознамерился истребить это подобие волчьей стаи. Викентий Алексеевич впервые в жизни участвовал в подобной бойне, но, поражаясь гуляевскому хладнокровию, и сам виртуозно применял знание сокрушительного арсенала бокса и смертельных приемов джиу-джитсу.
Отразив очередной натиск стаи двуногих хищников, мощной рукой схватив адвоката за шиворот, купец потащил его к еще одной дверце, располагавшейся под самым пандусом, однако принципиальный Думанский бросился отбивать бренное тело Кесарева у нескольких ужасающих созданий, которые вцепились в него мертвой хваткой. Эти остервенелые твари уже до костей обгрызли ноги бывшего бандита и теперь с отвратительным урчанием раздирали когтями его живот, намереваясь добраться до самых внутренностей. Подлинного аристократа-правоведа от такого фантастического натурализма чуть не стошнило. Преодолев отвращение, Думанский выхватил наконец неоднажды выручавший его смит-вессон и принялся в упор палить по нападающим чересчур вольным и прожорливым каменщикам. Завывающая толпа их подалась назад, неся потери, но тут же с новым остервенением бросилась теперь уже на самого адвоката, пытаясь вцепиться в него зубами. Он отчаянно сопротивлялся, и, хотя оставшихся патронов хватило всего на девять выстрелов, все они были как в тире — прицельно точными и рвали в клочья шитые золотом виц-мундиры, а заодно и уверовавших в свою исключительность и вседозволенность «орденоносцев». Последняя пуля угодила прямо в лоб какому-то братцу-ловкачу, едва не откусившему носок лакированного штиблета Викентия Алексеевича.
Когда отважного правоведа все же удалось сбить с ног, он смог дотянуться до кесаревского тела и запустить руку в карман жандармского мундира в надежде нашарить там остаток патронов к вессону, но именно в этот момент над ним возник седовласый генерал. Думанский с горечью узнал в старике известного всей России героя Шипки, сподвижника Скобелева: «Изуверы — и его не пожалели…» Оборотень, брызжа слюной и сверкая осатанелыми зрачками, завопил не соответствовавшим его почтенному возрасту визгливым тенорком:
— Братья, давайте отрежем всем им головы и сложим горкой — хороша же выйдет копия верещагинского «Апофеоза войны»! Э-эх, какой будет натюрморт!!!
Он разинул пасть, в которой уже клокотала чья-то свежая кровь, и в волчьем прыжке раскинул над бедным Думанским ручищи…
Вездесущий беспощадный Гуляев успел на лету осадить Гольдберга, вогнав тому смертоностную ритуальную сталь по рукоятку под самый кадык. Тут и сам адвокат умудрился трясущимися окровавленными руками с ходу забить в барабан первый попавшийся патрон и, издав одновременно отчаянный и торжествующий вопль человека, секунду назад уже попрощавшегося с жизнью, выпустил разящий свинец в рухнувшее на него обмякшее генеральское тело.
Воинственный купец отбросил труп в сторону, буквально поставил на ноги заново рожденного Викентия Алексеевича и даже подтолкнул его вперед в распахнутую настежь дверцу под пандусом, а сам принялся с прежним азартом мастера рукопашного боя на бегу разбрасывать нападающих направо и налево, как медведь раскидывает виснущих на нем озлобленных гончих, и безжалостно крошить на куски возникавших на пути богопротивных созданий. Время от времени те отвлекались, набрасываясь на уже холодеющие тела своих жертв и пожирая их вместе с костями. В один из таких моментов Гуляев изловчился и метнул кинжал в самую высоту, целясь в любопытствующего хозяина дворца, причем Мансуров заметил это и даже заслонил грудь от ножевого удара правой рукой, но смертоносное оружие, «приученное» к тонкостям жертвоприношений, чудом попало в самое уязвимое место, не только пробив ладонь насквозь точь-в-точь посередине ритуального надреза, но и буквально пригвоздив ее к коварному дважды сиятельному сердцу. Убитый, несмотря ни на какие уловки, князь-граф, к радости купца и ставшего свидетелем этого «гераклова подвига» адвоката, рухнул в самое скопище братьев-масонов, но тогда разъяренные, гонимые местью каннибалы стали преследовать беглецов с новой силой.
