Виктор Мережко - Сонька. Продолжение легенды
Михелина рассмеялась.
— Узнать поближе, чтобы послать подальше?
Князь с удивлением взглянул на нее.
— Вы не по возрасту умны.
Гостья с благодарностью склонила голову.
— Благодарю… Но это не я придумала — маменька.
— Тем не менее реплика дивная. — Брянский внимательно поглядывал на девушку. — «Узнать поближе, послать подальше…» — Он неожиданно остановился, резко взял Михелину за локоть. — Зачем вы наводили обо мне справки, мадемуазель?
Она освободилась.
— Я уже вам объяснила. Мне надо знать, к кому я иду.
— Но обо мне ходят разные слухи. К примеру, будто я интересуюсь девицами — с легкостью и беспринципностью.
Она, продолжая улыбаться, посмотрела на него.
— Ходят слухи — есть основания?
— Вы, детка, кроме матушки, говорили еще кому-то о своем визите?
— Вы столь подозрительны, князь?
Тот постоял какое-то время в задумчивости и вдруг предложил:
— Присядем.
Михелина, не сводя с него любопытного взгляда, направилась к креслу, на которое указал ей хозяин, и села, чувствуя себя свободно и раскованно.
Брянский с усилием потер ладонями лицо, тряхнул головой, поднял глаза и посмотрел на гостью близоруко и как-то беспомощно.
— Вам ведь известно, что я вдовец?
Михелина кивнула.
— После смерти жены меня преследует проклятье. Любой мой выход в свет, любое знакомство, даже любой мимолетный взгляд в сторону понравившейся мне женщины вызывает немедленную и гнусную реакцию публики… Развратник, циник, едва ли не прелюбодей… А я не желаю этого! Я желаю жить достойной и независимой жизнью. Я желаю любви, взаимности, счастья… — Александр вдруг медленно сполз с кресла и на коленях приблизился к девушке — она поджала ноги. Князь стал целовать подол ее платья, прижимать его к лицу. — Я влюбился… Понимаете, влюбился. И мне безразлично, что обо мне говорят. В данный момент я живу вами, и только вами. Вижу вас, любуюсь вами, жажду вас… Вы верите мне?.. Верите?.. Скажите, что да. Не отвергайте, не унижайте окончательно.
Михелина не без труда подняла князя и усадила в кресло.
Он вынул из кармана носовой шелковый платок, вытер вспотевшее лицо.
— Простите…
— У вас нехорошо на душе.
— Да-да. Очень нехорошо. Скверно. — Он посмотрел на гостью. — Вы поможете мне найти душевное успокоение?
— Я не представляю, как это делается.
— Да-да, конечно… Конечно, вы еще дитя. — Брянский снова вытер лицо и вдруг успокоился. Собравшись, он деловито спросил: — Выпить чего-нибудь желаете?
— Чаю.
— А покрепче?.. Вина, скажем?
Михелина улыбнулась.
— Могла бы рискнуть, но…
— Ах да… Маменька… — Он понимающе улыбнулся, хлопнул в ладоши, громко велел: — Никанор, подавай!
Никанор, высокий вислозадый пожилой дворецкий с мясистым носом, тут же, будто стоял за дверью, выкатил золотой столик на колесиках, уставленный бутылками и чашками с кофейником, не обращая никакого внимания на девушку, поклонился барину и спросил:
— Желаете еще чего-нибудь, князь?
— Скажу, ступай…
Никанор удалился, Брянский собственноручно налил в фужеры вина, затем наполнил одну из чашек ароматным густым кофе, поднял бокал.
— Простите еще раз мою сентиментальность.
Михелина подняла свой фужер и, даже не пригубив, поставила на место, взяв чашку с кофе.
— Что еще ваша маменька сообщила обо мне интересного? — поинтересовался хозяин, глядя на нее с прищуром.
Она пожала плечами.
— Ничего, кроме обозначенного вами.
— Клянетесь, что более ничего?
Михелина снова пожала плечиками.
— А о том, что я самый знаменитый бриллиантщик Санкт-Петербурга, маменька не сказала?
У девушки округлились глаза.
— Князь!.. Маменьку заботит только моя невинность!
Князь сделал еще глоток, пожевал синими от вина губами, ухмыльнулся. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно посмотрел на гостью.
— Вы не припомните имени той дамы, что задержала вас в ресторане?
— Какой дамы? — нахмурилась Михелина.
— Ну, в связи с пропажей бумажника, денег… Помните скандал?
— Она мне не представилась.
— Неужели? — Князь изучающе смотрел на гостью. — Мне казалось, она назвала свое имя.
— Ну так вспомните! — От возмущения лицо девушки слегка покраснело. — Вы ведь с ней дольше общались!
— Мне показалось забавным, что я застал вас в ресторане вместе с этой особой.
Михелина молчала. Глаза ее пылали гневом, она в упор смотрела на хозяина дома.
Он сделал крохотный глоток, вытер губы салфеткой.
— Хорошо, забыли эту глупость. Простите…
— Вы это делаете потому, что я легкомысленно пришла в ваш дом? — Девушка была по-прежнему разгневана. — Я жалею, что не послушалась маменьку.
Она попыталась встать, но князь деликатно остановил ее.
— Я был неправ… Еще раз прошу прощения.
Она покачала головой, печально заключив:
— Я обязана покинуть вас. Вы сделали мне больно.
— Вы истинный ребенок, Анна.
— Да, — кивнула она. — Вы же этого не понимаете. Даже посчитали меня нечистой на руку.
— С чего вы взяли, детка?
— Но ведь вы заподозрили меня в сговоре с этой проходимкой?
— По-вашему, она проходимка?
— Не знаю, вам виднее, — выкрутилась девушка, поднялась и поправила платье. — Мужчинам нельзя верить. Пусть это будет для меня уроком.
Князь снова задержал ее.
— Буквально несколько слов, и вы поймете меня. Поймете и, возможно, простите. — Он унял сбившееся дыхание, поцеловал ей руку. — Я одинок и богат. В мой дом стремится попасть всякая нечисть. Здесь почти никого не бывает, кроме тех, кого я желаю видеть. Отсюда моя подозрительность… Я действительно богат. По-настоящему. И если вы задержитесь хотя бы еще на несколько минут, я покажу малую часть моих сокровищ, и вы поймете меня и, надеюсь, станете моим другом. Может быть, надолго. Если не навсегда. — Он отпустил руку Михелины, щелкнул сухими пальцами. — Никанор, неси поднос!
Из соседнего зала вышел все тот же дворецкий, торжественно и чинно держа на вытянутых руках хрустальный поднос, укрытый тончайшим бордовым шифоном. Поставив его на один из столиков, он удалился.
Князь заговорщицки посмотрел на девушку и едва ли не на цыпочках подошел к подносу. Сбросив с него шифон, он поманил Михелину.
Подойдя к столику, она увидела россыпь драгоценных камней — сверкающих, разноцветных, переливающихся, — уложенных правильными рядами на дне подноса. Не удержавшись от восторга, она прошептала:
— Какое чудо.
Князь торжествовал.
— Теперь вы меня понимаете?
— Понимаю.
— И прощаете?
— Наверное.
Он стал целовать руки девушки.
Его глаза горели, он походил на безумца.
— Но это еще не все… — бормотал он. — Далеко не все. И может быть, я когда-нибудь покажу вам нечто… Никому не показывал, а вам покажу. Если вы будете вести себя правильно… будете любить меня. Вы будете любить меня?
— Не знаю.
— Мне бы этого хотелось. Обещайте.
— Мне надо привыкнуть. Вы меня пугаете.
— Хорошо, больше не буду. Привыкайте… Но я затем открою вам одну тайну. О ней не знает никто. Только я… Один. Потом узнаете и вы. И это будет наша тайна. Только наша. Обещаете?
— Да.
— Я открою тайну, которой сам опасаюсь.
— Может, не следует?
— Следует. Непременно следует. Вы восхитительно прелестны и чисты. Вам можно об этом знать. Может, даже нужно. Чтоб не я один нес этот груз тайны. — И Брянский снова стал целовать руки девушки.
Неожиданно из глубины комнат вышла худенькая девочка лет двенадцати, удивленно уставилась на князя и его гостью и направилась к ним.
Брянский, увидев ребенка, оставил Михелину, он был явно недоволен ее появлением. Раздраженно спросил:
— Кто тебя звал, Анастасия?
— Я сама, папа, — ответила та. — Сделала уроки, и мне стало скучно. Мне интересно, с кем вы здесь.
Брянский сдержал себя, сказал с назиданием:
— Без приглашения, милая, входить к взрослым нехорошо.
— А ваша гостья не взрослая, — ответила Анастасия, подошла еще ближе, сделала изящный книксен. — Здравствуйте, сударыня?.. Вы кто?
Михелина улыбнулась, протянула руку.
— Анна… Князь пригласил меня.
— Папá, — с ударением на последнем слоге произнесла девочка, — редко приглашает гостей, поэтому мне приятно видеть вас.
— Ступай отсюда, — решительно развернул ее отец. — Мне надо поговорить с гостьей.
— Я могу потом показать Анне мои рисунки?
— Разумеется. Если Анне будет это интересно.
— Мне будет интересно, — поспешно кивнула Михелина.
— Благодарю вас, — поклонилась девочка. — Некоторым нравится, хотя папá не одобряют. — Она в шутку погрозила гостье. — Помните, я очень буду ждать.
