Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова
— Устроить что?
Мое удивление было нетрудно понять: еще по службе в армии я знал, что дефиле — это простреливаемое пространство. Но никак не мог вообразить, что где-то тут засела рота солдат или целая артиллерийская батарея.
— Дефиле. Впрочем, вы, скорее всего, не поймете. Ну, ничего. Сделаем так. Я вас не отпущу — слишком вы мне сейчас нужны. А то уйдете — и поминай как звали. Нет! Вы тут посидите, погреетесь. Можете подремать, если хотите. Или даже подсматривайте — вот в эту щелочку. Думаю, вас это заинтересует. Только — ради бога — ни строчки в газете. Поклянитесь!
— Клянусь, — улыбаясь, сказал я.
Вот, честно, никогда с такой легкостью я не клялся женщинам. Впрочем, Надежда Петровна была такой обаятельной дамой, что я бы дал ей, наверное, любую клятву, которую она попросила — такова была сила ее женской магии. Но это было как раз понятно — при ее роде занятий.
— Приехали! — крикнул девичий голос — вероятно, кто-то дежурил у витрины.
— Все, — сказала Ламанова, — сидите здесь и не выдавайте своего присутствия ради бога!
Я кивнул. Ламанова пошла в гостиную, а ко мне проскользнула девушка, принимавшая у меня пальто. В руках она несла поднос с чашкой кофе, сахарницей севрского фарфора с каким-то китайским рисунком и блюдце с крохотным печеньем, насыпанным горкой.
Положив в чашку кусочек сахару, я принялся размешивать его изящной серебряной ложечкой, задумавшись — кто и зачем шантажирует Надежду Петровну, но скоро шум платьев и голоса отвлекли меня. Не удержавшись, я приник к указанной мне щелке в ширме и чуть не присвистнул от удивления: в гостиную вошли несколько дам, которые сейчас скидывали свои шубки и пальто на руки ламановским девушкам. И среди них была сама супруга московского генерал-губернатора, ее императорское высочество Елизавета Федоровна. Остальные дамы, скорее всего, служили при ней фрейлинами и составляли свиту. Действительно, мне не стоило высовываться, потому как у входа, наверное, дежурила охрана. И если меня обнаружат, то будет нехорошо. По-видимому, охрану решили не впускать на это таинственное «дефиле» в мир женщин, иначе дотошные служаки непременно обыскали бы перед приездом ее высочества все ателье, сыскали меня и устроили бы допрос — с какой целью я прячусь здесь за ширмой. Не имею ли я какие-то неприличные, а то и просто злые намерения.
Ламанова о чем-то тихо разговаривала с Елизаветой Федоровной. Она как будто сделалась ниже ростом — такой эффект я наблюдал у приближенных к императорским особам. Известно, что Николай Александрович был небольшого роста и всех, кто выше его, — не любил. Оттого даже самые высокие царедворцы в присутствии государя подгибали коленки и горбились, чтобы не дай бог не показаться царю выше, чем он.
Елизавета Федоровна говорила мало — в основном кивала. По-русски супруга Сергея Александровича научилась говорить почти без акцента, но сама по себе была не очень разговорчивой. Кроме того, никто не видел, чтобы она когда-нибудь улыбалась — даже на парадных портретах она всегда смотрела отрешенным взглядом.
Одета Елизавета Федоровна была в прекрасно сшитое фиолетовое платье — либо купленное во Франции, либо заказанное у той же Ламановой.
Наконец, дамы расселись по местам, а Ламанова осталась стоять с краю. На переднее кресло села Елизавета Федоровна, фрейлины же разместились во втором и третьем рядах кресел.
— Ваше высочество, — начала Ламанова, — я взяла на себя смелость впервые в России провести для вас настоящее парижское дефиле с платьями, которые были закуплены мною буквально месяц назад, до того, как их снимки напечатают в модных журналах. То, что вы увидите сейчас, появится в прессе лишь через две недели.
Елизавета Федоровна кивнула и обернулась к даме, сидевшей справа. Та осторожно начала аплодировать. Остальные фрейлины также тактично похлопали. Наконец, аплодисменты стихли, и Ламанова продолжила:
— Итак, в этом году мы прощаемся с таким уже архаичным явлением, как рукав-буф. Ни буф, ни фонарики — ничего этого больше не будет. Линия плеча элегантно переходит в рукав, сшитый точно по руке… ну… безусловно, мы подчеркнем изящество плеча, однако без каких-либо излишеств. Я считаю, что главный девиз нового века в моде — это естественная элегантность. Причем это касается любого типа фигур. На первый план выходит красота женского тела, скорректированная умелым модельером. — Ламанова улыбнулась и слегка поклонилась в сторону супруги великого князя. Та снова кивнула. Несомненно, ее платье совершенно отвечало всем тем новым тенденциям, о которых говорила Ламанова.
— Итак, начнем с туалета для отдыха на море.
Дамы оживились. «Тонкий ход, — подумал я, — зимой многие аристократические семейства отъезжают за границу, на южные курорты. Начать с показа туалетов для морских променадов — значит сразу завоевать внимание подобных клиентов».
Раскрылась противоположная дверь, и оттуда вышла высокая девушка в светло-желтом платье.
— Фасон «принцесса» — вам уже знакомый по моделям прошлых лет. Обратите внимание на кокетку из белого гипюра и черный бант — они превосходно сочетаются с шерстяной материей, которая защитит вас от свежего морского ветра. Ну, и соломенная шляпа с лентами того же цвета закончит весь ансамбль.
Девушка немного скованно прошла перед креслами, повернулась и пошла обратно к двери. Дамы начали сдержанно перешептываться. Великая княгиня, сидевшая ко мне вполоборота, оставалась совершенно бесстрастной. Только ее скулы немного порозовели.
— А вот другой вариант, — сказала Ламанова, снова поворачиваясь к Елизавете Федоровне. Из двери вышла новая девушка — аккуратная брюнетка с удивительно тонкой талией и выразительным бюстом. Она чувствовала себя намного смелей.
— Голубой муслин как нельзя лучше будет сочетаться с синим небом и изумрудными волнами. Обратите внимание на кружевной волан юбки и черные бархатные медальоны. Воротник из черной тафты с воланами голубого муслина. Обратите внимание — рукав, как я и говорила, идет от плеча со строгой элегантностью. Но буф все же есть, однако он спущен до локтя, что дает свободу движений. Вообще, посмотрите — рукав плиссированный, что позволяет, с одной стороны, создавать ощущение стройности линий, а с другой — совершенно не стесняет движений. Ну, и последнее, что стоит отметить особо — больше нет жесткого воротника-стойки на платье. Вместо него — шемизетка из белого гипюра и только на ней — стоечка с кружевной рюшкой.
Приятный голос Ламановой, тепло в ее гостиной и уютное кресло в конце концов сделали свое дело — отставив чашку с остывающим кофе, я откинулся на спинку и зевнул. В это время брюнетка, вероятно, ушла, и из-за ширмы голос Надежды Петровны объявил туалет из крепдешина маисового цвета для скачек, состоящий из круглой юбки с плиссированной вставкой из белой тафты и крепдешинового корсажа-блузы с баской и вставкой-жилетом… Я лениво подумал, что стоит, наверное, приникнуть к щелке в ширме и посмотреть, но вместо этого прикрыл глаза и незаметно провалился в сон.
— …Нет, вы видели такое?! Владимир Алексеевич! Владимир Алексеевич!
— А? Что? — Я широко раскрыл глаза. В спине ломило — видимо, во время сна я немного сполз с кресла и теперь находился в довольно странной позе — как будто собрался упасть на колени перед Ламановой, но так и не успел это сделать.
— Вы так храпели! — говорила Надежда Петровна, то ли сердясь, то ли посмеиваясь надо мной, еще ничего не понимающим спросонья.
— Я? Помилуй бог, я не храплю.
— Храпели-храпели! Да еще как заливисто! Мне пришлось все время повышать голос, так что к концу дефиле я почти кричала. Хорошо, что мои клиентки привыкли не замечать то, что замечать не следует. Однако попрошу вас, Владимир Алексеевич, если вы в следующий раз заснете во время моего дефиле, храпеть потише.
— Надежда Петровна! — огорченно сказал я, принимая более вертикальную позу в кресле.
— А вы можете храпеть, например, мелодиями оперных арий?
— Вы смеетесь надо мной!
— Конечно, смеюсь, Владимир Алексеевич, дорогой! Вы вели себя прекрасно — тихо как мышка! Мне даже показалось, что вы сумели от меня улизнуть. И я очень рада, что это не так. Вы голодны?
— Да, — сказал я с облегчением.
— И я. Поедемте ужинать.
— Куда?
— В «Славянский базар», — предложила Ламанова. — Конечно, далековато, но после работы хочется перекусить. Муж мой в командировке по делам своего страхового общества, так что я вольна объедаться, сколько хочу, вне дома. К тому же, — добавила она, моментально погрустнев, — разговор у нас будет не из приятных. Хочется его скрасить.
— Все-таки шантаж? — спросил я.
Ламанова кивнула.
— Шантаж. Днем принесли письмо. Оно у меня в ридикюле. Поедем, Владимир Алексеевич, девочки уже извозчика у дверей поставили — ждет.
