Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова

И Надежда Петровна вонзила вилку в кусочек рыбы так, что чуть не расколола тарелку.

— Простите, Владимир Алексеевич, — сказала она мягче. — Я устала и выведена из себя. Налейте мне немного вина.

Некоторое время мы молча ели. Наконец, отложив вилку в сторону, я вытер губы белоснежной салфеткой с вышитой монограммой ресторана и спросил:

— Вы узнаете платья на этой фотографии? Можете сказать, для кого они шились?

— Конечно. Это довольно… простая работа — мне тут даже не пришлось особо работать. Платья шились в основном по парижским и австрийским журналам. Я не все помню, кроме вот этого.

Она указала на мужчину в маске, сидящего на диване рядом с Юрой.

— Помните, я вам рассказывала про молодую даму, которая оказалась простой няней, но при этом имела деньги на то, чтобы сшить платье у меня в ателье? Я еще встретила ее на бульваре.

Я кивнул.

— Так вот. Она шила у меня именно вот это платье.

— Вы говорили, что было еще несколько таких же странных девушек.

— Да.

— Может так случиться, что и остальные платья на этой фотографии были пошиты для них?

Ламанова остро взглянула на меня.

— То есть вы считаете, что на самом деле девушки были просто?..

— Просто ходячими манекенами. Судите сами, — сказал я, — если вы мужчина, то вы не пойдете в ателье и не закажете себе вечернее платье. Но вы можете найти девушку или женщину, примерно равного с вами роста и комплекции, дать ей денег и тогда она сделает это для вас.

— Чепуха! — возразила Надежда Петровна. — Так может говорить только тот, кто совершенно не понимает разницы между мужской и женской фигурой. Да, я лично не занимаюсь подробными измерениями фигур клиентов, как это делают всякие там петербургские французы. Но это не значит, что я не знаю их системы снятия мерок. Вот вы, Владимир Алексеевич, скажите, какая бывает шея у женщин?

— Ну… белая… длинная, — растерялся я. В голове вдруг возникли строчки Козьмы Пруткова: «Шея девы — наслажденье…»

— Ха! Послушайте. В зависимости только от горизонтального сечения, милейший Владимир Алексеевич, шея женщины может быть круглой, горизонтально-эллиптической, конической, цилиндрической и так далее.

— Конической?

— Да-да! А плечи? Высокие, низкие, узкие, широкие и, кстати, нормальные. А грудь?

Я кашлянул.

— Ну, Владимир Алексеевич? — насмешливо посмотрела на меня Ламанова. — Что вы скажете о многообразии женской груди?

— Мнэ-э-э… — замялся я, чувствуя, что краснею все сильней. — Она… разнообразна.

— Точно! Даже не буду перечислять все профессиональные термины, чтобы вас не… утомлять. И вот — каждая часть женского тела имеет неповторимый объем, наклон, полноту, изгиб и так далее. А потому закройщик меряет и полуобхват шеи, и полуобхват груди первый, и полуобхват груди второй, третий, четвертый — каждый отличается от предыдущего по положению на теле. И это — только грудь, которая, как вы точно подметили, разнообразна по своей природе. Налейте мне еще вина, пожалуйста.

Я выполнил просьбу и подумал: как бы после нескольких бокалов Надежда Петровна не начала мне показывать все эти полуобхваты на себе — да еще и в отдельном кабинете. Не скажу, чтобы она была непривлекательной, однако я был женат… А кроме того, будучи сам крупным мужчиной, отдавал предпочтение женщинам чуть более изящного телосложения — скажем так.

— Десятки параметров, — выпив немного вина, сказала Ламанова. — И вы хотите мне сказать, что мужчина может послать вместо себя женщину, чтобы она сшила платье по своим меркам, а потом просто взять это платье и надеть его на себя, чтобы оно село? Такого просто не может быть.

— Но посмотрите, — сказал я, указав на фотографию мужчин на диване. — Они же одеты в платья, которые вы сшили для подставной женщины. Разве нельзя подложить что-то в районе груди, в районе бедер, чтобы платье село?

— Нет, оно не сядет хорошо — ответила Ламанова и уставилась в фотографию, — Впрочем, вы правы. Эти платья шились на женщин. Вот, смотрите сами! У этого господина на диване — тут, тут и тут в бедрах — слишком широко. Видите эти складки? А вот плечи, наоборот, в обтяжку. Потому что у женщины плечи более покатые, если только это не уроженка Риги, например, там часто встречаются дамы с прямой линией плеч. Да и этот господин, сзади — если он и подложил себе грудь, то слишком низко, отчего сборит в подмышках. Боже! Но что же мне делать? Я не могу отказывать клиенткам только потому, что не знаю их в лицо! Я не могу знать всю Москву! Что же мне делать?

Я пожал плечами:

— И вправду не знаю. Но попрошу вас для начала, Надежда Петровна, вспомнить, для кого именно вы шили вот эти два платья. Вы же ведете записи?

— Конечно.

— А я попробую зайти с другого боку.

7

Убийство маски

Как коварно хмурое ноябрьское утро, когда солнце нехотя, поздно вылезает из своей осенней постели! Открыв глаза, я подумал, что все еще ночь, и снова уснул, укутавшись теплым ватным одеялом. А ведь на самом деле было уже утро. Так что окончательно я проснулся, когда часы тихо отзвонили полдень — да и то за окном моей спальни было сумрачно, будто вечер уже наступил. Плотно позавтракав — так, чтобы уже и не обедать, я простился с женой и вышел на улицу. Была суббота, и Столешников переулок, в котором находилась наша с Машей квартира, казался совершенно пустынным. Я пешком дошел до Тверской, чтобы взять извозчика до Большой Ордынки, но на углу встретил знакомого судебного репортера Леню Андреева, работавшего тогда в «Курьере» и еще не ставшего знаменитым писателем. Молодой, с короткой бородкой и вьющимися каштановыми волосами под меховой шапочкой, он очень нравился дамам. Окликнув меня по имени-отчеству, Андреев быстро подошел и поздоровался за руку.

— На Петровку?

— Нет, — ответил я.

— А я думал, что туда. Или ты больше не балуешься криминальной хроникой?

— Ну, Леня, — улыбнувшись, сказал я, — видно, как давно мы не встречались! Я уж отошел от репортерской работы.

— И чем занимаешься?

Я чуть было не брякнул, что спасаю известную моделистку Ламанову от шантажиста, но прикусил язык и рассказал Андрееву, что мой роман с «Русскими ведомостями» почти закончен и я, скорее всего, расстанусь с этой «профессорской газетой», что договорился редактировать «Спортивный вестник» и что готовлю новые книги.

— А! — ответил Андреев, потерев озябший нос. — Жаль-жаль! Я проходил мимо и увидел полицейских возле 20-го дома — ну, того самого, который смотрит фасадом на Петровские линии, знаешь?

— Знаю.

— Подошел из чистого интереса и спрашиваю: что случилось? Оказывается — убийство. Но вот что интересно: мне сказали, что лицо убитого было закрыто маской, а сам он в красивом женском платье. Как ты думаешь — это убийство из ревности? Или какой-то ритуал?

Сначала я выслушал рассказ Андреева спокойно и даже иронично. Но потом вдруг что-то повернулось у меня в голове. Маска и платье!

— Где, ты говоришь, убили? Дом двадцать на Петровке?

— Да.

— Это там, где на первых этажах гостиница «Ампир»?

— Нет, «Ампир» — это соседний дом.

Я схватил его за руку и сжал — причем, вероятно, сильно, потому что Андреев скривился.

— Прости! Большущее тебе спасибо, что рассказал. Пойду-ка посмотрю.

— Ага! — торжествующе улыбнулся Андреев. — Есть еще порох в пороховницах!

Простившись с Андреевым, я вскочил в пролетку и велел ехать на Петровку. Извозчик, огромный детина, с меня ростом, не спеша сошел с облучка и поднял верх.

— Это, если дожж пойдет, — пояснил мне детина с совершенно серьезным лицом.

— Не надо, — сказал я. — Давай быстро, спешу я. Извозчик улыбнулся.

— Это вы, барин, по адресу сели. Не беспокойтесь, не поедем — полетим! Тута недалеко — не успеем взлететь, как уже сядем.

Он так же неторопливо взобрался на облучок, а дальше произошло нечто, что даже у меня захватило дух. Уж не знаю, что у него за пара была впряжена, но только детина тряхнул вожжами, как лошади чуть не наметом снялись с места и рванули вверх по Тверской.

Сам извозчик управлял как будто нехотя, немного отвалившись вбок. Но пролетка шла по улице как рыба — юркая и резвая. Мы доехали до Петровки, как я полагаю, не дольше чем в пять минут. Слева, у подъезда дома номер 20, действительно стояло несколько нижних полицейских чинов.

— Тпррррууу! — извозчик натянул вожжи, и лошади встали как вкопанные. — Пожалте полтинничек. Ехать-то недалеко.

— Слушай, — сказал я ему, рассчитавшись. — Тебя как звать?

— А вам зачем? Что не так? Или медленно вез?

— Да нет! Интерес у меня есть к тебе.

— Иваном Дунаевым.

Дело в том, что я давно уже хотел взять на кошт какого-нибудь хорошего извозчика, чтобы он возил только меня. Мои нынешние сбережения и доходы вполне позволяли это сделать.