Андрей Добров - Последний крик моды. Гиляровский и Ламанова
— Так кто вам дал мой адрес? — спросил фотограф.
— Вы его все равно не знаете, — ответил я.
В глазах фотографа мелькнула тревога.
— Кто вы? И что вам тут надо? — спросил он.
Я молча, сделав самое угрожающее лицо, медленно полез во внутренний карман и достал визитную карточку.
— Вот.
Фотограф взял карточку. Я приметил, что пальцы у него немного подрагивают.
— Гиляровский Владимир Алексеевич, — прочитал он и поднял на меня глаза. — Я, кажется, слышал вашу фамилию. Вы писатель? Драматург?
— Репортер.
Лицо фотографа окаменело. Желваки на щеках начали буквально прыгать.
— Прошу прощения, но у меня приватное предприятие, только для друзей и знакомых. Прошу вас уйти, иначе я позову полицию.
Не отвечая, я прошел к стульям, выбрал тот, который мне показался покрепче, и сел на него, закинув ногу за ногу.
— Зовите. Но я никуда не уйду, пока не получу ответы на несколько вопросов.
— Я сейчас позову полицию! — выкрикнул фотограф, ломая пальцы.
— Не говорите глупостей, — отрезал я. — Никого вы не позовете. Вам это так же не нужно, как и мне.
— Но я вовсе не хочу попасть в газеты!
— Вы и не попадете, — ответил я. — Я здесь, скажем так, с частным визитом.
— С частным?
— Да.
Он нервно заходил из стороны в сторону, видимо, соображая, как ему теперь себя вести в этой странной ситуации. Наконец, остановился и повернулся ко мне.
— Что вам нужно?
— Простите, не знаю, как вас по имени-отчеству.
— Леонид. Этого довольно.
— Хорошо, — кивнул я, — как вам будет угодно. Леонид так Леонид. Буду говорить откровенно. Начну с того, что я знаю характер тех фотографий, которые вы делаете. Возможно, прокурора ваша работа заинтересовала бы, но я вовсе не собираюсь бежать к прокурору и доносить на вас.
При этих словах фотограф чуть-чуть расслабился.
— Я не делаю ничего противозаконного. Это для друзей, для их частных коллекций.
— Пусть. Меня интересует только одна фотография, которую вы сделали позавчера. На ней — трое господ в женских платьях и один молодой человек.
— Нет. Ничего такого я не помню, — быстро сказал фотограф, но я почувствовал, что он обманывает. Вынув из кармана табакерку, я заложил в нос небольшую щепоть табаку, вдохнул и снова сунул табакерку на место.
— Леонид, — сказал я, вытирая нос платком, — так нечестно. Я был с вами откровенен, пообещал, что не пойду к прокурору, что не напишу про вас в газету, и вы тут же мне соврали. Вы там были и фотографировали.
— Даже если так, — парировал фотограф, — с чего мне сознаваться? Что вы мне сделаете?
— Я? Ничего. Как я и говорил, сам я в полицию не пойду. Но вполне возможно, что скоро полиция сама сюда нагрянет. Дело в том, что тот юноша вчера утром повесился.
— Повесился! — ахнул фотограф. — Такой молодой!
— Ага! Вы его помните!
— Может быть, — смущенно пробормотал фотограф. Его глаза нервно стали перебегать с камеры на задрапированную стену и обратно.
— Кто были эти люди в платьях?
Он посмотрел мне в глаза. Слишком прямо.
— Я впервые их видел. Мне прислали письмо с нарочным. В нем был хороший аванс и адрес, куда ехать. Я поехал и сделал несколько снимков. Только и всего.
— И часто так бывает, что вы не знаете, к кому едете?
Он пожал плечами.
— Не часто, но случается. Есть люди, которые не афишируют… Вы понимаете?
— Да. Я понимаю. То есть вы совершенно точно не знаете этих господ?
— Нет, — ответил он упрямо.
Ну что мне было делать? Пытать в мои планы не входило. Поэтому я перешел ко второй части своего плана.
— Остались ли у вас отпечатки с тех пластинок?
— Нет. Отпечатки делаются в единственном числе.
— А сами пластинки?
Он замялся. Я повторил вопрос.
— По уговору я должен либо передавать пластинки заказчику, либо уничтожать их.
— Но вы, Леонид, не сделали ни того, ни другого?
Он пожал плечами.
— Иногда клиенты забывают про это. А иногда просят сделать еще отпечатки. На всякий случай я храню…
Я облегченно перевел дух.
— Хорошо. Я куплю у вас пластинки, снятые позавчера.
— Но они не продаются! Это невозможно!
— Эти — продаются, — сказал я твердо.
— С чего вы взяли?
— С того, что они мне нужны и вы их мне продадите.
— А если не продам?
Я вздохнул и встал:
— Послушайте, Леонид, вы меня сильно утомили. Я мог бы отобрать пластинки у вас силой. И, поверьте, я способен это сделать. Но поступлю по-другому. Я обещал вам не печатать ничего в газетах. Но не обещал того, что не скажу про вас другим репортерам. Для них, уверен, это будет настоящим подарком. И уже сегодня вечером здесь будет полно журналистов. Вы станете героем первых полос. Очень пикантная история. А потом придет следователь. О! Это дотошный проныра — я его видел. Он вас с потрохами съест. Так что вот вам минута: или вы продаете мне снимки, или я иду прямиком в редакцию «Московского листка».
— Черт! — закричал фотограф. — Вы… Вы меня обманули!
— Формально — нет. Где пластинки?
Леонид нервно начал грызть ноготь на указательном пальце, наконец сказал:
— Они не здесь. Я храню их во дворе, в пристройке.
— Идем туда.
Он постоял в нерешительности, а потом выдохнул:
— Черт с вами. Идем.
Через тот же коридор мы вышли во двор дома и направились к полуподвальной пристройке. Фотограф порылся в кармане и выудил большой ключ. Вставив его в замок, он попытался повернуть ключ, но тот не шел.
— Что такое? — пробормотал Леонид и потеребил ключ в замке. А потом потянул за ржавую ручку, и дверь открылась.
— Открыто, — сказал я.
— Не может быть. Я закрывал ее.
— Забыли, может быть?
Он помотал головой и начал спускаться по деревянной лестнице. Я — за ним. В темноте вспыхнула спичка, а потом фотограф зажег керосиновую лампу, осветив помещение. Здесь было довольно аккуратно — у стены стоял древний шкаф со стеклянными дверцами, за которыми на полках виднелись бутылки темного стекла. Другой шкаф, рядом, закрывался сплошными дверцами, некогда лакированными, но теперь почти полностью протершимися и осыпавшимися. На простом кухонном столе стояла металлическая эмалированная ванна, в которой хозяйки стирают белье или купают младенцев. Тут же лежала стопка нераспечатанных фотопластин фабрики Занковского и рядом — коробка, вероятно, с альбуминовой бумагой.
— Темно тут, — заметил я.
— Окна закрыты снаружи, — пояснил фотограф, направляясь к глухому шкафу. — Я открываю их, только когда печатаю.
Он просунул руку между шкафом и стенкой и начал шарить там.
— Что за… — пробормотал Леонид. — Что за черт!
— Что-то случилось?
— Ключ от шкафа.
— Не можете найти?
— Нет.
Я подошел и потянул дверцу на себя. Она легко распахнулась.
— Здесь открыто.
Фотограф медленно выпрямился.
— Этого не может быть! Просто не может быть! Этот шкаф всегда закрыт на ключ. Вы же понимаете, что именно здесь хранится?
— Если вы забыли запереть подвал, то точно так же могли забыть запереть и шкаф.
Он гневно посмотрел на меня, но ничего не ответил, а повернулся к полкам, на которых плотно стояли конверты из картона, в которых, вероятно, хранились использованные уже стеклянные фотопластины.
Тут мне в голову неожиданно пришла одна мысль, которой следовало было бы появиться раньше.
— Леонид, — позвал я, — ведь вы фотографировали только позавчера, так?
— Да.
— И что же, вы за это время уже успели сделать оттиски и отправить заказчикам?
— Да. Я сделал это вчера вечером. Пакет отправил с… с одним знакомым. Так что здесь должны были остаться негативы. Да. Впрочем… — Он повернулся ко мне. — Я оставил себе один отпечаток. Я делаю так — чтобы не мучиться, разглядывая негативы, если надо найти нужные пластины. Такая… контрольная фотография.
— Прекрасно, — отозвался я. — Где это все?
Он снова начал рыться в пакетах, время от времени доставая их и вытаскивая то отпечаток, то пластинку. При этом старался повернуть их так, чтобы я не заметил.
— Странно, — тихо сказал он наконец. — Я помню точно, что положил пакет вот сюда, с краю. Но теперь его нет. И нет нигде. Куда же он делся?
Наконец мне надоело это бормотание.
— Прекратите этот цирк! Немедленно дайте сюда то, что мне нужно! — скомандовал я.
Леонид, искавший на самой нижней полке, молча поднялся с корточек, подошел к столу и сел на высокий табурет.
— Нету, — просто сказал он и развел руками. — Нету.
— Давайте или сейчас сам посмотрю, — пригрозил я, думая, что фотограф не согласится на вторжение в его порнографические закрома. Но тот только кивнул.
— Смотрите сами. Мне все равно. Как я еще могу вас убедить в том, что негативы исчезли.
