Клинок флибустьера - Наталья Николаевна Александрова

— Это Рожкова? — спросил женский голос.

И хоть он был неофициальным, но Мила сразу поняла, что ничего хорошего ей не сообщат.

— Мила Рожкова? — повторил голос. — Слушайте, не молчите уже, отвечайте, вы это или не вы.

— Да, это я, — спросонья хрипло ответила Мила. — А кто вы и чего вы хотите?

— Я — ничего от вас не хочу! — рассердилась женщина. — Это больной хочет! Хочет, чтобы вы его навестили!

— Больной? Какой больной? — Как-то до Милы с утра плохо все доходило.

— Больной Рожков Павел, — отчеканила женщина, — лежит у нас в Екатерининской больнице в хирургии.

— А что с ним? — Наконец с Милы слетел сон.

— Искусан дикими животными. — Добившись от Милы внимания, женщина успокоилась и заговорила равнодушно.

— Что? — Мила вскочила с кровати. — Почему дикими? Он что — в лесу был?

— Почему в лесу? Бродячие собаки его покусали, — по-свойски объяснила тетя, — а они еще хуже диких, потому как человека не боятся. В общем, придешь к нему?

— Приду…

— Значит, Екатерининская больница, вторая хирургия, пятая палата. Пропуск к нему выписан!

Покусан дикими собаками! Мила только вздохнула. Да, выходные начинаются весело.

Выйдя из душа, она услышала, что звонят в дверь. А потом стукнули ногой, и Клавин голос заорал:

— Милка, открывай, хватит спать!

Клава стояла на пороге полностью одетая, с новеньким чемоданом у ног.

— Ты чего это?

— Уезжаю я. — Клава говорила теперь совершенно другим голосом, и повадки были другие — приличнее, что ли.

— Куда? На море теплое?

— Да нет, пока домой… Эти двое отморозков теперь меня не достанут, а там Борис в больнице… Бабку проведаю, денег ей оставлю и соседке поручу, чтобы присматривала…

Она вздохнула и продолжила:

— Опять же Лешка… они его в мастерской заперли на двое суток, он там чуть совсем с катушек не сошел. А ведь я его втянула в такое дело… С Борисом деньгами поделюсь, и вот еще что, это тебе. — Она протянула увесистую пачку долларов.

— Да мне-то за что?

— Бери, пригодятся…

Клава сунула Миле еще ключи от Витькиной квартиры и вкатила чемодан в подъехавший лифт.

Екатерининская больница оказалась целым комплексом зданий, так что Мила долго искала корпус с хирургией, да еще и хирургии оказалось три, так что когда Мила наконец добралась до нужного отделения, прошло много времени.

Пропуск ей выдали без слов, только тетка в отделении заругалась, что Мила без тапочек; правда, отругавшись, выдала бахилы.

Мила вошла в пятую палату и застыла на пороге.

Помещение было довольно большим, но забито койками, что называется, под завязку. У самой двери квартировал здоровенный мужик с лицом, на котором даже синяки не были заметны, до того оно, лицо, было дубленым и сизым, вероятно от неумеренного потребления спиртных напитков не самого лучшего качества. Из-под несвежей простыни торчала голая нога, размерами напоминающая слоновью, только цвета не серого, а лилового с черными прожилками. Воняло от мужика совершенно невообразимо.

На соседней кровати сидел с виду благообразный старичок с длинной седой бородой, только глаза его были совершенно прозрачные и не моргали из-под повязки на лбу. На коленях у старика лежала яркая картонная коробка с Человеком-пауком, нарисованным на крышке. Старик методично вынимал из коробки кукурузные палочки и кидал их на пол, стараясь попасть как можно дальше. Иногда ему удавалось добросить палочку до следующей кровати, на которой кто-то спал, закрывшись с головой одеялом. Тогда старик радостно хихикал.

— Тебе кого, девушка? — спросил мужик со слоновьей ногой.

— Мне… мне Рожкова, — растерялась на мгновение Мила.

— Какой такой Рожков? — прогудел мужик. — Ты говори конкретно, по какому делу он здесь. С ногой, допустим, или же вот с головой, как у Иннокентьичаа.

— Ой! — взвизгнула Мила, потому что старикан ловким щелчком направил кукурузную палочку прямо ей в лицо. Хорошо хоть по щеке попало, а не в глаз.

— О! — восхитился мужик. — Иннокентьич у нас стрелок меткий! Может и в глаз запулить.

— Так зачем вы ему позволяете? Отобрали бы коробку с палочками этими дурацкими!

— Ой, девушка! — мужик покачал головой, отчего Милу накрыла новая волна зловония. — Если ему ничего не давать в руки, он таким начнет швыряться… лучше тебе не знать. Так кого тебе надо-то?

— Которого собака покусала, — сообразила наконец Мила.

— Это тебе туда, к окну, вон его кровать…

Мила осторожно шла по проходу между кроватями, стараясь не смотреть по сторонам. Павла она не узнала, пока он сам ее не окликнул.

Был он бледен, то есть схож по цвету с несвежей наволочкой на подушке. Поверх одеяла лежала рука, туго забинтованная почти по плечо. На второй руке кисть была в гипсе.

— Ну? — спросила Мила. — И что это значит? Как ты оказался на пути у бездомных собак?

Павел помотал головой и утомленно закрыл глаза. Мила прислушалась к себе и не нашла в душе ни одного малюсенького росточка жалости. Однако тон все же решила сменить.

— Павел, что случилось? — спросила она гораздо мягче и даже во взгляд добавила сочувствия.

— Принеси мне белья свежего, постельное тоже, поесть что-нибудь, тут кормят ужасно, еще бритву там, мыло, щетку зубную… ну, сама там сообразишь! — Он перевел дух и поднял глаза, ожидая, верно, что Мила сейчас начнет суетиться и причитать, а потом стремглав полетит выполнять его задания.

Мила молчала, не получив ответа на свой вопрос, тогда до него кое-что дошло.

— Не видишь, мне плохо… — заговорил он капризно, — некогда все объяснять, потом поговорим.

— Угу, — задумчиво протянула Мила, — а у тебя только руки искусаны или еще что-то есть?

— Еще бок. — Павел отвел глаза и поморщился.

Тут дверь палаты с грохотом распахнулась и вбежала Таисья. В руках у нее был пакет сока, бутылка минеральной воды и булочки в бумажном пакете.

— Пашенька, сейчас покушаем! — она отпихнула Милу плечом и склонилась над братом.