Марвин Кей - Шерлок Холмс. Новые заметки доктора Ватсона

— Видите ли, мой муж…

— Полковник, — вставил Холмс.

— Ну, да, — сказала она удивленно. — Вы знаете Эдварда?

— Только зрительно, — лениво ответил Холмс.

— Тогда, как вы узнали…

Холмс отмахнулся от ее вопроса.

— Это неинтересно, — сказал он. — Не представляет особого интереса и то, что я также знаю, что он был кавалерийским офицером, что он дважды был ранен и что только недавно вышел в отставку. Пожалуйста, продолжайте свой рассказ.

Она сделала глоток мартини — хороший глоток — и посмотрела на Холмса, словно оценивая его.

— Ну, я собиралась объяснить, что мой муж… ну, он такой ранимый, и иногда у него бывают… эмоциональные всплески… и я просто хотела извиниться, если мы потревожили вас, — закончила она довольно неубедительно, вспыхнув от пристального взгляда Холмса.

— Не надо повторяться, миссис… — спокойно сказал Холмс.

— О, как грубо с моей стороны — я вторглась, даже не представившись! Элизабет Уорбертон.

— Значит, миссис Уорбертон, — продолжал Холмс. — Разрешите представиться: я Шерлок Холмс, а это мой лучший друг и соратник, доктор Ватсон.

— А, так вы не семья Шерлоков Холмсов, — слишком воодушевленно сказала наша гостья.

— Насколько мне известно, я один, — сухо ответил Холмс, — а теперь извините, но мне нужно переодеться к ужину.

Она поднялась с дивана, словно ужаленная.

— Да, конечно, не смею вас задерживать, — сказала она, направляясь к двери, но не отрывая глаз от Холмса. Он вернулся в спальню, не сказав ни слова, тем самым оставив нас одних.

— Вы, должно быть, считаете меня глупой, — сказала она, глядя на меня зелеными, как ее халат, глазами. Я подумал, что она может быть какой угодно, но только не глупой.

— Просто, когда мы среди людей, которые не знают Эдварда, — в общем, я всегда беспокоюсь о том, как люди его воспримут, вот и все. Спасибо вам за угощение, — сказала она, протягивая мне бокал, и я заметил ее длинные красные ногти на фоне белой кожи. Я подумал о том, как могут ранить эти ноготки, а потом задумался, может быть, это того стоит.

— Всегда пожалуйста, — сказал я.

После того как она ушла, я сел на диван и закурил «Фатиму». Я достаточно хорошо разбирался в женщинах и знал, что Холмс был в ее вкусе, а я нет. Я также знал, что мог бы предостеречь ее от напрасных усилий, но подумал, что было бы интересно понаблюдать, как она сама это поймет. Я не очень верил в ее заботу о своем муже и был абсолютно уверен, что Холмс со мной солидарен.

Я узнал его мнение в тот же вечер за грудинкой из ягненка и бутылкой «Монраше».

— Она переигрывала, когда я представился, — сказал он, — хотя до этого она играла правдоподобно. Интересно, что ей нужно было на самом деле…

И тут вошла в комнату та, что была легка на помине. Она сменила желто-зеленый халат на красное атласное платье с открытыми плечами, на шее у нее красовалось бриллиантовое колье стоимостью в несколько бутылок «Монраше». Полковник шел рядом с ней, с красным лицом на фоне белой кружевной сорочки. Сразу за ними следовала стройная, скромно одетая молодая восточная женщина. Она не была красавицей — нос был слишком длинным, кожа неровная — но в ней было чувство собственного достоинства, и это бросилось мне в глаза. Это заметил и Холмс; он наблюдал за нею, когда их проводили за столик в дальней части зала.

— Интрига продолжает нарастать, Ватсон, — сказал он, наполняя бокалы вином.

С того места, где мы сидели, полковник был хорошо виден, и я непрерывно наблюдал за ним во время еды. Первое впечатление, которое он произвел на Холмса, естественно, касалось денег: он был чем-то расстроен и то и дело прикладывался к бутылке «Мерло». Восточная женщина не пила, а миссис Уорбертон не отрывалась от мартини. Я спросил Холмса, что бы это значило.

— Думаю, мы предложим полковнику партию в бридж после ужина — если я не ошибаюсь, он из тех людей, кто не прочь сыграть пару партий, потягивая виски с содовой.

Я уже собирался спросить Холмса, почему он так думает, когда увидел, что кто-то направляется к нам через зал. Это был сам полковник, он продвигался между столами с такой грациозной легкостью, какой я от него не ожидал; выпитое «Мерло», по-видимому, не сильно сказалось на его координации. Он остановился возле нашего столика и кашлянул. Шея у него была большая, а впрочем, у него все было большим: голова с копной белых волос, широкий рот и круглые голубые глаза — все говорило о том, что этот человек много времени провел на открытом воздухе. Он казался слишком большим даже для обеденного зала этого судна с хрустальными люстрами и аккуратными скатертями.

— Простите, джентльмены, — сказал он. Его голос подходил ему: низкий, грубый — голос человека, привыкшего отдавать команды. — Надеюсь, я не прерываю ваш обед, — продолжил он.

— Вовсе нет, полковник, — ответил Холмс. — Чем обязаны?

— Моя жена говорит, что имела удовольствие познакомиться с вами этим вечером, и я рад тому, что мы на одном корабле с такой выдающейся личностью, как вы, мистер Холмс.

— Я смущен тем, что вы мне льстите, — сказал Холмс тоном, который доказывал, что ничего подобного он не чувствует. — Позвольте мне представить вам моего друга и коллегу доктора Ватсона.

Полковник протянул одну из самых больших рук, которые мне приходилось когда-либо видеть, и с силой, с которой тоже нельзя не считаться, пожал мне руку.

— Очень, очень рад. Я один из самых преданных ваших читателей, доктор Ватсон. Я не пропустил ни одного из ваших рассказов, пока распивал чаи в Китае.

— Я так понимаю, там очень много чая, — сухо сказал Холмс.

— О, да, вполне. На самом деле чай — это мой бизнес. И сейчас я направляюсь в Америку, чтобы посмотреть, нельзя ли немного расширить рынок, знаете ли, побудить янки пить чуть больше чая. Боюсь, что после небольшого Бостонского чаепития у них во рту остался плохой привкус. — Он засмеялся над своей собственной шуткой.

Холмс снисходительно улыбнулся и свернул свою салфетку.

— Я задавался вопросом, — продолжал полковник, — не захотят ли джентльмены составить мне компанию сыграть пару партий в бридж после обеда? Я считаю, что это способствует лучшему перевариванию сытной еды.

— Я бы с удовольствием, — сказал Холмс и взглянул на меня. — Что скажете, Ватсон?

— О, непременно.

— Очень хорошо, — сказал наш гость. — Тогда встретимся в девять в игровом зале?

— Замечательно, — с энтузиазмом, который не относился к игре, сказал Холмс. На самом деле он не особо любил играть, но со своей феноменальной памятью и выдержкой всегда побеждал в любой карточной игре.

— Как вы узнали, что он играет в бридж? — спросил я, когда полковник ушел.

— Право, Ватсон, это настолько просто, что я даже сомневаюсь, нужно ли говорить вам об этом. Если бы я, скажем, не знал, что бридж — это самое распространенное занятие в большинстве офицерских клубов, то я бы определил это по небольшой булавке, приколотой к его лацкану, указывающей на его принадлежность к «Бескозырному Обществу».

— «Бескозырное Общество»?

— Да, это лондонский клуб, куда мой брат Майкрофт частенько захаживал, прежде чем нашел «Диоген», который его больше устраивает. Одним из необходимых условий членства в нем — кроме определенного общественного положения — является умение играть в бридж. Таким образом, наш полковник — человек, который серьезно относится к бриджу.

Полчаса спустя мы сидели в игровом зале. Благодаря сиреневым стенам и тяжелой дубовой мебели он довольно успешно имитировал обстановку лондонского клуба. В конце комнаты стоял бильярдный стол, а тяжелые золотистые шторы не пропускали морской воздух.

Уорбертон нашел четвертого для нашей игры, молчаливого невысокого человека с лисьим лицом по имени Пенсток, которого он представил как своего партнера по бизнесу. Со своим острым, непроницательным лицом и зачесанными назад черными волосами Пенсток имел вид профессионального картежника. Холмс и я составили одну команду, а полковник был в паре с Пенстоком.

Как я и подозревал, маленький человек мастерски вел спокойную игру, но попадал в невыгодное положение из-за безрассудных торгов своего партнера. Опрометчивость полковника росла пропорционально его потреблению коктейля, пока на это стало неловко смотреть. Холмс сидел напротив меня, неподвижный как моллюск, а затем, когда мы выиграли вторую партию, предложил перерыв. Пенсток воспользовался этой возможностью и, извинившись за вечер, ушел, мы остались одни с Уорбертоном. Хотя это длилось недолго.

Миссис Уорбертон была женщиной, которая никогда не входила в комнату просто так — это всегда был ее выход. Она снова переоделась, на этот раз в бледно-голубой шифон с перьями. Я задался вопросом, как долго должен продолжаться круиз, чтобы она продемонстрировала весь свой гардероб, и догадался, что это должно быть только кругосветное плавание. Когда она присела на ручку стула своего мужа, я понял: насколько она была эффектной, настолько же и опасной.