Покаяние разбившегося насмерть - Валентина Дмитриевна Гутчина
– Послушай, Андрей, прошу ответить мне на простой вопрос: ты, случайно, не знаешь, придумывал ли малыш Нико прозвище для психотерапевта Винсента Молю, и если да, то какое?
Словно вдруг почувствовав нечто недоброе, Андрей смолк, ответив после довольно продолжительной паузы.
– Черт! Вообще-то знаю, хотя с Винсентом мы общались крайне редко, так что я его практически не знаю… Помнится, однажды мы решили сделать перерыв во время репетиции и отправили Сида за круассанами в ближайшую кондитерскую. В тот день малыша Нико не было, а потому все было на редкость мило и мирно… Так вот, когда Сид вернулся, то, выгружая выпечку и смеясь, сказал нечто в духе: «По дороге встретил доктора Молю и едва не сказал ему с поклоном: здравствуйте, Мой Бог!»…
Как только прозвучали последние два слова, у меня сжалось сердце. Бог мой, доктор Молю мне никто, я не хуже Андрея толком его не знаю – тогда почему словно бы целый мир в миг потерял свои краски?..
Между тем окончательно проснувшийся Андрей продолжал свой рассказ, но я слушал его уж в вполуха.
–…Все весело рассмеялись, я спросил, в чем тут дело, и Сид рассказал, как с легкой руки Нико к доктору крепко прилипло прозвище Мой Бог. Вроде бы это его любимое выражение, которое он частенько вставляет, когда делится с ребятами своими философскими рассуждениями, мантрами да асанами… Сид еще отметил, что в данной ситуации Нико сам на себя не похож – дал доктору такое «не обидное» прозвище!.. Но что-то мне слегка не по себе, друг мой Ален, – почему это тебя вдруг столь заинтересовало?
Я глубоко вздохнул.
– Да просто так, не бери в голову. Еще раз поздравляю тебя и желаю…
Итак, я оказался прав на счет прозвища. Был ли я так же прав, «обвиняя» доктора Молю в убийстве четырех человек? А вот этого, пожалуй, узнать в настоящий момент невозможно. А, быть может, и не нужно? Сотрудник «Садов» Франсуа Шюни отпущен на свободу, мой друг Андре Бессон и вовсе получил работу по душе…
«Не суди и не судим будешь»
Я решил выкинуть досужие мысли из головы и, игнорируя услуги интернета, ножками отправиться в аэропорт имени Шарля де Голля, чтобы на месте купить билет на московский рейс. Собственно говоря, в Париже мне больше совершенно нечего было делать.
К счастью, в этот день ледяной дождь в очередной раз взял себе выходной. Поскольку для многих парижан начались рождественские каникулы, улицы были полны людей и улыбок – кто-то делал последние закупки, кто-то просто гулял в предвкушении светлого праздника. Намеренно растягивая время, не давая себе и минуты, чтобы вновь вернуться мыслями к убийству волхвов, какое-то время я также бродил в толпе, беспечно разглядывая праздничные витрины магазинов и кафе.
От души нагулявшись, я отправился в путешествие за билетом: усевшись в автобус, доехал до Северного вокзала, где занял место в поезде до аэропорта, по прибытии в который для начала вновь немного побродил в оживленной толпе туристов, пытаясь представить себе, как встречу Рождество дома, в Москве, в компании моего верного друга и садовника Васька Щекина.
И вот, когда я наконец-то подошел к кассе, меня ожидал не слишком приятный «сюрприз»: свободных мест на этот день ни на один рейс до Москвы не было. Это мгновенно сбило меня с толку, и я уставился на лучезарно улыбавшуюся мне девушку взглядом не слишком мудрого и доброго человека.
– То есть как это – нет?
Она вежливо улыбнулась
– Просто нет! К великому сожалению, на сегодня все билеты распроданы. Если хотите, я попытаюсь забронировать для вас место на завтра.
– Но завтра уже сочельник! И потом, в Москве – мой дом… Что, по-вашему, мне теперь делать?
– Во-первых, вы можете подойти ко времени рейса – перед самым отправлением, как правило, всегда остаются свободные места…
– Но…
– Или, повторяю, вы можете улететь завтра – на первый утренний рейс я могу предложить вам место…
Я молча отошел от кассы, вновь принявшись неторопливо бродить в толпе. Ничего не бывает просто так – если нет ни одного-единственного билета на Москву, значит, мне не нужно туда лететь. Как только я пришел к данному логическому заключению, мои мысли сделали счастливый поворот: а ведь я могу полететь в Женеву, к Соне Дижон, чтобы прогнать прочь ее мифического хахаля и преподнести огромный букет роз вместе с признанием в любви!
С этой мыслью, заставившей счастливо забиться мое сердце, я оказался перед газетным ларьком, где продавец бойко расставлял по полкам свежий выпуск утренних газет. Встретившись со мной взглядом, он весело подмигнул:
– Следите за делом о рождественских жертвоприношениях? Сенсация! Убийца покаялся… Какую газету возьмете?
Он еще договаривал фразу, а я уже читал заголовок «Парижских вестей» на всю первую полосу: «Винсент Молю признался в совершении убийств!..» В одно мгновение из моей головы исчезли мысли о Рождестве и Соне Дижон, о рейсах на Москву и на Женеву – загадка четырех смертей была раскрыта без моей подсказки, а я прямо сейчас мог узнать все, что до сих пор оставалось для меня тайной.
Купив выпуск «Парижских вестей», я поспешил устроиться за столиком в ближайшем кафе; здесь, под горьковатый наперсток кофе и прочел историю Винсента Молю – исповедь разбившегося насмерть.
Глава 28. Исповедь убийцы
«Сегодня утром в почтовом ящике нашей газеты, прикрепленном на дверях входа, мы обнаружили письмо под заглавием «Мантра великого одиночества», – говорилось в кратком предисловии к объемнейшей статье. – Винсент Молю, врач-психотерапевт центра социальной реабилитации, в котором недавно произошли непонятные убийства, признавался в том, что это он их совершил, моля опубликовать его исповедь, чтобы люди попытались его понять и простить.
«Копии данной исповеди я отправил во все ведущие парижские газеты, а также в полицию на имя комиссара Анжело, который ведет данное дело. Я устал хранить свою страшную тайну, но прежде чем решиться на последнее преступление, я должен искренне покаяться: не хочу, чтобы пострадал кто-то еще – вина четырех убийств всецело лежит на мне».
Мантра великого одиночества
Разрешите представиться: Винсент Молю, психотерапевт реабилитационного центра; кроме бесед и различных процедур с пациентами центра, для всех желающих я также веду занятия по хатха-йоге. Тиражи парижских газет – многотысячные; признаюсь, к столь огромной аудитории я обращаюсь впервые, а потому немного волнуюсь. Прошу
