Покаяние разбившегося насмерть - Валентина Дмитриевна Гутчина
И вновь в моей голове без разрешения забегали цветные беззаботные строчки чужих голосов и мыслей.
«А Роза упала на лапу Азора…»
«Роза была на редкость добрым человеком – настоящий ангел, без малейшего преувеличения. Вы знаете, я до сих пор не могу поверить, что ее больше нет…»
«Совершенно очевидно, что все четыре убийства совершены одним человеком, одним и тем же орудием…»
Я постарался остановить бессмысленный хорал: стоп! Тут что-то не вяжется. Зачем гуманист и поклонник йоги стал бы убивать добрую девушку, никому не причинявшую зла?
«А Роза упала…»
Мои веки вдруг налились свинцовой тяжестью. Уютно перевернувшись на другой бок, я еще успел припомнить, что все-таки одна-единственная дама из клиники центра не слишком уверенно, но говорила на допросе в полиции, что, хотя Роза Брютель в тот день плохо себя чувствовала и на премьеру не пришла, она вроде бы видела ее в холле сразу после премьеры.
«Если честно, я видела Розу только со спины, она почти тут же исчезла… И все-таки, мне кажется, это была она …»
«Равновесие – это точка великого созидательного счастья где-то внутри нас, найти эту точку – значит, не просто стать умиротворенным, наполненным созидательной энергией, но и заряжать этой доброй энергией других людей…»
«А Роза упала на лапу Азора…»
Знакомый с блаженных лет детства забавный палиндром Александра Фета, весело продекламированный голосом дорогой бабули Вари, благополучно завершил мои ночные размышления – в третьем часу ночи я наконец-то по-настоящему уснул.
Глава 27. «Билетов нет…»
Я проснулся, когда воздух в комнате начинал неуловимо светлеть. Пару минут полежав с закрытыми глазами на спине, попытался вспомнить, что мне снилось. Впрочем, это априори было бесполезно – сон после моих размышлений о докторе Винсенте Молю в роли убийцы походил на тяжело захлопнувшуюся черную дверь, за которой царили тьма и безмолвие.
Все так же, не открывая глаз, я вновь попытался представить себе фотографию Винсента Молю с надписью рукой Пьеро «Мой бог», одновременно ощутив неожиданную боль в груди и тут же попытавшись успокоить самого себя: «Спокойствие, Ален, только спокойствие! Возможно, все это лишь твои глупые домыслы, и симпатичный психотерапевт сроду никого не убивал…»
Я еще мысленно произносил успокаивающую фразу, а мое сердце тоскливо заныло: нет, это не домыслы, не глупость, совпадает даже то, что все жертвы погибли от «хирургически точного» ножевого ранения! Все так и есть: Винсент Молю – убийца, нарушивший собственное равновесие.
Между тем, наступал новый день двадцать третьего декабря – канун Сочельника. Следовало встать, принять душ, позавтракать в кафе и позвонить Андрею для того, чтобы поинтересоваться, не знает ли он случайно прозвища доктора, а если знает и если это прозвище…
Шел девятый час утра. Все привычные утренние дела-хлопоты заняли минимум времени – уже через двадцать минут я сидел в кафе, заказав на завтрак чудесный омлет с шампиньонами и хрустящий багет, прислушиваясь к бубнящему радио и стараясь не думать ни о чем. Когда официант принес мне кофе с круассанами, я, взглянув на часы, сделал отзвон Андрею.
Удивительно, но факт: несмотря на то, что по времени было далеко не раннее утро, и улицы Парижа давно наполнились людьми, спешащими в магазины за подарками к Рождеству, мой приятель так долго не брал трубку, что я не знал, что и думать. Ведь он сам доложил мне, что каждое утро его жена спешит на работу, а он берет на себя организацию романтического кофе с круассанами в постель! И вот – позднее утро, все давно на ногах, а мсье Бессон не берет трубку.
Он ответил, когда я уже был готов дать отбой; ворчливый с хрипотцой голос не оставлял сомнений: мой звонок его безбожно разбудил – парень безмятежно и сладко дрых.
– Черт возьми, и чего тебе не спится, милый мой? Ни с того ни с сего будишь меня ни свет ни заря…
Я бодро запротестовал.
– Ничего себе – ни свет, ни заря! Довожу до вашего сведения, что время неумолимо приближается к обеду. И вообще, ты же сам живописал мне, как приносишь кофе супруге в постель…
Андрей сладко зевнул.
– Ну да. Но это в обычные дни, а сегодня у Светланы выходной, так что мы решили выдрыхнуться по полной программе. Кроме того, вчера мы поздно легли – пили вино, отмечая великое событие… Так и быть, раз уж ты столь безбожно меня разбудил, введу тебя в курс дела: со вчерашнего вечера принимаю поздравления – меня пригласили работать в театр.
Это действительно была хорошая новость. Я невольно улыбнулся, порадовавшись за приятеля.
– Что ты говоришь! Поздравляю. А что за театр?
Он вновь сладко зевнул.
– Самый настоящий – драматический театр профессиональных актеров под шекспировским названием «Глобус». Меня пригласили на место ассистента режиссера; а теперь угадай, с каким конкретно режиссером я буду трудиться?
– Ну?..
Он пропел голосом фанфар.
– С Мишелем Круазье! Тем самым, что десять лет работал в Лозаннском драмтеатре, пятнадцать лет – в парижском «Одеоне», а вот теперь открыл свой собственный театр, где ставит всю мировую классику, начиная от Аристофана и Еврипида до Жана Кокто и Дюрренмата.
Я от души был рад за приятеля, на какое-то мгновенье начисто позабыв о причине своего звонка.
– Поздравляю и жму руку, Андрюха! А теперь давай, колись-хвались: как это тебя угораздило?
Андрей хохотнул.
– Повезло! Кстати, спасибо малышу Нико! Наверное, единственный раз за всю его непутевую жизнь парень сделал доброе дело – трудоустроил Андре Бессонна. Моя удача всецело связана со всем этим убийством: Мишель Круазье регулярно читает всю прессу, и в деле об убийстве трех волхвов его очень заинтересовала история русского режиссера, работавшего с «трудными» ребятами. Он обратился в реабилитационный центр, узнал у них мой номер телефона и позвонил вчера, на ночь глядя. Мы со Светиком тут же рванули за божоле. Вечер получился превосходным…
Что ни говори, а жизнь с ее неожиданными поворотами и вычурными зигзагами – чудесная штука. Второй раз по своей смерти юный грешник Николас Пертю заслужил похвалу – первым добрые слова о нем сказал кюре Дидье за однажды накормленную бездомную кошку, и вот Андрей адресовал ему благодарность за чудесную работу.
Что ни говори, а за Андрея я был искренне
